ГЛАВА I ЧААДАЕВ

1 Аринушкин, Л.С. Авиационные центробежные насосные агрегаты [Текст]/Л.С. Аринушкин, Р.Б. Абрамович, А.Ю. Полиновский, Л.Б. Лещинер, Е.А. Глозман. – М.: Машиностроение, 1967.-255 с.

2 Никитин, О.Ф. Надёжность, диагностика и эксплуатация гидропривода мобильных объектов [Текст]: учебное пособие/О.Ф. Никитин. – М.: МГТУ, 2007.-312 с.

3 Конев, А.Г. Правила выполнения схем авиационных гидропневмосистем [Текст]: методические указания/А.Г. Конев. – Самара: СГАУ, 1995.-24 с.

4 Макаровский, И.М. Совершенствование технологического процесса технического обслуживания, ремонта и испытаний авиационной техники [Текст]: методические указания по дипломному проектированию/И.М. Макаровский. – Самара: СГАУ, 2002.-20 с.

5 Макаровский, И.М. Техническое обслуживание и ремонт авиационной техники [Текст]: методические указания по курсовому проектированию/И.М. Макаровский. – Самара: СГАУ, 2004.-60 с.

6 Углов, Б.А. Анализ эксплуатационной технологичности самолёта [Текст]: методические указания/Б.А. Углов. – Куйбышев: КУАИ, 1974.-40 с.

7 Башта, Т.М. Объёмные насосы и гидравлические двигатели гидросистем [Текст]/Т.М. Башта. – М.: Машиностроение, 1974.-606 с.

8 Решетов, Д.Н. Детали машин [Текст]/Д.Н. Решетов. – М.: Машиностроение, 1989.-496 с.

9 Биргер, И.А. Расчет на прочность деталей машин [Текст]/ И.А Биргер, Б.Ф. Шорр, Г.Б Иоселевич. – М.: Машиностроение, 1993.-640 с.

10 Дунаев, П.Ф. Конструирование узлов и деталей машин [Текст]/П.Ф. Дунаев, О.П Леликов. – М.: Высш. школа, 1985.-416 с.

11 Игонин, Н.Н. Исследование причин появления неисправностей авиационной техники [Текст]/Н.Н Игонин, Г.А Новиков, И.Г.Старостин –Куйбышев: КуАИ, 1984.-30 с.

12 Колганов, И.М. Технологичность авиационных конструкций, пути повышения.Часть1 [Текст]: учебное пособие/И.М Колганов, П.В Дубравский, А.Н. Архипов. – Ульяновск: УлГТУ, 2003.-148с.

13 Кочуров, В.А Примеры расчета характеристик надежности авиационной техники [Текст]: метод. указания/В.А Кочуров, Г.А Новиков. – Самара: СГАУ, 2001.-40 с.

14 Феодосьев, В.И Сопротивление материалов [Текст]/В.И Феодосьев. –М.:Наука, 1972.-544 с.

15 Чинюнин, Ю.М. Технологические процессы технического обслуживания летательных аппаратов [Текст]/Ю.М. Чинюнин. – М.: Университетская книга, 2008.-466 с.

16 Марков, Г.В. Уплотнительные устройства [Текст]/Г.В. Марков. - М.: Машиностроение, 1973.-432 с.

17 Белов, С.В. Безопасность жизнедеятельности [Текст]/ С.В. Белов. – М.: Высшая школа, 2005.-289 с.

18 Мазова, Т.Н. Расчёт экономической эффективности стенда [Текст]: методические указания/Т.Н. Мазова. – Самара: СГАУ, 2001.-188 с.

19 Александров, В.П. Справочник инженера [Текст]/В.П. Александров. – М.: Транспорт, 1973.-215 с.

20 СТО СГАУ 02068410 – 004 – 2007 Общие требования к учебным текстовым документам. – Введен 2007-10-09. Самара: СГАУ, 2007.-34 с.

 

Часть 1

«Чаадаевщина»

Как начало русской историософии.

(публицистическая, историко-культурологическая характеристика “чаадаевского синдрома”)

ГЛАВА I ЧААДАЕВ

 

§1. Чаадаев и его время.

 

А. С. Хомяков, один из оппонентов Чаадаева, дал исторически точную оценку места Чаадаева в русском обществе: " Почти все мы знали Чаадаева, многие его любили, и, может быть, никому не был он так дорог, как тем, которые считались его противниками. Просвещенный ум, художественные чувства, благородное сердце - таковы те качества, которые всех к нему привлекали. Но в такое время, когда, по-видимому, мысль погружалась в тяжкий и невольный сон, он особенно был дорог тем, что он и сам бодрствовал, и других пробуждал, - тем, что в сгущавшемся сумраке того времени он не давал потухать лампаде и играл в ту игру, которая известна под именем "жив курилка". Есть эпохи, в которые такая игра есть уже большая заслуга." [1] Действительно, особенности чаадаевского отношения к российскому прошлому, настоящему и будущему сформировались и выразились под воздействием таких явлений общественной жизни как крепостничество и самодержавие Николая I. Дать характеристику тому времени и проанализировать тот путь, который прошел Петр Яковлевич к моменту опубликования своего "Философического письма" в "Телескопе" будет нашей задачей в этом параграфе.

Петр Чаадаев родился в Москве 27 мая 1794 года. Отец его Яков Петрович умер в 1795, а мать Наталья Михайловна, урожденная Щербатова, дочь известного историка М. М. Щербатова - в 1797. Воспитанием племянников (братьев Петра и Михаила) занялась тетя - Анна Михайловна Щербатова. Она была искренне предана племянникам и почитала их за сыновей. В 1808 году Чаадаев поступает в Московский Университет, где начинается формирование его взглядов, под влиянием, главенствующей тогда в университете немецкой философии, особенно юный Чаадаев увлекается философией Шеллинга. Важно здесь отметить уже тогда проявившуюся противоречивость натуры Чаадаева, сам "басманный философ" писал по этому поводу: "Едва выйдя из детства, я оказался в противоречии с тем, что меня окружало". (85, С.19). Да и потом, уже перед самым опубликованием своего знаменитого письма замечает: "Я уверен, что если письма увидят свет, то в них непременно усмотрят парадоксы..." (85, С.22). Этот вопрос очень хорошо рассматривает З. А. Каменский, в своей работе "Парадоксы Чаадаева" (см. библиографию). Корни этого он видит в "социальной и идеологической межеумочности". Научно-рациональный подход как-то странно сросся у Чаадаева с религиозно-иррациональным. То он утверждает, что "все может быть выведено по опытам", то сам же говорит, что "духовный мир - мир свободных актов воли. Метод опытов ни к чему" (85, С.12).

Знаковой в биографии Чаадаева, и в формировании его религиозно-философско-исторического взгляда на мир стала поездка в Европу 1823-1826 годов. Причиной поездки стало "нехорошее состояние здоровья вместе с исчезнувшими, несбывшимися мечтаниями честолюбия, породившее в нем некоторый упадок духа"(81, С.56). До этого было участие в войне 1812 года, выход в отставку, вступление в масонство в 1814 году, разочарование в нем, вступление в тайное общество будущих декабристов (был принят Якушкиным), дружба с Пушкиным. В Европе у Чаадаева произошла известная встреча с философом Шеллингом, который позже замечал, что Чаадаев – умнейший из русских, с кем ему приходилось вести беседу. Именно в Европе, следует считать, и произошло то наслаивание религиозного начала в Философию Чаадаева, которое мы попытались охарактеризовать выше. "На возвратном пути в Россию, в Дрездене его настигнули два потрясающих известия: Александр I сошел в могилу, и в Петербурге свершились события 14-го декабря" (81, С.113).

Мы еще скажем подробнее об отношении Чаадаева к декабризму, пока же есть повод поговорить о том, какую Россию встретил Чаадаев по возвращении. В день казни пятерых декабристов, 13 июля 1826 года был издан манифест Николая I, который возвещал о суде над государственными преступниками, в нем были официально заложены основы правительственной идеологии николаевского времени, в них были официально высказаны догматы, которые спустя несколько лет развил Уваров. Русскому обществу пришлось встречать николаевскую "зиму". После 14 декабря русское общество "обезлюдело". Вот что о "застое" после перелома в 1825 г. писал журналист Любимов – большой сторонник Каткова: "Создалась правительственная система, с которой не мог смириться ни один независимый ум, прилаживаться к которой, свободная мысль могла лишь заглушая себя". (161, С.332).

"Вопрос о выходе из этого ада становится тем главным вопросом для мыслящего человечества, что, не находя разрешения, одни – бросались в бегство, другие - подобно Чаадаеву - отрицали возможность выхода", – усиливает характеристику того времени А.И. Герцен (6; Т.7, С.462). По-другому расставляет акценты в этом вопросе Бердяев, что связано, конечно, с его собственной теорией России: " К XIX веку Россия сформировалась так, что весь мыслящий мир почувствовал свою совершенную беспочвенность. Он и начал остро мыслить и философствовать от сознания своей беспочвенности и висения над бездной. Парадокс русской духовной культуры XIX века заключался в том, что беспочвенность русской мысли, ее воздушность, несвязность прочной традиции была не только слабостью и недостатком, но и ее силой и качеством. Беспочвенность русской мысли в XIX в. и русской религиозной мысли в частности была источником ее необычайной свободы, неведомой народам запада, слишком связанным своей историей"(50, С. 45). Здесь уже Бердяев полемизирует с концепцией чаадаевских "философических писем", этот вопрос мы постараемся раскрыть во второй части нашей работы, а пока нам самим следует разобраться, что же такое представляют из себя "философические письма Чаадаева к неизвестной даме".

 

§2 " Философические письма" Чаадаева.

 

"Философические письма" Чаадаева, стали итогом его исторических и философских исканий 20-ых годов. В предыдущем параграфе мы мало касались собственно философских концепций Чаадаева, здесь этому будет уделено наибольшее внимание, а также тому, как взгляды Петра Яковлевича отразились в "письмах".

Итак, в 1836 году в надеждинском "Телескопе" появилось знаменитое "письмо" Чаадаева. Что, кажется, значит два-три листа, помещенных в ежемесячном обозрении? А, между тем, такова сила слова, произнесенного в стране, не привыкшей к свободному говору, что письмо Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию. Это был "выстрел в темную ночь" по выражению Герцена. "После "Горя от ума" не было ни одного литературного произведения, которое произвело бы такое сильное впечатление. Между ними - 10-ти летнее молчание, мысль исподволь работала, но ни до чего не доходила" (6; Т.7, С. 459). "Чаадаев - уцелевший обломок декабрьской эпохи, - говорит уже в начале нашего столетия профессор Казанского Университета Ивановский, поставил новому поколению "основной вопрос" о том, что же такое русский народ, русское государство" (85, С. 76).

Действительно, проблема России, характеристика ее настоящего, осознание истории, уяснение будущего - главная тема для Чаадаева. Он провозгласил разрыв России и Европы. Его позиция противоположна официальным воззрениям, она зеркально противопоставлена знаменитой формуле Бенкендорфа: "Прошлое России блестяще, ее настоящее великолепно, а что касается будущего - оно превосходит все, что может себе представить самое пылкое воображение" (81, С. 43). Чаадаев писал об убожестве Российского прошлого и настоящего и величии Европы.

Аномальность России Чаадаев осознает с помощью антитез ее истории и современности некоторым всеобщим знакомым. Чаадаев рассуждает следующим образом: проведением задана человечеству глобальная цель - построение "царства Божия на Земле" (не даром в эпиграф к первому письму он выносит слова из библии "Да приидет царствие Твое"). Человечество стремится к выполнению этой цели. Но ни один человек не принадлежит человечеству вообще, а через нацию. Тут мы подходим к вопросу о понимании Чаадаевым родовой сущности человечества: человек, по Чаадаеву, не есть самодовлеющая индивидуальность, его сущность родовая: "Лишенные общения с другими сознаниями мы щипали бы траву, а не размышляли о своей природе. Если не согласиться с тем, что мысль человека есть мысль человечества - нельзя понять, что она такое". (85, С.58) Нация - общность людей, которая выражает эту родовую сущность. И оторванность от нее, выделение "из общего распорядка", "ощущение собственной воли" "делает из него обособленное существо... Он проникает своей собственной обособленной идеей, личным началом, разобщая его от всего окружающего и затуманивающим в его глазах все предметы" (85, С.63). То есть снова всплывает идея всечеловечества. Как мы видим, социальная утопия Чаадаева носит коллективный и наднациональный характер.

Итак, каждый народ идет к достижению своих целей, которые ставит перед ним провидение, в виде идей, воспринимаемых некоторыми персоналиями, которые вводят их в общество. То есть исторический идеализм носит у Чаадаева персонифицированный характер. Само же общество - "безголосо", "не может думать и синтезировать идеи". Достигая своих целей, каждый народ одновременно является участником генерального движения человечества к идеальному состоянию. Путь каждой нации - есть путь, основанный "на высшем начале единства и непосредственной передачи истины в непрерывном преемстве ее служителей" (суть: "традициональность" в понимании Чаадаева). А общечеловеческое движение "заключается в идее слияния всех, сколько их не есть нравственных сил - в одну мысль, в одно чувство, и постепенное установление социальной системы, которая должна водворить царство истины среди людей" (29; Т.1, С.96).

Но Россия в эту концепцию не вписывается, Чаадаев говорит: "Мы - незаконнорожденные дети", "проведение как бы не занимается нашей судьбой", "глядя на нас, можно бы было сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире мы ничего не дали человечеству, ничему не научили его, мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили" (29; Т.1, С.115). Далее он развивает свою мысль следующим образом: "Одна из самых прискорбных особенностей нашей своеобразной нации, что мы все еще открываем истины, ставшие избитыми в других странах... Мы не шли вместе с народами. Мы не принадлежали ни одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имели традиций ни того, ни другого (напомним, традиции для Чаадаева суть - непосредственная передача истины в непрерывной преемственности ее служителей. Это ключ к пониманию всей концепции Чаадаева. Верность традиции и исполнению роли проведения - главные посылки к единству внутри нации по Чаадаеву - А.Б.) Взгляните, разве что-нибудь существует прочно? В нас нет ничего устойчивого и постоянного. Бедные наши души". (29; Т.1, С. 123). Итак, вот она - основная мысль Чаадаева о России: Мысль о пустоте, бесприютности. Чаадаев заявил, что в России нет настоящей истории, сквозь которую прорастает Абсолютный Дух. В России он не прорастает. Нет накопления опыта и естественной смены духовных ценностей. Такое накопление, согласно Чаадаеву, происходит на Западе, где имеет место освоение опыта или перерабатывание его. В России же действует механизм забвения, а не накопления, не трансформации и сознательного отбрасывания. Россия отбрасывает свой и чужой опыт от непонимания. Она пуста и в цивилизационном отношении бесперспективна. Комментируя эту мысль, Чаадаев говорил: "В Москве каждого иностранца водят смотреть большую пушку и большой колокол. Пушку, из которой стрелять нельзя и колокол, который свалился, прежде чем зазвонил. Удивительный город, где достопримечательности отличаются нелепостью; или, может быть, этот большой колокол без языка иероглиф, выражающий эту немую страну, которую заселяет племя, назвавшее себя славянами, как бы удивляясь, что имеет слово человеческое..." (29; Т.1, С.112). Из всего вышесказанного можно вывести историческую концепцию Чаадаева. По Чаадаеву, история - это не простое накопление фактов, иначе она бессмысленна: "Никогда не достаточно фактов, чтобы все доказать, истории остается одно – осмысливать!" Чаадаев первый попытался осмыслить историю, как Европы, так и России. Об истории Европы он пишет: "У всех народов есть период бурных волнений, страстного беспокойства. Люди в такое время скитаются по свету, дух их блуждает. Они тогда неиствуют без ясного повода, но не без пользы для грядущих поколений. Эта увлекательная эпоха в истории народов их юность, это время, когда всего сильнее развиваются их дарования, и память о нем составляет отраду их зрелого возраста" (29; Т.1, С.97). А вот что пишет он об истории России: "Мы же, напротив не имеем ничего подобного: сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовало" (29; Т.1, С.98). История других народов - повесть их освобождения, русская история - развитие крепостного состояния, это - "грозный урок данный народам до чего отчуждение и рабство довести могут" В общечеловеческом смысле Чаадаев переосмысливает давнишнюю русскую мечту о прекращении истории, суть апокалептичность. Вспоминается известное розановское: "С лязгом, скрипом, визгом опускается над русской историей железный занавес" (197, С.57), но о Чаадаеве и русской апокалиптичности мы подробнее поговорим в последующих частях работы, сама же идея "прекращения истории" для Чаадаева очень оптимистична, это мечта о всеобщем духовном разоружении, после которого наступит некоторое состояние именуемое "миром", смотрите подробнее наши рассуждения о философской концепции Чаадаева.

С исторической концепцией тесно связана и христианская концепция Чаадаева. Сам Чаадаев называл себя "христианским философом", но говорил: "Моя религия не совсем совпадает с религией богословов". Христианство для Чаадаева - универсум, с одной стороны способствующий становлению исторического, с другой - санкционирующее ее благостное завершение - установление Царства Божия на Земле. Чаадаев считал, что хотя обретение "утраченного рая" - абсолютного единства, обусловлено самим творчеством человека, оно возможно лишь при прямом и постоянном воздействии христианской истины, которая образует канву социально-исторического развития, основу "всемирно-исторической традиции". То есть главной для него становится социальная идея христианства, которая, как он считал, развилась и сформировалась в католицизме. В православии же он не видел социальности и с этой позиции критиковал его, говоря, что единственная "заслуга" православия в том, что оно допустило рабство в России. Все европейские успехи в науках, культуре, прочное материальное положение - прямые и косвенные плоды католицизма, как "политической религии", оценивались им как "высота человеческого духа". Соотношение мира физического и мира духовного оценивалась им следующим образом: Мир физический - есть совокупность элементов - атомический вариант, но мир духовный - тоже совокупность элементов, но других - совокупность идей. Таким образом "наш собственный разум, говорит нам тоже, что вера", "закон природы физической и природы духовной нам раз и навсегда предуказал - божественный разум - причина всего!"

Таким образом, круг завершен и Чаадаев подытоживает, говоря, что у Европы в зародыше есть все элементы для установления Царства Божия на Земле:

1) Разумная жизнь в эмпирической действительности, бытовой комфорт;

2) Высокий уровень просвещения и культуры;

3) Наличие развитого правосознания;

4) Социальная религиозность.

В России он отрицал наличие этих элементов. И говорил, что пока не поздно "ей необходимо вернуться на правильный путь". Но не надо считать, что Чаадаев предлагал механически все перенимать из Запада, наоборот, он был против поверхностного усвоения западной культуры, о чем не раз писал.

"Философическое письмо", опубликованное в "Телескопе", стало прологом великого спора о прошлом, настоящем и будущем России, о ее месте в семье просвещенных европейских государств, о русском народе и его роли в мировой истории, об истинном и "ложном" патриотизме. Спор, начатый в литературных салонах Москвы, долгое время не выходил за их пределы, лишь к середине 1840-ых годов словесные прения переросли в журнальную полемику. Одним из первых на чаадаевскую статью откликнулся... Чаадаев! Подробнее об этом в следующем параграфе.

 

§3. После "Философических писем"

Вся творческая жизнь Чаадаева после написания "Философических писем" проходила под знаком этого мощного имперетива. Чувство некоторой неудовлетворенности постигло Чаадаева сразу позу после того, как он закончил свой труд, и со временем только ширилось. "Я далек от того, чтоб отрекаться от всех мыслей изложенных в означенном сочинении, - пишет он в письме к Вяземскому в том же 1836,- в нем есть такие, которые я готов подписать кровью... Но верно также и то, что в нем много таких вещей, которых бы я, конечно, не сказал теперь. Так, например, я дал слишком большую долю католицизму, я не говорил о выгодах нашего изолированного положения (вспомните уже приводившуюся нами выдержку из сочинений Бердяева - А.Б.), на которые я теперь смотрю как на самую глубокую черту нашей социальной физиономии, я не показал, что всеми, сколько есть прекрасных страниц в нашей истории, мы обязаны христианству, - факт, который в настоящее время послужил бы мне опорой моей системы". "Поэтому я и решил сам возражать на свою статью, то есть рассматривать тот же вопрос с моей теперишней точки зрения. Я слышал, мне это ставят в вину, но давно ли запрещено видоизменять свое мнение после такого длительного промежутка времени (напомним, разница между написанием и опубликованием первого чаадаевского письма - 7 лет - А.Б.)?"(30, С.13). Был еще один фактор, почему Чаадаев "решился возражать", об этом мы подробно говорили в первом параграфе этой части - фактор времени: "В теперешнее время мне труднее, чем когда-либо освободиться от идей, составляющих весь интерес моей жизни, единственную опору моего опрокинутого существования", "время, в которое мы живем слишком проникнуто тем возрождающим током, который произвел уже столь удивительные результаты во всех сферах человеческого знания, чтобы твой ум, как бы он не был географически удален от всех очагов умственного движения, мог остаться совершенно чуждым его влиянию" (9, С.73). Частный аспект этого фактора - европейские потрясения 1830-1831 гг. Как "небывалое и ужасное событие" воспринял революцию Чаадаев. Крушение легитимного, католического и стародворянского режима Бурбонов он понимал как крушение своих надежд на Европу, в сентябре 1831 он писал Пушкину: "Что до меня, у меня навертываются слезы на глаза, когда я вижу это необъятное злополучие старого, моего старого общества; это всеобщее бедствие, столь непредвиденно постигшее мою Европу" (12, С.39). Европейские события, понимаемые в духе формулы "гибель Запада", вынуждали Чаадаева внести изменения в историческую концепцию, выраженную в "Философическом письме", в том же сентябрьском послании Пушкину он размышляет: "Ибо взгляните, мой друг: разве не воистину некий мир погибает, и разве для того, кто не обладает предчувствием нового мира, имеющего возникнуть на месте старого, здесь может быть что-либо кроме надвигающейся ужасной гибели?" (29; Т.1, С.39). К середине же 1830-ых годов "предчувствие нового мира" привело Чаадаева к пересмотру прежнего пессимистического взгляда на будущее России.

Важным документом первого периода, в котором выразилась эволюция Взглядов Чаадаева, является его незаконченный труд "Апология сумасшедшего". Некоторые реликтовые идеи, заявленные еще в "философических письмах", здесь остаются, а именно то, что "историю России нельзя объяснить нормами и законом нашего разума", и что это "таинство объясняет логика проведения". Главный вопрос, который подвергся пересмотру - вопрос о религии. Теперь Чаадаев считает, что "политическое христианство отжило свой век, оно в наше время не имеет смысла, оно тогда было необходимо, когда создавалось новейшее общество, новый закон общественной жизни... Теперь дело совсем иное: великий подвиг совершен!.. христианство политическое должно уступить место христианству духовному" (30, С.512). То есть католичество должно уступить место православию, которое восприняла религию Христа наиболее близко в духовном смысле к ее сущности. Зачатки такого пересмотра роли религии есть еще в первом "Философическом письме", где Чаадаев пишет: "Лучшее средство сохранить религиозное чувство - это придерживаться обычаев, предписанных церковью. Такое упражнение в покорности важнее, чем обыкновенно думают". (29; Т.1, С.101). Позднее, в письме к Вяземскому он расширяет этот тезис и относит его уже непосредственно к православию: "Мы искони были люди смирные и умом смиренные, так воспитала нас церковь наша – единственная наставница наша. Горе нам, если изменим ее мудрому учению. Ему обязаны мы всеми лучшими народными свойствами, своим величием, всем тем, что отличает нас от всех прочих народов и творит судьбы наши". (85, С. 65). В "Апологии сумасшедшего" Чаадаев делает - "дух покорности" (выражавшийся в "призвании чужой расы к управлению страной", "обращении в христианство по повелению князя и дружины", "покорном принятии страшного ига") основной чертой русского народа. Но теперь он видит в этом и положительный момент. Одной из причин этого русского духа покорности Чаадаев называет разобщенность народа, в том числе и территориальную: "Всё население "блуждало по ее (России - А. Б.) необъятным просторам". Здесь и возникает эта следующая специфика России, которую начал исследовать Чаадаев - специфика огромности, суть территориальная разобщенность.

В 1836 Чаадаев уже гораздо лучше знает историю, поэтому, развивая тему покорности народа, он не возводит ее в абсолют. Говорит Петр Яковлевич и о народных протестах, но все они, ввиду некоторой разобщенности не приводили к прочным результатам ни в области национальной психологии, ни в национальных традициях, ни в политических порядках. Здесь важно подчеркнуть, что Чаадаев твердо стоит на позиции исторической необходимости. Особенно это выразилось в его отношении к Петру: "не надо заблуждаться, как бы не велик был гений этого человека и необычна энергия его воли, то, что он сделал, было возможно лишь среди нации, где прошлое не указывало ей того пути, по которому она должна была идти" (85, С. 69). Как видим, то, что было для Чаадаева недостатком России в его "Философических письмах", здесь превратилось в достоинство.

На истолковании особенностей настоящего России и ее истории, базируется понимание Чаадаевым будущего России и ее роли в дальнейшем ходе Мировой истории. В "философических письмах" эта роль обсуждается мимоходом, и видится в соединении традиций Востока и Запада. В "Апологии Сумасшедшего" это разделение носит не только географический характер, но и по интеллектуально-психологическому складу: народы Востока - "уснули, замкнуты в своем неподвижном синтезе", а Запада - "шли гордо, преклоняясь лишь перед авторитетом разума и неба".

Современный исследователь А. Якимович в своей статье /"Вдохновенный дикарь" и "русский европеец"/ делает из этого сопоставления следующий вывод: "В основе "синдрома Чаадаева" лежит парадоксальная культур-колонизация восточной сверхдержавы Западом в XVIII веке. Ученичество неизбежно сопряжено с национальным унижением, стереотипом ученика: кто учится, тот еще сам не учен, и, следовательно, юн, наивен, диковат. Так трактовали индусов английские учителя, хотя культура колонизуемых была раза в два старше культуры колонизующих. Русским тоже пришлось вживаться в роль дикарей, которая им полагалась по ситуации... Простой выход был найден в формуле "да, но..." Да, варвары, да взрослые дети, но в этой простой и глубокой "русской душе" так много подлинного..." (197, С. 57).

Эта же формула работает и у Чаадаева, при определении им будущего и роли России. Тезисно его программу о грядущем нашей страны можно представить следующим образом:

1) России грозит великое будущее;

2) Оно может быть достигнуто сравнительно легко, благодаря исторически-сложившимся чертам русского национального характера и основанным на них механизмам развития страны - легкость проведения реформ сверху и свобода от традиций, которые мешают на Западе реализации всех идей (опять отсылаю к Бердяеву).

3) Будущее России - в реализации продуманных и обработанных лучших западных идей. "Россия призвана к необъятному умственному делу: ее задача дать разрешение всем вопросам, возбуждавшим в Европе бесконечные споры". Уже тогда, когда Чаадаев писал свою "Апологию сумасшедшего" в России начало оформляться, во многом под влиянием Чаадаевского "письма" славянофильское движение. На страницах "Апологии..." Чаадаев уже начинает полемизировать со славянофилами. В ходе этой полемики Чаадаев разрабатывает тезис об истинном и ложном патриотизме: " Мы имеем пока патриотизм инстинктов, мы еще очень далеки от сознательного патриотизма старых наций, созревших в умственном труде, просвещенных научным знанием и мышлением. Мы любим наше отечество на манер южных народов, которых еще не тревожат мысли, которые еще отыскивают принадлежащую им идею, еще отыскивают ту роль, которую им придется сыграть на мировой сцене".

Во второй половине 40-ых - начале 50-ых под влиянием различных факторов, в частности истории развития общественной мысли в России, собственно современной российской истории, взгляды Чаадаева вновь меняются, он разочаровывается в России, и начинает вновь приближаться к своей первоначальной концепции. Это период очередного духовного кризиса для Чаадаева, он уже начинает сомневаться даже в первоначальной, главнейшей для него установки – стремлении человечества к построению царства Божьего на Земле. Он задумывается о написании новой философической работы, но осуществить свои замыслы не успел. Таким образом, о трансформации его взглядов к этому моменту мы можем служить лишь по различным его письмам. Напомним: умер Чаадаев в 1856 году.

-------------------------------------------------------------------------------------------------