Геракл на ЭтеЖестокий лев зубов не изострит, Спокойна лань среди дубрав Немей, Из топких блат уже не свищут змеи, И гидра травы кровью не багрит. Но золотом в тени ветвей горит Душистый плод. Прохладные аллеи Уводят в тайный мрак, где – как лилеи – Серебряные груди Гесперид. Сверкает жемчуг, блещут хрисолиты На поясе пурпурном Ипполиты. Сколь сладок яд елея устных роз! И пламя жжёт, и слепнет взор от света. Назад!.. Но плащ к моим костям прирос, И рвётся плоть, и вторит воплям Эта. Терзаемый отравленным плащом, Геракл вспоминает свои былые подвиги перед самосожжением на горе Эте. При описании кожаного пояса царицы Ипполиты – знака власти над всеми амазонками, которым завладел Геракл, Сергей Соловьёв называет камень хрисолит. Последний используется, видимо, в значении драгоценного камня вообще, а не конкретного самоцвета. В настоящее время хризолитом называют ювелирную разновидность оливина зелёного или желтовато-зелёного цвета. Сочетание пурпурного цвета пояса с белым жемчугом и зелёным хризолитом маловероятно.
Фёдор Сологуб (Фёдор Кузьмич Тетерников) Алмаз Д. С. Мережковскому Легкою игрою низводящий радугу на землю, Раздробивший непреклонность слитных змиевых речей, Мой алмаз, горящий ярко беспредельностью лучей, Я твоим вещаньям вещим, многоцветный светоч, внемлю. Злой дракон горит и блещет, ослепляя зоркий глаз. Льётся с неба свет его, торжественно-прямой и белый, – Но его я не прославлю, – я пред ним поставлю смелый, Огранённый, но свободный и холодный мой алмаз. Посмотрите, – разбежались, развизжались бесенята, Так и блещут, и трепещут, – огоньки и угольки, – Синий, красный и зелёный, быстры, зыбки и легки. Но не бойтесь, успокойтесь, – знайте, наше место свято,
И простите бесенятам ложь их зыбкую и дрожь. Злой дракон не знает правды и открыть её не может. Он волнует и тревожит, и томленья наши множит, Но в глаза взглянуть не смеет, потому что весь он – ложь. Все лучи похитив с неба, лишь один царить он хочет. Многоцветный праздник жизни он таит от наших глаз, В яркой маске лик свой кроет, стрелы пламенные точит, – Но хитросплетенье злое разлагает мой алмаз. Одним из важных образов в искусстве вообще и в поэзии в частности является радуга, цвета которой объясняются разложением света или дисперсией, обусловленной зависимостью показателя преломления вещества от длины волны. Приведённое стихотворение является прекрасной иллюстрацией важности такого оптического свойства как дисперсия для алмаза. У алмаза показатель преломления для красных лучей (687 нм) составляет 2,407, для фиолетовых (430 нм) – 2,451. Благодаря высокой дисперсии, равной 0,044 (2,451 – 2,407 = 0,044), огранённый алмаз обнаруживает неповторимую игру света. *** Как ювелиры, собираем Смарагд, карбункул и сапфир, Цветными камнями играем И строим каменный эфир. Все камни более знакомы, Чем птицы, травы и цветы. О, если б позыв насекомых Вливался в наши все мечты! О, если бы, жужжа пчелою, Перелетая с лип на poжь, Почуять острою иглою Пронзающую сердце дрожь! О, если б многосложным глазом, Который не дан ещё нам, Безмерный мир окинуть разом, Ко всем приникнуть временам, И сочетать причину с целью, И это множество могил Закрыть всемирной колыбелью Из вечности текущих сил! В стихотворении использованы названия цветных драгоценных камней, которые можно встретить в древних трактатах и лапидариях, камни с такими названиями перечислены и в Библии – собрании священных текстов христиан. Смарагдом в те далекие времена называли сходные по цвету зелёные камни, под названием карбункул (от лат. carbunc-le – уголёк) объединялись красные самоцветы, а сапфирами именовали камни синего цвета (от греч. sapphiros – синий). Фёдор Сологуб, видимо, не случайно использует эти названия камней, за которыми скрываются именно различия в их цвете, а не конкретные самоцветы. Вместе с тем в приведённом ниже стихотворении смарагд обозначает именно изумруд – традиционный символ Земли. *** Земли смарагдовые блюда И неба голубые чаши, Раскройте обаянья ваши. Земли смарагдовые блюда, Творите вновь за чудом чудо, Являйте мир светлый и краше, – Земли смарагдовые блюда И неба голубые чаши. *** Зелёный изумруд в твоём бездонном взоре, Что зеленело на просторе, Замкнулось в тесный круг. Мерцает взор зелёный, изумрудный, –
Мне кажется, что феей чудной Прокинешься ты вдруг. Уже не дева ты, – Зелёная царица, И смех твой – звон ручья, И взор зелёный твой – лукавая зарница, Но ты – опять моя. И как бы ты в траве ни затаилась, И чем бы ты ни притворилась, Сверкая и звеня, – Везде найду тебя, везде тебя открою, Зеленоглазая! Ты всё со мною, Ты вечно для меня. В поэзии глаза часто сравнивают с драгоценными камнями (см. комментарий к стихам М. Цветаевой на с. 155). Обособленное и исключительное место в ряду самоцветов, олицетворяющих глаза в русской поэзии, занимает изумруд: «Изумруд удлинённых насмешливых глаз» (И. Северянин «Антинэя»), «Глаза изумрудят вопросы» (И. Северянин «Балтийское море»), «О травянистый изумруд, / Глаза испанки светлокудрой!» (К. Бальмонт «Зелёный и чёрный») и др. Среди цветных ювелирных камней изумруд, безусловно, является самым любимым и почитаемым в России самоцветом. Наряду с удивительно насыщенным зелёным цветом, особая роль и значение изумруда для русского человека, в том числе и в русской поэзии, во многом определяются и наличием его месторождений на Урале. Такое трепетное отношение к изумруду очень ярко и ёмко иллюстрирует романс «Изумруд», созданный в 1930-е годы. Слова романса написал Анатолий Д’Актиль (Носон-Нохим Абрамович Френкель), а музыку – Борис Иванович Фомин: «Нет, ни пурпурный рубин, ни аметист лиловый, / Ни наглой белизной сверкающий алмаз / Не подошли бы так к лучистости суровой / Холодных ваших глаз, / Как этот тонко огранённый, / Хранящий тайну тёмных руд, / Ничьим огнём не опалённый, / Ни в что на свете не влюблённый / Темно-зелёный изумруд».
*** Я подарю тебе рубин, – В нём кровь горит в моем огне. Когда останешься один, Рубин напомнит обо мне. В нём кристаллический огонь И металлическая кровь, – Он тихо ляжет на ладонь И обо мне напомнит вновь. Весь окровавленный кристалл Горит неведомым огнём. Я сам его зачаровал Безмолвным, неподвижным сном. Не говорит он о любви, И не любовь в его огне, – В его пылающей крови Ты вспомнишь, вспомнишь обо мне. *** Обнажённый царь страны блаженной, Кроткий отрок, грозный властелин, Красотой сияя нерастленной, Над дремотной скукою равнин, Над податливостью влажных глин, Над томленьем тусклым жизни пленной Он вознёсся в славе неизменной, Несравненный, дивный, он один. Блещут яхонты, рубины, лалы В диадеме на его кудрях, Два огня горят в его очах,
И уста его, как вишни алы. У него в руках тяжёлый меч, И в устах пленительная речь. Красные камни, особенно рубин, всегда выступали как символы власти и любви. По Фёдору Сологубу, рубин – кристаллический огонь – вызывает воспоминания о дарителе этого камня. Во все времена царский венец или императорскую корону стремились украсить крупными самоцветами красного цвета – рубинами. В Древней Руси они именовались яхонтами червлёными, а для обозначения красной шпинели использовалось название «лал». Имеется большое количество примеров подмены этих трёх наименований камней, когда рубины или яхонты оказывались лалами (шпинелями) или турмалинами, а лалом именовали турмалины или розовые кварцы. Перечисление яхонтов, рубинов и лалов в данном стихотворении, с одной стороны, отражает сходство этих самоцветов, с другой – является, видимо, художественным приёмом, используемым автором для придания особой выразительности повествования. В русской поэзии довольно часто встречаем сопоставление рубина и яхонта, рубина (яхонта) и лала. В качестве примера можно привести строки из стихотворения Михаила Кузмина «Всадник»: «И розан рта, пчелой любви ужален, Рубином рдел, как лал в венце цариц».
|
