Чаадаев петр яковлевич

(1794—1856) — русский социальный мыслитель и религиозный философ. Родился в древней дворянской семье. С 1808 по 1811 г. учился в Московском университете. Участвовал в Отечественной войне 1812 г. В 1814 г, вступил в масонскую ложу. В 1819 г. стал членом декабристского «Союза благоденствия», в 1821 г.— Северного общества. В 1821 г. вышел в отставку. В 1823 г. уехал за границу. В годы затворничества (1828—1831) написал свое главное произведение — трактат «Философические письма». Первое письмо (из восьми) было опубликовано в 1836 г. в журнале «Телескоп». Оно, по словам Герцена, потрясло всю Россию. Его содержание было резким контрастом идеологии «официальной народности» Уварова. Чаадаев сравнил прошлое и настоящее России и Запада и пришел к неутешительным выводам. В жизни европейских народов сложились твердые и определенные идеи долга, закона, правды, порядка. Главная тому причина — католичество, которому Чаадаев отдавал несомненное предпочтение перед православием. Вскоре после публикации письма журнал был закрыт, а автор официально объявлен сумасшедшим.

В ответ на многочисленные обвинения в недостатке патриотизма Чаадаев написал «Апологию сумасшедшего». Он высоко оценил петровские реформы и резко возражал тем, кто говорил о ненужности для России западной науки и западного просвещения. Чаадаев выразил веру в великое историческое будущее России. Продолжал в дальнейшем участвовать в идейной жизни, однако из-за запрета больше не публиковался. Оказал огромное влияние на появление и окончательное размежевание двух основных направлений во взглядах на русскую историю — западничество и славянофильство. В 40-е гг. вместе с Герценом, Грановским, Боткиным, другими западниками участвовал в полемических спорах против «ретроспективных утопий» славянофилов, отстаивал западнические идеи, выступал за освобождение крестьян и проведение реформ в стране.

==694

ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ

АПОЛОГИЯ СУМАСШЕДШЕГО

О, my brethren! I have told Mostbitter truth, but without bitterness

Coleridge * '

Милосердие, говорит ап[остол] Павел, все терпит, всему верит, все переносит²', итак, будем все терпеть, все переносить, всему верить — будем милосердны. Но прежде всего катастрофа, только что необычайным образом исказившая наше духовное существование и кинувшая на ветер труд целой жизни, является в действительности лишь результатом того зловещего крика, который раздался среди известной части общества при появлении нашей статьи, едкой, если угодно, но, конечно, вовсе не заслуживавшей тех криков, какими ее встречали³.

В сущности, правительство только исполнило свой долг; можно даже сказать, что в мерах строгости, применяемых к нам сейчас, нет ничего чудовищного, так как они, без сомнения, далеко не превзошли ожиданий значительного круга лиц. В самом деле, что еще может делать правительство, одушевленное самыми лучшими намерениями, как не следовать тому, что оно искренно считает серьезным желаньем страны? Совсем другое дело — вопли общества. Есть разные способы любить свое отечество; например, самоед, любящий свои родные снега, которые сделали его близоруким, закоптелую юрту, где он, скорчившись, проводит половину своей жизни, и прогорклый олений жир, заражающий вокруг него воздух зловонием, любит свою страну, конечно, иначе, нежели английский гражданин, гордый учреждениями и высокой цивилизацией своего славного острова; и, без сомнения, было бы прискорбно для нас, если бы нам все еще приходилось любить места, где мы родились, на манер самоедов. Прекрасная вещь — любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное — это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев, любовь к истине создает мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к родине разделяет народы, питает национальную ненависть и подчас одевает землю в траур; любовь к истине распространяет свет знания, создает духовные наслаждения, приближает людей к Божеству. Не чрез родину, а чрез истину ведет путь на небо. [...]

О мои братья! Я сказал много горьких истин, но без всякой горечи (англ.).—Ред.

69?

==695

ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ

Но является новая школа⁴. Больше не нужно Запада, надо разрушить создание Петра Великого, надо снова уйти в пустыню. Забыв о том, что сделал для нас Запад, не зная благодарности к великому человеку, который нас цивилизовал, и к Европе, которая нас обучила, они отвергают Европу и великого человека, и в пылу увлечения этот новоиспеченный патриотизм уже спешит провозглашать нас любимыми детьми Востока. Какая нам нужда, говорят они, искать просвещения у народов Запада? Разве у нас самих не было всех зачатков социального строя неизмеримо лучшего, нежели европейский? Почему не выждали действия времени? Предоставленные самим себе, нашему светлому уму, плодотворному началу, скрытому в недрах нашей мощной природы, и особенно нашей святой вере, мы скоро опередили бы все эти народы, преданные заблуждению и лжи. Да и чему нам было завидовать на Западе? Его религиозным войнам, его папству, рыцарству, инквизиции? Прекрасные вещи, нечего сказать! Запад ли родина науки и всех глубоких вещей? Нет — как известно, Восток. Итак, удалимся на этот Восток, которого мы всюду касаемся, откуда мы не так давно получили наши верования, законы, добродетели, словом, все, что сделало нас самым могущественным народом на земле. Старый Восток сходит со сцены: не мы ли его естественные наследники? Между нами будут жить отныне эти дивные предания, среди нас осуществятся все эти великие и таинственные истины, хранение которых было вверено ему от начала вещей. Вы понимаете теперь, откуда пришла буря, которая только что разразилась надо мной, и вы видите, что у нас совершается настоящий переворот в национальной мысли, страстная реакция против просвещения, против идей Запада — против того просвещения и тех идей, которые сделали нас тем, что мы есть, и плодом которых является эта самая реакция, толкающая нас теперь против них. Но на этот раз этот толчок исходит не сверху. Напротив, в высших слоях общества память нашего державного преобразователя, говорят, никогда не почиталась более, чем теперь. Итак, почин всецело принадлежит стране. Куда приведет нас этот первый акт эмансипированного народного разума? Бог весть! Но кто серьезно любит свою родину, того не может не огорчать глубоко это отступничество наших наиболее передовых умов от всего, чему мы обязаны нашей славой, нашим величием; и, я думаю, дело честного гражданина — стараться по мере сил оценить это необычайное явление.

Мы живем на востоке Европы — это верно, и тем не менее мы никогда не принадлежали к Востоку. У Востока —

==696

ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ

своя история, не имеющая ничего общего с нашей. Ему присуща, как мы только что видели, плодотворная идея, которая в свое время обусловила громадное развитие разума, которая исполнила свое назначение с удивительной силою, но которой уже не суждено снова проявиться на мировой сцене. Эта идея поставила духовное начало во главу общества; она подчинила все власти одному ненарушимому высшему закону — закону истории; она глубоко разработала систему нравственных иерархий; и хотя она втиснула жизнь в слишком тесные рамки, однако она освободила ее от всякого внешнего воздействия и отметила печатью удивительной глубины. У нас не было ничего подобного. Духовное начало, неизменно подчиненное светскому, никогда не утвердилось на вершине общества; исторический закон, традиция, никогда не получал у нас исключительного господства; жизнь никогда не устраивалась у нас неизменным образом; наконец, нравственной иерархии у нас никогда не было и следа. Мы просто северный народ и по идеям, как и по климату, очень далеки от благоуханной долины Кашмира и священных берегов Ганга. Некоторые из наших областей, правда, граничат с государствами Востока, но наши центры не там, не там наша жизнь, и она никогда там не будет, пока какое-либо планетное возмущение не сдвинет с места земную ось или новый геологический переворот опять не бросит южные организмы в полярные льды. [...]

Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа; но верно и то, что патриотическое чувство, одушевляющее меня, не совсем похоже на то, чьи крики нарушили мое спокойное существование и снова выбросили в океан людских треволнений мою ладью, приставшую было у подножья креста. Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной. Я люблю мое отечество, как Петр Великий научил меня любить его. Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм лени, который приспособляется все видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями и которым, к сожалению, страдают теперь у нас многие дельные умы. Я полагаю, что мы пришли после других для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия. Тот обнаружил бы, по-моему, глубокое непонимание роли, выпавшей нам на

69?

==697

ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ

долю, кто стал бы утверждать, что мы обречены кое-как повторять весь длинный ряд безумств, совершенных народами, которые находились в менее благоприятном положении, чем мы, и снова пройти через все бедствия, пережитые ими. Я считаю наше положение счастливым, если только мы сумеем правильно оценить его; я думаю, что большое преимущество иметь возможность созерцать и судить мир со всей высоты мысли, свободной от необузданных страстей и жалких корыстей, которые в других местах мутят взор человека и извращают его суждения. Больше того: у меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество. Я часто говорил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества.

В самом деле, взгляните, что делается в тех странах, которые я, может быть, слишком превознес, но которые, тем не менее, являются наиболее полными образцами цивилизации во всех ее формах. Там неоднократно наблюдалось: едва появится на свет Божий новая идея, тотчас все узкие эгоизмы, все ребяческие тщеславия, вся упрямая партийность, которые копошатся на поверхности общества, набрасываются на нее, овладевают ею, выворачивают ее наизнанку, искажают ее, и минуту спустя, размельченная всеми этими факторами, она уносится в те отвлеченные сферы, где исчезает всякая бесплодная пыль. У нас же нет этих страстных интересов, этих готовых мнений, этих установившихся предрассудков; мы девственным умом встречаем каждую новую идею. Ни наши учреждения, представляющие собою свободные создания наших государей или скудные остатки жизненного уклада, вспаханного их всемогущим плугом, ни наши нравы, эта странная смесь неумелого подражания и обрывков давно изжитого социального строя, ни наши мнения, которые все еще тщетно силятся установиться даже в отношении самых незначительных вещей, — ничто не противится немедленному осуществлению всех благ, какие Провидение предназначает человечеству. Стоит лишь какой-нибудь властной воле высказаться среди нас — и все мнения стушевываются, все верования покоряются и все умы открываются новой мысли, которая предложена им. Не знаю, может быть, лучше было бы пройти через все испытания, какими шли остальные христианские народы, и черпать в них, подобно

^

==698

ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ

этим народам, новые силы, новую энергию и новые методы; и, может быть, наше обособленное положение предохранило бы нас от невзгод, которые сопровождали долгое и многотрудное воспитание этих народов; но несомненно, что сейчас речь идет уже не об этом: теперь нужно стараться лишь постигнуть нынешний характер страны в его готовом виде, каким его сделала сама природа вещей, и извлечь из него всю возможную пользу. Правда, история больше не в нашей власти, но наука нам принадлежит; мы не в состоянии проделать сызнова всю работу человеческого духа, но мы можем принять участие в его дальнейших трудах: прошлое уже нам не подвластно, но будущее зависит от нас. [...]

Печатается по: Чаадаев П. Я. Сочинения.—М.: Правда, 1989.—С. 139— 140, 145—151.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Эпиграф взят из стихотворения С. Т. Кольриджа «Страхи в одиночестве» (вышло отд. изд. в 1798 г.). В переводе М. Л. Лозинского эти строки звучат следующим образом: О братья! о британцы! Я сказал Вам злую правду, но не злобой движим. (Кольридж С. Т. Стихи. М., 1974.—С. 115). Эпиграф был выбран, конечно, не случайно. Ситуация, в которой оказался Кольридж в тот период, чрезвычайно близка к положению Чаадаева после «телескопской» публикации: Кольридж был обвинен в антипатриотизме в связи с сочувствием к революционной Франции, он даже подвергался тайному надзору. «Страхи в одиночестве» — это своего рода стихотворная «апология», призванная защищать право поэта любить Отечество не с «запертыми устами».

² Слова апостола Павла из 1 послания к коринфянам: «Любовь...все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (I Коринф. XIII, 4, 7).

³ Речь идет о ситуации, в которой Чаадаев оказался после телескопской публикации 1836 г.

⁴ Под «новой школой» Чаадаев подразумевает славянофилов.

ЗАПИСКА ГРАФУ БЕНКЕНДОРФУ '

[...] Было время, когда молодое поколение, к которому я принадлежу, мечтало о реформах в стране, о системах управления, подобных тем, какие мы находим в странах Европы, о порядке вещей, в точности воспроизводящем порядок, установившийся в этих странах; одним словом, о конституциях и всем, связанном с ними. Младший среди других, я поддался этому течению, держался тех же чувств, желал тех

==699

ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ

же преимуществ для России; я счастлив, что только разделял эти мысли, не пытаясь, как они, осуществить их преступными путями, и не запятнал себя, как они, ужасным бунтом, наложившим неизгладимое пятно на национальное достоинство. Я должен был начать с этого признания вам, генерал, дабы заслужить ваше доверие; я не побоялся сказать вам, что я некогда думал; последующее изложение моих взглядов в данную минуту покажет вам, что я мог с полным спокойствием принести мою исповедь.

Толчок, данный народному духу Петром Великим, и образ действия всех последующих государей ввели у нас европейскую цивилизацию. Естественно, что все мысли, бывшие в обращении в странах Европы, проникли к нам, и мы вообразили себе в конце концов, что политические учреждения этих стран могут служить нам образцами, как некогда их наука послужила нашему обучению; никто не подозревал, что эти учреждения, возникнув из совершенно чуждого нам общественного строя, не могут иметь ничего общего с потребностями нашей страны, и раз все наше образование было почерпнуто у европейских писателей, а следовательно, и все, что мы в ходе нашего изучения узнавали по вопросам законодательства и политики, проистекало из того же источника, мы, естественно, привыкли смотреть на наиболее совершенные правительства Европы, как на содержащие правила и начала всякого управления вообще. Наши государи не только не противились этому направлению мыслей, но даже поощряли его. Правительство, так же как и народ, не ведало, насколько наше историческое развитие было отлично от такового же Европы, и насколько, следовательно, политические теории, которые у них в ходу, противоположны требованиям великой нации, создавшей себя самостоятельно, нации, которая не может удовлетвориться ролью спутника в системе социального мира, ибо это значило бы утратить все начала силы и жизненности, которые являются основой бытия народов. Смею уверить, генерал, что в настоящее время у нас нет ни одного мыслящего человека, который не был бы убежден, что эта роль менее всего подходит к нам. Что до меня, то вот моя мысль в целом. Каково бы ни было действительное достоинство различных законодательств Европы, раз все социальные формы являются там необходимыми следствиями из великого множества предшествовавших фактов, оставшихся нам чуждыми, они никоим образом не могут быть для нас пригодными. Кроме того, мы в нашей цивилизации значительным образом отстали от Европы и в наших собственных учреждениях есть еще бесконечное

Too

К оглавлению

==700

ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ

число особенностей, явно не допускающих какое-либо подражание учреждениям Европы, а посему нам следует помышлять лишь о том, чтобы из нашего собственного запаса извлечь те блага, которыми нам в будущем предстоит пользоваться. Прежде всего нам следует приложить все старания к тому, чтобы приобрести серьезное и основательное классическое образование; образование, позаимствованное не из внешних сторон той цивилизации, которую мы находим в настоящее время в Европе, а скорее от той, которая ей предшествовала и которая произвела все, что есть истинно хорошего в теперешней цивилизации. Вот чего бы я желал на первом месте для моей страны. Затем я желал бы освобождения наших крепостных, потому что думаю; что это есть необходимое условие всякого дальнейшего прогресса у нас, и в особенности прогресса морального. Я думаю, что все изменения, которые правительство предположило бы внести в наши законы, не принесли бы никакого плода, пока мы будем пребывать под влиянием тех впечатлений, которые оставляет в наших умах зрелище рабства, окружающего нас с нашего детства, и что только его постепенная отмена может сделать нас способными воспользоваться остальными реформами, которые наши государи, в своей мудрости, сочтут уместными ввести со временем. Я думаю, что исполнение законов, какова бы ни была мудрость сих последних, никогда не приведет к осуществлению намерений законодателя, раз оно будет поручено людям, которые впитывают с молоком своих кормилиц всяческую неправду, и до тех пор, пока наша администрация будет пополняться лицами, с колыбели освоившимися со всеми родами несправедливости. [...]

Итак, во времена, когда склонность к беспорядку столь плачевным образом проявляет свои печальные последствия у народов, обогнавших нас, но обязанных своим прогрессом исключительно тем эпохам, когда разум зрел в мире и безопасности, как мог бы у нас человек, любящий свою страну, ревнующий о ее благосостоянии, не пожелать, чтобы порядок и спокойствие сохранились в ней? Как мог бы он в настоящее время, если только он хоть сколько-нибудь основательно изучил историю своего народа и обдумал разницу положений, занимаемых нациями в общем распорядке, не усмотреть, что общественные потребности у нас не совпадают с таковыми же в других местах? Затем, в наши дни было бы странным ослеплением не признавать, что нет страны, где бы государи столько сделали для успеха просвещения и для блага народов, как России; и что всей нашей цивилизацией, 70Î

==701

ЧААДАЕВ ПЕТР ЯКОВЛЕВИЧ

всем, что мы есть, мы обязаны нашим монархам; что везде правительства следовали импульсу, который им давали народы, и поныне следуют оному, между тем как у нас правительство шло впереди нации, и всякое движение вперед было его делом. Поэтому в сердце каждого русского прежде всего должно жить чувство доверия и благодарности к своим государям; и это-то сознание благодеяний, ими оказанных нам, и должно руководить нами в нашей общественной жизни. Видя, как они выполнили свое высокое призвание, мы должны положиться на них по отношению к будущему нашей страны и в ожидании молча работать над собою; но в особенности мы должны приложить наши старания к тому, чтобы создать себе общественную нравственность, которой у нас еще не имеется. Если нам удается утвердить ее на религиозном базисе, как это первоначально было сделано во всех странах христианского мира, и перестроить всю нашу цивилизацию на этих новых основах, мы в таком случае окажемся на истинных путях, по коим человечество шествует к выполнению своих судеб. Ясно, что все это должно произойти исключительно в интеллектуальной сфере и что политика здесь ни при чем. И какое нам дело до того, что происходит в настоящее время на поверхности европейского общества? Что у нас может быть общего с этой новой Европой, столь жестоко терзаемой потугами некоего рождения, в смысле которого она сама не может дать себе отчета? Мы должны, как я уже говорил, искать уроков себе в старой Европе, где совершены были столь великие дела, в коих мы не принимали участие, где возникло столько великих мыслей, не дошедших до нас. [...]

Печатается по: Чаадаев П. Я. Сочинения.—М.: Правда, 1989.— С. 225—232.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Поводом для написания этой оправдательной записки послужило запрещение журнала «Европеец» в 1832 г. после опубликования в № 1 статьи «Девятнадцатый век». В статье, написанной издателем журнала И. В. Киреевским, говорилось о неизбежности перемен в XIX в. в жизни как европейских государств, так и России.

==702

Хомяков алексей степанович

(1804—1860) — русский религиозный философ, писатель, поэт, публицист, один из основоположников славянофильства. Родился в Москве в старинной дворянской семье. Получил отличное домашнее образование. В 1822 г. сдал экзамен при Московском университете на степень кандидата математических наук. Начал печататься в литературных журналах. На военной службе — в 1822 — 1829 гг. В середине 30-х гг. Хомяков становится одним из авторитетных теоретиков славянофильского учения. Активно сотрудничает в журналах этого направления. Хомяков с последовательно православных позиций решает почти все основные вопросы славянофильства — об отношении России к Европе, об особом, самобытном пути исторического развития нашей страны, о ее религиозно-мессианской роли и будущем месте в жизни человечества. Хомяков подчеркивал громадные преимущества России перед Европой, которые были утрачены и которые предстоит возродить. По его мнению, западное просвещение носит внешний рационалистический характер, православная вера определяет суть просвещения в России, дает непосредственное, живое и безусловное знание. В его общественно-политических взглядах крестьянскому вопросу отводилось особое место. Отличительная черта — идеализация общины, общинных отношений, патриархального уклада в сельской жизни. В конце 40-х гг. Хомяков высказывался за освобождение крестьян на определенных условиях. Занимал стойкие монархические позиции. При решении конкретных вопросов государственного устройства — характер представительной власти, гражданские свободы и т. д. — стоял на позициях умеренного дворянского либерализма.

==703

00.htm - glava46