I. Возвращение из тьмы

 

О Герберте Весте, с которым в ранней юности мы были друзьями, ныне я не могу говорить без крайнего ужаса. И ужас этот не столько связан со зловещими обстоятельствами его недавнего исчезновения, сколько порожден родом его деятельности. Впервые мне стало по-настоящему страшно семнадцать лет назад, когда мы вместе учились на втором курсе медицинского факультета Мискатоникского университета в городе Аркхеме. Пока Вест был рядом, чудесная и демоническая природа его экспериментов вызывала во мне живейший интерес, и потому я принимал в них самое активное участие. Теперь, когда он исчез и чары рассеялись, все чувства затмил страх: воспоминания прошлого и таинство грядущего, как никогда, туманны, вытеснены кошмаром реальности.

Вскоре после нашего знакомства случилось нечто, ставшее самым жутким впечатлением моей жизни. Ценой невероятных усилий я преодолел отвращение и теперь могу все рассказать. Произошло это во времена нашего обучения на медицинском факультете. Вест уже тогда пользовался недоброй славой благодаря своим диким теориям относительно смерти и возможностей ее искусственного преодоления. Взгляды его были излюбленным предметом насмешек среди преподавателей и товарищей по учебе. Они основывались на механистическом восприятии природы живого, а разработки были направлены на открытие способов манипуляции частями человеческого тела с помощью тщательно просчитанного химического воздействия после того, как тело покинула жизнь. В ходе экспериментов с различными оживляющими растворами Вест убил и изувечил несметное множество кроликов, морских свинок, кошек, собак и обезьян, чем навлек па себя негодование всего колледжа. В нескольких случаях ему действительно удалось вызвать признаки жизни (весьма пугающие!) у умерших животных. Вскоре он осознал, что для успеха, если таковой в принципе достижим, исследованиям придется посвятить всю жизнь. Еще стало очевидно, что, поскольку один и тот же раствор не действовал одинаково на разные виды, для дальнейших, узконаправленных разработок понадобятся опыты на человеке. Именно тогда Вест впервые пошел на конфликт с руководством колледжа и был отстранен от экспериментов деканом медицинского факультета — высокопрофессиональным и неизменно благожелательным доктором Алланом Холси, чья великодушная помощь больным памятна старожилам Аркхема.

Я всегда относился к исканиям Веста с пониманием и исключительной терпимостью. Мы часто обсуждали его теории, развитие которых множило невероятные гипотезы и должно было в будущем дать человечеству едва ли не безграничные возможности. Утверждая вслед за Геккелем, что жизнь есть исключительно результат химических и физических процессов и что так называемая душа — миф, мой друг был убежден: искусственное восстановление жизнедеятельности в мертвом организме зависит лишь от состояния тканей. Иными словами, если процесс разложения клеток еще не начался, с помощью определенных препаратов тело, обладающее полным комплектом необходимых органов, можно вернуть к той специфической форме существования, которую принято именовать жизнью. При этом Вест прекрасно понимал, что психическая и интеллектуальная деятельность тела, возвращенного к жизни, может быть нарушена вследствие незначительного повреждения чувствительных клеток головного мозга. Это было неизбежно даже при условии очень недолгого пребывания организма в состоянии смерти. Поначалу он уповал на то, что определенный реагент поможет запустить процесс восстановления жизненных процессов еще до того, как смерть наступит окончательно. Однако многочисленные неудачи, которые он претерпел, экспериментируя на животных, убедили его в несовместимости естественных и искусственных импульсов. Тогда Вест стал подбирать для своих опытов свежие экземпляры и впрыскивать растворы им в кровь немедленно после того, как жизнь затухала. Последнее обстоятельство и вызвало у профессоров скептическое отношение к исследованиям, ибо они полагали, что смерть не успевала наступить. Хотя при этом внимательно и с неизменной серьезностью наблюдали за происходящим.

Вскоре после того, как на эксперименты был наложен запрет, Вест признался мне, что принял решение: любой ценой найти способ добывать свежие тела и тайно продолжить изыскания. Слушать его идеи мне было жутковато, поскольку ранее никогда не приходилось самостоятельно добывать анатомический материал. Если морг не предоставлял требуемого, в ход обычно пускали парочку местных негров, у которых согласия не спрашивали. Сам Вест в те времена был низкорослым, худым и очкастым юнцом с тонкими чертами лица, волосами цвета соломы, бледно-голубыми глазами и мягким голосом. Странно было слышать от него рассуждения о недостатках кладбища Крайст-Черч по сравнению с погостом, где хоронили бедняков и бродяг. Главный минус состоял в том, что практически всех покойников на Крайст-Черч бальзамировали. Для целей, которые преследовал Вест, это было неприемлемо.

К тому времени я стал его преданным помощником и принимал самое активное участие в решении всех важных вопросов, касающихся не только источника подопытных тел, но и территории осуществления жутких планов. Именно я предложил перенести место исследований на заброшенную ферму Чепмана, что за Медоу-Хиллом. Там на первом этаже мы оборудовали лабораторию и операционную, завесив окна темными шторами, призванными скрыть от посторонних глаз наши полуночные деяния. Дом стоял в стороне от дороги и вдали от жилых построек. Это, однако, не отменяло необходимости мер предосторожности, ибо слухи о странных огнях, пущенные случайными ночными скитальцами, могли привести к катастрофе. Между собой мы договорились, что, если нас обнаружат, будем твердить о химической лаборатории.

Постепенно мы снабдили это зловещее прибежище науки необходимыми материалами: некоторые приобрели в Бостоне, другие тайком позаимствовали из колледжа. Все замаскировали так, что определить природу материалов смог бы только специалист. Кроме того, мы запаслись заступами и лопатами — для захоронения тел в подвале дома. В колледже для этих целей имелась кремационная печь, но наш скромный бюджет не позволял приобрести столь дорогостоящее оборудование. (Трупы всегда доставляли множество трудностей, даже если речь шла о морской свинке, умершей в результате незаконных экспериментов в комнате общежития, которую занимал Вест.)

Словно вампиры, мы напряженно следили за некрологами и местной газете, выискивая материал, обладающий строго определенными свойствами. Для наших опытов подходили лишь тела, которые были преданы земле вскоре после кончины и без всякой искусственной консервации; предпочтительно не испорченные серьезным заболеванием и непременно с полным набором жизненно необходимых органов. Больше всего надежд возлагалось на жертвы несчастных случаев. Не каждую педелю удавалось найти подходящего покойника, даже притом, что мы регулярно связывались с моргом и больницей якобы от лица руководства колледжа и делали это так часто, как только позволяла элементарная осторожность. Оказалось, что колледж пользуется в подобных делах неизменным преимуществом выбора. Так что, возможно, имеет смысл остаться в Аркхеме и на лето, когда учебные занятия практически прекращаются, кроме нескольких факультативов так называемой летней школы.

В конце концов удача нам улыбнулась: дошли слухи об экземпляре, идеально соответствовавшем всем требованиям и только что похороненном на кладбище для бедняков. Это был крепкий и мускулистый молодой работяга, который накануне с утра утонул в пруду Саммерс-Понд и был погребен на средства муниципалитета без всяких отсрочек или искусственной консервации. В тот же день мы обнаружили свежее захоронение и решили взяться за дело после полуночи.

Это отвратительное мероприятие осуществилось в те короткие часы, когда над миром царит абсолютный мрак, — мы еще не знали особенного ужаса перед ночными кладбищами, который нам внушили более поздние события. Извлечение трупа из-под земли — работа долгая и очень грязная. Будь мы художниками, а не учеными, наверное, увидели бы в этом нечто зловеще-поэтическое. В общем, когда лопаты уткнулись в деревянные доски, мы очень обрадовались. Очистим сосновый ящик от земли, Вест спрыгнул в яму, приподнял крышку и, вытащив наружу его содержимое, установил тело в вертикальное положение. Я нагнулся, протянул руки и выволок труп из могилы. Затем понадобилось немало усилий, чтобы привести захоронение в прежний вид. Надо сказать, что все происходящее вызвало в нас нервную дрожь, особенно закоченевшее, негнущееся тело и лишенное выражения лицо нашего первого трофея. Однако нам удалось устранить все следы ночного визита. Зачерпнув лопатой и утрамбовав последнюю пригоршню земли, мы запихнули добытый экземпляр в полотняный мешок и отправились в свое убежище.

На импровизированном секционном столе в старом фермерском доме при ярком свете мощной ацетиленовой лампы наш объект не казался таким уж призрачным и потусторонним. Это был крепко сбитый молодой парень, явно лишенный воображения. Широкая кость, серые глаза, каштановые волосы — здоровое, сильное животное, чуждое психологических тонкостей. Все физиологические процессы в его теле наверняка протекали правильно и без сбоев, самым простейшим образом. Теперь, когда глаза были закрыты, он казался скорее спящим, чем мертвым. Впрочем, небольшой опыт, проведенный моим другом, со всей очевидностью показал, как обстоит дело. Наконец мы заполучили то, чего так долго жаждал Вест,— мертвого человека, идеально соответствующего всем требованиям и готового принять в свои жилы раствор, составленный в результате сложнейших вычислений и умопостроений, предназначенный именно для человеческого организма. Мы оба находились в состоянии сильнейшего нервного напряжения. Отдавая себе отчет, что вряд ли удастся с первого раза приблизиться к успеху, мы опасались тех жутких последствий, к которым могло привести неполное оживление. Особенно тревожились по поводу сознания подопытного, так как после смерти наиболее чувствительные клетки мозга могли получить серьезные повреждения. Лично я все еще сохранял устаревшие представления о существовании человеческой души и испытывал сильное любопытство относительно тайн, которые мо-

жеt раскрыть перед нами восставший из мертвых. Я думал о тоm, какие картины мог наблюдать юноша в недоступных миру живых пространствах и о чем он поведает, если полностью возродится к жизни. Нельзя сказать, чтобы этот интерес занимал все мои мысли, ибо в большей степени мне были свойственны материалистические представления, исповедуемые моим другом. Он выглядел гораздо спокойнее меня, когда впрыскивал большую дозу своего раствора в вену на руке трупа, и сразу надежно перевязал место инъекции.

Последовало зловещее ожидание. Вест, впрочем, ни разу не дрогнул. Он регулярно подносил к объекту эксперимента свой стетоскоп и всякий раз философски принимал отрицательный результат. Когда спустя три четверти часа ни малейшего признака жизни не последовало, мой друг разочарованно произнес, что раствор плох, но, несмотря на это, он намерен использовать все возможности, предоставленные удачным стечением обстоятельств, и внести в формулу коррективы, а уж потом избавиться от отвратительного трофея. Еще днем мы заблаговременно подготовили в подвале могилу, которую следовало закопать до рассвета: несмотря на то что на двери старого дома был установлен замок, мы решили действовать со всеми предосторожностями, дабы избежать малейшего риска разоблачения. Кроме того, к следующему вечеру труп перестанет быть свежим.

Забрав с собою единственную ацетиленовую лампу, мы перешли в соседнее помещение, где размещалась лаборатория, оставив нашего безмолвного гостя лежать на столе в полном мраке, и направили свои силы и внимание на приготовление нового эликсира. Вес и объем его составляющих Вест отмерял с педантизмом фанатика.

Ужасное событие произошло неожиданно. Я как раз переливал какую-то жидкость из одной пробирки в другую, а Вест возился со спиртовкой, которая в этом здании, лишенном газового трубопровода, заменяла нам горелку Бунзена. Вдруг из погруженной во мрак соседней комнаты донеслась череда отвратительных, совершенно дьявольских воплей, подобных которым ни одному из нас ранее не приходилось слышать. Даже если бы ад разверзся и все мучения проклятых душ явились миру, вопли, рвущиеся из бездн преисподней, было бы проще описать человеческим языком. В невообразимом потоке кошмарных звуков, взорвавшем тогда тишину старой фермы, сосредоточился ужас вселенной и невыразимое отчаяние ожившего существа. Это не мог быть человек — он не способен издавать такие звуки! Мгновенно позабыв о своем занятии и о страхе разоблачения, мы с Вестом кинулись к ближайшему окну, как раненые животные, опрокидывая на пол пробирки, лампы, реторты. Словно безумные, ринулись в освещенную звездами глубину первозданной ночи. Думаю, мы и сами орали как резаные, когда исступленно бежали через поля в сторону городка. Добравшись до ближайшей окраины, мы постарались взять себя в руки и придать своему поведению некоторую солидность — ровно настолько, чтобы хоть немного походить на запоздалых гуляк, ковыляющих домой после ночной попойки.

Вместо того чтобы разойтись по домам, мы засели в комнате Веста и, не гася свет, прошептались там до рассвета. К утру нам удалось немного успокоить друг друга всевозможными разумными доводами и рассуждениями, а также планами дальнейших исследований. Затем мы проспали весь день напролет, разумеется прогуляв занятия.

Два сообщения в вечерней газете, на первый взгляд никак не связанные друг с другом, снова лишили нас сна. Во-первых, старый заброшенный дом на ферме Чепмана но непонятным причинам сгорел дотла. Это событие не слишком нас удивило — причиной мог стать опрокинутый светильник. Во-вторых, кто-то пытался раскопать свежую могилу на кладбище для бедняков, впрочем безуспешно: у осквернителя не было лопаты и он рыл землю руками. Вот этого мы объяснить никак не могли, потому что сами очень аккуратно закопали яму и утрамбовали грунт.

Спустя семнадцать лет после этого происшествия Вест частенько нервно оглядывался, жалуясь, что ему чудятся шаги за спиной. И вот теперь он сам исчез.