А че там у Нигмата, как житуха?

Да как, вроде нормально. Половина всегда в Барабаше, возит, да на карауле у шахты сидит. Лафа там, жрать захотел - взял, сколько хочешь. Мы там в карауле до рыготины отъедались. А если в город привезенное тронешь - пиздец, Нигмат, падла, сразу вздернет. В принципе, логично: пока через Пыштымских провезешь, все удвоится, утроится; бензин опять же. Знаете, бензин почем? Ебануться - один к трем, к тушенке. В смысле, по весу.

А где, говоришь, ныкался?

Да черт один тут есть, он мне вроде как должен. Вон, Серб должен помнить - слышь, Серег, помнишь, как при Коне еще у Маяковского пидоров-то каких-то обложили? Ваши еще тогда не справились, за нами послали?

Да, было. Сколько там, три, или четыре даже тройки собрались... Мухину тройку тогда всю положили, пацаны-то сразу, а Муха еще до вечера протянул...

Ну, вот, слушай дальше. Мы подтянулись, этих троечников плюшевых поставили прикрывать...

Бля, Жирик! Ты пизди, но в меру, понял! У нас по пятку патронов на рыло оставалось, а эти, отморозь ебаная, с полным еще цинком сидели, не забыл?

Ладно, ладно, патрули - терминаторы, никто не спорит, все зассали и кнокают. Короче, поставил я этих терминаторов картонных окна давить, мои маслят им подкинули, ну, и зашли мы в адрес. Дверь РГНкой вынесли, да накидали этим отмороженым полну жопу огурцов. Из пятерых гавно повыбило, а один, прикинь, остался. И даже не шибко контуженый, бодрый такой. Парням его кончить не дал, думаю, отведу Коню - пусть вздернет гада. Ну, на ствол его посадил, вывожу - а там черти собрались, смотрят, как этих крюками выволакивают, радуются - натерпелись. И мужик один - раз такой ко мне. Командир, говорит, дай мне его. И другие черти, тоже орут, дай ему, типа. Я мужика спрашиваю, че он тебе сделал? А мужик, прикиньте, только плачет да рычит, ни бэ ни мэ. Ну, мне сказали, че - семью привалил, и привалил не по-людски. Неохота мне это за столом пересказывать; короче, отдать его выходило очень даже правильно. Ну, я и отдал, думаю, перебьется Конь. Тот его взял, да бережно так, смотрит на меня, как ебнутый - и плачет, и смеется, и на козла этого нехорошо так щерится - все враз. Тот, пацаны, не поверите - обосрался и обоссался, обвис, как гандон с поносом, и шары как у вареной рыбы - а хули делать, накосорезил, надо отвечать... Ну, я как ушел, куда, думаю пойти перекантоваться? А потом и вспомнил - а вот же, к черту этому и пойду! Должен он мне или как? Пожил у него, детсаде. Бля, парни, вот кто сосет! Их там с полвзвода, мужики в основном, но и бабы есть, и дети даже бегают какие-то. Че они жрут, пацаны! У них нет ни-ху-я! А этот, Ильич, он тронулся по ходу. Сидит целый день, пиздит че-то себе под нос - но его все кормят, жалеют за семью. Ну, я попытался крысоловам этим мозги прочистить, типа давайте, пожрать-то надо добыть, но бесполезно, сплющило их, насовсем.

Зашла баба, поморщилась - типа, накурили, хоть топор вешай. Спросила глазами - винца принести, нет? Ахмет кивнул, продолжая вслушиваться в оживленный разговор. Разлил, успокоил Витька - мол, первый караул сам отстою, пей спокойно, и продолжал дымить, ничего не спрашивал, только слушал. Наконец, Жирик выдохся и начал клевать носом: вино, хоть и слабенькое, плохо ложится на свежеполученные пиздюли. Жирика отправили спать, и сходняк угловых рассосался по своим делам.

Утром оказалось, что Жирика очень много - было ощущение, что, куда ни приди - он везде машет руками и весело басит, лезет во все щели, интересно ему, видите ли. Стоило Ахмету собраться на торжок - и он тут же, и приходится ему объяснять. Как вернулся - опять Жирик, че там да как, весовой там жив или нет, короче, полный атас. Витьке с Ахметом, от природы немногословным, он за одну неделю надоел до приступов мировой скорби. Даже Серб, такой же веселый и общительный, и то вяло демонстрировал Жирику неодобрение, поддерживая политику своей стаи. От него была одна польза, все ночные караулы Жирик взял на себя: - Че там, вы по хозяйству целый день, а мне один хрен делать нечего...

Однажды Ахмет поднялся к нему среди ночи, специально погромче шаркая по лестнице с третьего на четвертый. Прихватил пластиковый ящик с лесничной клетки, не торопясь поплелся к пулемету. Жирик сидел на караульном стуле, и совершенно не походил на себя дневного: собранный, внимательный человек, ничем не напоминающий расхристанного дневного балагура. Ахмет понял - старший лейтенант Кирюхин Игорь Степаныч сигнализирует ему, что свои дальнейшие действия обдумал, принял решение и готов им поделиться.