С я№« «РАЗМЫШЛЕНИЯ» ' м Вторая книга

Писано в области квадов близ Грана.

/. С утра говорить себе наперед: встречусь с сует­ным, с неблагодарным, дерзким, с хитрецом, с алч­ным, необщественным. Все это произошло с ними по неведению добра и зла. А я усмотрел в природе добра, что оно прекрасно, а в природе зла, что оно постыдно, а еще в природе погрешающего, что он родствен мне — не по крови и семени, а причастнос­тью к разуму и божественному наделу. И что ни от кого из них не могу я потерпеть вреда — ведь в по­стыдное никто меня не ввергает, а на родственного не могу же я сердиться или держаться в стороне от него, раз мы родились для общего дела, как ноги и руки, как ресницы, как верхний ряд зубов и ряд ни­жний. Так вот: противодействовать другому против­но природе, а негодовать и отвращаться — это про­тиводействие.

2. Что бы я ни был такое — все это плоть, дыханье и ведущее. Брось книги, не дергайся — не дано. Нет, как если б ты уже умирал, пренебреги плотью; она грязь, кости, кровянистая ткань, сплетение жил, вен, протоков. Посмотри и на дыханье: что оно такое? ду­новение, да и не постоянное, а то изрыгаемое, то за­глатываемое вновь. Ну а третье — ведущее. Так сооб­рази пот что: ты уже стар; не позволяй ему и дальше рабствовать и дальше дергаться в необщественных устремлениях, а перед судьбой и дальше томиться настоящим или погружаться в грядущее.

3. Что от богов, полно промысла; что от случая — тоже не против природы или увязано и сплетено с тем, чем управляет промысл. Все течет — оттуда; и тут же неизбежность и польза того мирового цело­го, которого ты часть. А всякой части природы хоро­шо то, что приносит природа целого и что ту сохра­няет. Сохраняют же мир превращения, будь то пер-востихий или же их соединений. Прими это за основоположения, и довольно с тебя. А жажду книж-

ную брось и умри не ропща, а кротко, подлинно и сердечно благодарный богам.

4- 11омни, с каких пор ты откладываешь это и сколь-кс > уже раз, получив от богов отсрочку, ты не воспользо­вался ею. А пора уж тебе понять, какого мира ты часть и какого мироправителя истечение, и очерчен у тебя предел времени; потратишь его, чтобы так и не про­светлиться душой, — оно уйдет, ты уйдешь, и уж не при­дется больше.

5- С мужеской, с римской твердостью помышляй всякий час, чтобы делать то, что в руках у тебя, с надеж­ной и ненарочитой значительностью, приветливо, благородно, справедливо, доставив себе досуг от всех прочих представлений. А доставишь, если станешь де­лать всякое дело будто последнее в жизни, удалившись от всего случайного и не отвращаясь под влиянием страсти от решающего разума, вдали от притворства, себялюбия, неприятия сопутствующих решений судь­бы. Видишь, сколь немногим овладев, можно повести благотекущую и богоподобную жизнь — ведь и боги ничего больше не потребуют от того, кто это со­блюдает.

6. Глумись, глумись над собой, душа, только знай, у тебя уж не будет случая почтить себя, потому что у каждого жи:н и. — и нее. Та, что у тебя, — почти уже пройдена, а ты не совестилась перед собою и в душе других отыскивала благую свою участь

7. Дергает тебя что-нибудь вторгающееся из­вне? — Ну так дай себе досуг на то, чтобы узнать вновь что-нибудь хорошее, брось юлой вертеться. Правда же, остерегаться надо и другого оборота: ведь глупец и тот, кто деянием заполнил жизнь до изнеможения, а цели-то, куда направить все устремление да разом и представление, не имеет.

8. Не скоро приметишь злосчастного от невни­мания к тому, что происходит в душе другого; а те, кто не осознает движений собственной души, на зло­счастие обречены.

9. О том всегда помнить, какова природа целого и какова моя, и как эта относится к той, и какой час­тью какого целого является, а еще что никого нет, кто

воспрещал бы и делать, и говорить всегда сообразно природе, частью которой являешься.

10. Сравнивая погрешения, Феофраст хоть и дела­ет это сравнение по-обыденному, однако по-фило­софски утверждает, что проступки, допущенные из вожделения, тяжелее тех, что от гнева. Разве не явст­венно, что разгневанный отвращается от разума с не­кой печалью, втайне сжимаясь; тот же, кто погрешает из вожделения, сдавшись наслаждению, представля­ется как бы более распущенным и вместе расслаблен­ным в своих погрешениях. Так что правильно и до­стойно философии он утверждал, что погрешения, совершенные в наслаждениях, заслуживают более тяжкого обвинения, чем когда с печалью. И вообще, один похож скорее на потерпевшего обиду и понуж­даемого к п 1еву печалью; другой же прямо с места уст­ремляется к несправедливости, вожделением увлекае­мый к деянию.

11. Поступать во всем, говорить и думать, как че­ловек, готовый уже уйти из жизни. Уйти от людей не страшно, если есть боги, потому что во зло они тебя не ввергнут. Если же их нет или у них заботы нет о человеческих делах, то что мне и жить в мире, где нет божества, где промысла нет? Но они есть, они заботятся о человеческих делах и так все положили, чтобы всецело зависело от человека, попадет ли он в настоящую-то беду, а если есть и другие еще беды, так они предусмотрели и то, чтобы в каждом случае была возможность не попадать в них. А что не дела­ет человека хуже, может ли делать хуже жизнь чело­века? Что ж, по неведению ли или зная, да не умея оберечься наперед или исправиться после, допусти­ла бы это природа целого? Неужто по немощи или нерасторопности она так промахнулась, что добра и худо случаются равно и вперемешку как с хоро­шими людьми, так и с дурными? Ну а смерть и рож­дение, слава, безвестность, боль, наслаждение, бо­гатство и бедность — все это случается равно с людьми хорошими и дурными, не являясь ни преч красным, ни постыдным. А следовательно, не добро это и не зло. •.,-,•,.,...,.

12. Как быстро все исчезает, из мира — само те­лесное, из вечности — память о нем; и каково все чувственное, в особенности то, что приманивает на­слаждением или пугает болью, о чем в ослеплении кричит толпа. Как это убого и презренно, смутно и тленно, мертво! Разумной силе — усмотреть, что такое они, чьи признания и голоса [несут] славу? И что такое умереть? и как, если рассмотреть это са­мо по себе и разбить делением мысли то, что со-представляемо с нею, разум не признает в смерти ничего, кроме дела природы. Если же кто боится де­ла природы, он — ребенок. А тут не только дело при­роды, но еще и полезное ей. Как прикасается чело­век к Богу, и какой своей частью, и в каком тогда со­стоянии эта доля человека.

13- Нет ничего более жалкого, чем тот, кто все обойдет по кругу, кто обыщет, по слову поэта, «все под землею» и обследует с пристрастием души ближних, не понимая, что довольно ему быть при внутреннем своем гении и ему служить искренно. А служить — значит блюсти его чистым от страстей, от произвола, от негодования на что-либо, исходящее от богов или людей. Ибо то, что от богов, своим превосходством вселяет трепет, а что от людей — по-родственному мило. Ведь иной раз и жалко их за неведе! ше того, что добро и что зло. Ибо этот недуг ничуть не лучше того, из-за которого лишаются способности различать черное и белое.

14- Да живи ты хоть три тысячи лет, хоть трид­цать тысяч, только помни, что человек никакой дру­гой жизни не теряет, кроме той, которой жив; и жи­вет лишь той, которую теряет. Вот и выходит одно на одно длиннейшее и кратчайшее. Ведь настоящее у всех равно, хотя и не равно то, что утрачивается; так оказывается каким-то мгновением то, что мы теряем, а прошлое и будущее терять нельзя, потому что нель­зя ни у кого отнять то, чего у него нет. Поэтому по­мни две вещи. Первое, что все от века единообразно и вращается по кругу, и безразлично, наблюдать ли одно и то же сто лет, двести или бесконечно долго. А другое, что и долговечнейший и тот, кому рано

умирать, теряет ровно столько же. Ибо настоящее — единственное, чего они могут лишиться, раз это и только это имеют, а чего не имеешь, то нельзя поте­рять.

15- Что все — признание. Верно, конечно, то, что отвечали на это кинику Мониму, но верно и то, что изречение это пригодно, если принять его силу в пределах истины.

16. Душа человека глумится над собой более все­го, когда он начинает, насколько это в его силах, от­рываться и как бы нарывать на мировом теле, пото­му что негодовать на что-либо — значит отрываться от природы, которой крепко держится природа вся­кой другой части. Глумится также, когда отвращает­ся от кого-нибудь или еще кидается во вражду, как бывает с душой разгневанных. В-третьих, глумится, когда сдается наслаждению или боли. В-четвертых, когда делает или говорит что-нибудь притворно и лживо. В-пятых, когда отправит безо всякой цели какое-либо деяние или устремление, действуя про­извольно или бессвязно, между тем как надо, чтобы и самая малость сообразовалась с некоторым назна­чением. А назначение существ разумных — следо­вать разуму и установлениям старейшего града и его государственности.

1 J. Срок человеческой жизни — точка; естест­во — текуче; ощущения — темны, соединение целого тела — тленно; душа — юла, судьба — непостижима, слава — непредсказуема. Сказать короче: река — все телесное; слепота и сон — все душевное; жизнь — война и пребывание на чужбине, а память после — забвение. Тогда что способно сопутствовать нам? Одно и единственное — философия. Она в том, что­бы беречь от глумления и от терзаний поселенного внутри гения — того, что сильнее наслаждения и бо­ли, ничего не делает произвольно или лживо и при­творно, не нуждается в том, чтобы другой сделал что-нибудь или не сделал; и который приемлет, что случается или уделено, ибо оно идет откуда-то, отку­да он сам; который, наконец, ожидает смерти в кро­тости разумения, видя в ней не что иное, как распад

первостихии, из которых составляется всякое живое существо. Ведь если для самих первостихии нет ни­чего страшного в том, чтобы вечно превращаться во что-то другое, для чего тогда нам коситься на пре­вращение и распад всего? Оно же по природе, а что по природе — не зло.