П. Н. МилюковПавел Николаевич Милюков (1859—1943) — историк, культуролог, крупный политический деятель. После окончания филологического факультета Московского университета он был оставлен там преподавать и получил звание приват-доцента, но вскоре был уволен за осуждение самодержавия в публичных выступлениях и выслан в Рязань. Милюков был одним из основателей кадетской партии. Деятельность П.Н.Милюкова в четырех Государственных думах России, где он руководил кадетской фракцией, и его речи там могут послужить основой для воссоздания полной картины политической жизни России. После Февральской революции — министр иностранных дел Временного правительства. В 1920 г. он эмигрировал во Францию. После эмиграции он читал лекционные курсы в Чикагском университете, где создал кафедру по изучению истории славян, в Бостоне, в Гарварде. Сенатом Кембриджского университета он был возведен в звание почетного доктора. Основной труд, созданный им, — "Очерки по истории русской культуры", которые были написаны во время многократных ссылок и арестов. Они вышли в издательстве "Мир божий" в четырех книгах (1896—1903) и стали изучаться всеми дореволюционными поколениями студентов. В основе культурологической концепции П. Н. Милюкова — идея культурного полицентризма: в мире издревле существовало множество культур, находящихся в той или иной степени родства и связи между собой. Но траектория и динамика их развития различались между собой, поэтому сравнивать их можно очень корректно, анализируя сопоставимые стадии. Вместе с тем, несмотря на своеобразие каждой культуры, которое определяется его "месторазвитием ", они несут в себе генетические черты общекультурного характера. В "Очерках" много места уделено православию и роли церкви в культурной истории, так как Милюков считал, что огромное значение в развитии культуры имеет религия. В представленном фрагменте "Очерков " ученый размыиыяет о смене доминант в понимании того, что есть культура, как она исследуется и какими факторами определяется. Споры ученых рубежа XIX и XX вв., содержание которых передает Милюков, не потеряли своей актуальности до наших дней. Общие понятия "Культурная история" составляет предмет занятий или, по крайней мере, стремлений большинства историков нашего времени. Но согласие между ними очень скоро кончается, как только речь заходит о том, что должно составлять содержание культурной истории и с какой целью ее следует изучать. Относительно содержания культурной истории среди историков господствует величайшее разногласие. Одни готовы считать главным предметом культурной истории — развитие государства, другие — развитие социальных отношений, третьи — экономическое развитие. С другой стороны, понятие культурной истории суживается до явлений духовной культуры, и под культурной историей начинают разуметь исключительно историю умственной, нравственной, религиозной и эстетической жизни человечества. В этом узком смысле понятие культурной истории особенно стало употребительно в нашей литературе. Как противоположность "культурной" истории в узком смысле у нас часто употребляют термин "материальной" истории. Не раз уже оказывалось, однако, что такое употребление терминов ведет к излишним недоразумениям и бывает причиной довольно бесплодных пререканий. Ввиду этого всего лучше, кажется, будет вернуться к первоначальному употреблению слова "культурная" история, то есть пользоваться им в том более широком смысле, в котором оно обнимает все стороны внутренней истории: и экономическую, и социальную, и государственную, и умственную, и нравственную, и религиозную, и эстетическую. Этим устранятся, конечно, только одни терминологические недоразумения; вопрос о том, какая, или какие из перечисленных сторон общественной жизни должны считать главными, или основными, и какие — вторичными, или производными, — этот вопрос остается открытым. Еще недавно в основу исторического процесса историки полагали развитие духовного начала; в наше время все более распространяется противоположное мнение, по которому все содержание истории сводится к развитию материальных потребностей. Оба этих взгляда представляются нам, однако, одинаково односторонними, и спор о первенстве того или другого элемента культурной истории кажется нам тоже не особенно плодотворным. Мы должны, конечно, отличать более простые явления общественного развития от более сложных; но попытки свести все перечисленные стороны исторической эволюции к какой-нибудь одной мы считаем совершенно безнадежным. Если где-нибудь можно различать простое и сложное, то это не в разных сторонах человеческой природы, а в различных ступенях ее развития. В этом последнем смысле развитие каждой стороны исторической жизни начинается с простого и кончается сложным. Чем ближе к началу процесса, тем элементарнее проявления различных сторон жизни — материальной и духовной — и тем теснее эти стороны связаны друг с другом. Чем дольше развивается процесс, тем более различные стороны процесса выделяются друг от друга и тем сложнее становятся продукты их взаимодействия. ...Спор о взаимном отношении разных сторон "культурной истории"... принял такой острый характер потому, что... обе спорящие стороны Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru 137 большей частью руководились задними мыслями, которые и давали тон всей полемике. Центр тяжести спора заключался, в сущности, не столько в пререканиях по поводу содержания культурной истории, сколько в разногласиях по поводу цели и способов исторического изучения. На этой почве столкнулись уже не различные научные гипотезы, более или менее вероятные, а различные мировоззрения, совершенно непримиримые друг с другом. ...Оба этих побуждения для занятий культурной историей — и научный интерес, и практическая польза — одинаково уместны и законны. Но не надо забывать, что это — два различных побуждения. Там, где ученый спрашивает о причине явления, — практический деятель спрашивает о цели, вызвавшей это явление к жизни. Первый, ставя свой вопрос "почему", — стремится к уяснению закономерности исторического процесса. Второй, со своим вопросом "зачем", — старается постигнуть его целесообразность. Первый ищет в истории только причинной связи явлений; второй добивается их "смысла". И если первый никоим образом не может признать историческое явление беспричинным, то второй, в огромном большинстве случаев, должен будет признать это самое явление — бессмысленным. Там, где первый ограничится спокойным наблюдением фактов и удовлетворится открытием их внутреннего отношения, — там второй постарается вмешаться в ход событий и установить между ними то отношение, какое ему желательно. Одним словом, первый поставит своей целью изучение, второй — творчество; один откроет законы исторической науки, а другой установит правила политического искусства. ... В теории так легко провести эту демаркационную линию. И однако же, оказывается почти невозможным выдержать ее на практике. Дело в том, что в данном случае познающий и действующий субъекты стоят так близко друг к другу, что часто совмещаются в одном лице, что смешение научной и практической точек зрения становится самым обыкновенным случаем. Механика и химика никакая внутренняя сила не побуждает заняться непременно усовершенствованиями в машиностроении или в технологии. Физиолог обыкновенно не занимается лечением людей, хотя легко представить себе случай, в котором дать медицинский совет будет для него нравственной обязанностью. То, что для физиолога составляет более или менее редкий случай, — для социолога и историка превращается в общее правило. Как член данного общества, социолог необходимо чувствует потребность или обязанность прилагать свое знание к оценке окружающей его общественной действительности. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. М, 1992. С.6-10.
|
