Наполовину сломавшись, наполовину целиком, начинаешь сначала.

 

Группа туристов послушно спускалась по ступеням. Экскурсовод оглянулся, все ли мы идем следом, а когда отвернулся, я вынула серебряный ключик и открыла дверь в нашу кухню.

Потом бесшумно закрыла ее и заперлась изнутри. Вдалеке экскурсовод запирал маяк.

Нас впустили сюда одного за другим – в эту кухню-времянку, где мы с Пью съели целые стада сосисок. Помятый медный чайник стоял нечищенный на дровяной плите. Виндзорский стул со спинкой-гребешком, на котором всегда сидел Пью, – в углу. Мой табурет аккуратно притулился у стены.

– Это была трудная и одинокая жизнь, – сказал экскурсовод, – почти без удобств.

– Как же они готовили себе еду на этой штуковине? – спросил кто-то из туристов.

– Микроволновка – не пропуск к счастью, – раздраженно ответила я.

Все свирепо посмотрели на меня.

Но мне было все равно. Я уже составила план.

Маяк открывали для посетителей дважды в год. Наконец, сама не понимая, что делаю, я вернулась.

Теперь, слушая, как гудит дизель отъезжающего автобуса, я осталась одна. Я была почти уверена, что в комнату сейчас вбежит ПесДжим.

Я выдвинула табурет и села. Как тихо без тиканья часов. Я встала, выдвинула ящичек под циферблатом, достала ключ и завела пружину. Тик, тик, тик. Лучше – намного лучше. Время началось снова.

Плита проржавела вокруг дверцы. Я подергала за ручку и заглянула внутрь. Двадцать лет назад я выходила сюда по утрам и разводила огонь, потому что делала это всегда. Огонь туг еще оставался, незажженный, но есть. Я вытянула заслонку вьюшки жестяного дымохода. Вниз дождем просыпалась пыль и ржавчина, но по дуновению воздуха я поняла, что дымоход чист. Я поднесла спичку к сухим щепкам и бумаге. Огонь зарычал. Я взяла чайник, когда он уже стал запотевать. Прополоскала его, наполнила водой и приготовила себе чай двадцатилетней выдержки. «Самсон Крепкий».

Свет истончался, терял цвет, становился прозрачным. День стерся и выглянули звезды.

Я взяла чашку и стала карабкаться наверх, мимо комнаты Пью, в отсек управления и еще выше, на палубу, что кругом огибала Свет.

Прислонившись к перилам, я выглянула наверх. Каждые четыре минуты свет вспыхивал одиночным ясным лучом, видимый из-за моря – и моря времени тоже.

Я раньше часто видела этот свет. Для меня, замкнутой сушей, плывущей сквозь годы, неуверенной в своей точке на карте, этот свет был тем, что обещал мне Пью, – отметиной, ориентиром, утешением и предупреждением.

А потом я увидела его. Пью в синей лодке.

– Пью! Пью!

 

* * *

 

Он поднял руку, и я кинулась вниз по ступеням, на причал, где он уже привязывал трос, как делал всегда, а его бесформенная шляпа натянута на самые глаза.

– Я все думал, когда же ты наконец доберешься, – сказал он.

 

* * *

 

Пью: Единорог. Ртуть. Линзы. Рычаги. Истории. Свет.

На мысе Гнева всегда был Пью. Но не тот же самый Пью?

 

* * *

 

Мы говорили всю ночь, словно никогда и не уходили отсюда словно тот прерванный день навесили дверью на сегодняшний, и они сложились спина к спине, Пью и Сильвер, тогда и теперь.

– Расскажи мне историю, – сказал Пью.

– Книга, птица, остров, хижина, узкая постель, барсук, начало…

– Ты рассказала тому человеку то, что я рассказывал тебе? – спросил Пью.

– Когда любишь кого-нибудь, так и скажи.

– Верно, дитя.

– Я сказала, как ты учил меня.

– Так, так… Это хорошо.

– Я люблю тебя, Пью.

– Что такое, дитя?

– Я люблю тебя.

 

* * *

 

Он улыбнулся, глаза его – как далекий корабль.

– У меня тоже есть для тебя история.

– Что?

– Ты знаешь, ведь сиротой была мисс Скред.

– Мисс Скред!

– Никогда не была потомком Вавилона Мрака. Так и не смогла простить нам этого.

И я снова оказалась на Леерном проезде, под Одноуточным Одеялом с утиными перьями, утиными лапами, утиным клювом, остекленевшими утиными глазами и плоским утиным хвостом, я ждала рассвета.

Нам везет – даже худшим из нас, – потому что рассвет приходит.

 

* * *

 

Огонь догорал, и снаружи повисла какая-то странная тишина, словно море перестало двигаться. А потом мы услышали собачий лай.

– Это ПесДжим, – сказал Пью. – Слушай!

– Он все еще жив?

– Все еще гавкает.

Пью встал.

– Скоро день, Сильвер, пора уходить.

– Куда ты пойдешь?

Пью пожал плечами:

– Туда, сюда, не туда и не сюда, а по временам вообще в другие места.

– Я увижу тебя снова?

– На мысе Гнева всегда был Пью.

 

* * *

 

Я смотрела, как он садится в лодку и выравнивает руль. ПесДжим приподнялся на носу, виляя хвостом. Пью стал грести прочь от скал, и в этот момент вышло солнце и засияло прямо сквозь Пью и лодку. Свет был такой сильный, что мне пришлось ладонью прикрыть глаза, а когда я посмотрела снова, и лодка, и Пью исчезли.

Я осталась на маяке, пока день не сошел на нет. Когда я уходила, солнце садилось, и на другой стороне неба вставала полная луна. Я вытянула руки, держа палое солнце в одной, восходящую луну в другой, мои золото и серебро, мой дар от жизни. Мой дар жизни.

Моя жизнь – лишь сомнение во времени. Устье пещеры. Зазор для слова.

 

* * *

 

Это были мои истории – вспышки по-над временем.

 

* * *

 

Я позову тебя, мы зажжем огонь, выпьем вина и признаем друг друга здесь, в том месте, что принадлежит лишь нам. Не жди. Не затягивай с историей.

Жизнь так коротка. Эта полоска моря и песка, эта прогулка по берегу, пока прилив не скрыл все, что мы сделали.