КУЛЬТУРОЛОГИЯ. XX ВЕК. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ. 9 страница. атр с его рампой, картина в живописи, к-рая может в определенных случаях рассматриваться сама как особый текст

атр с его рампой, картина в живописи, к-рая может в определенных случаях рассматриваться сама как особый текст, внеположенный тому, который в нее заключен; далее фигурируют экран в кино и понятие кинематографического “плана”, начало и конец музыкального произведения, наконец, отношение искусства к реальности как “конечной модели бесконечного мира”, как отображение целого в эпизоде, как отображение одной реальности в другой, т. е. всегда как перевод.

Появляется и пример из внехудожественной области — анализ исходных положений геометрии Лобачевского, где как текст особого рода рассматривается модель геометрич. пространства. Отсюда плавно вытекает проблема художественного пространства как совокупности однородных объектов, связанных между собой определенными смысловыми отношениями; перенесенный в плоскость “чисто идеологического моделирования”, язык пространственных отношений становится одним из основных средств осмысления действительности: “высокий — низкий”, “правый — левый”, “близкий — далекий”, “открытый — закрытый”, “дискретный — непрерывный” и т. д. Возникающие в ходе подобного моделирования “картины мира” характерны для каждого данного типа культуры, тем самым распространяясь на структуры житейского поведения и философские построения, на мифологию и философско-поэтич. осмысление природы и пр. В свете неизбежно возникающих в сознании антиномич. (бинарных) сопоставлений и противопоставлений любое смысловое пространство (в том числе и художественное) оказывается внутренне поляризованным, а подчас и строго разграниченным; подобное сосуществование неоднородных смысловых полей приводит к осознанию границы между ними как проблемы. Взаимодействие контрастных подпространств одного текста воспринимается как столкновение двух миров (персонажей, присущих им представлений о структуре мира). Так осмысление структуры пространственных отношений в культуре приводит к новым пластам проблематики: сюжета, понимаемого как цепочка перемещений персонажа через границу семантического поля, и точки зрения, становящейся средством выражения мировоззренческой (интерпретирующей, оценочной) позиции автора или персонажа и тем самым выходящей за пределы пространственной семантики (хотя точка зрения возникает именно как пространственное выражение смысловых отношений).

Л. обращается к масштабной проблематике семиосферы (см., напр., его кн.: “Внутри мыслящих миров”, создававшуюся на протяжении трех десятилетий и вышедшую на английском языке в 1990). Центральная идея книги — текст как смыслопорождающее устройство; через нее осмысляются и проблема автокоммуникации, и риторика, и коммуникации “автор — аудитория”, “замысел — текст”, и проблема символа в системе культуры. Соответственно семиосфера трактуется как сложная иерархия семиотических пространств или как отношения “центр — периферия” культурного универсума; через систему подобных представлений могут быть осмыслена и типология культур, и межкультурный диалог, и механизмы заимствования и взаимовлияния культур; сам обмен текстами между культурами выглядит как механизм смыслопорождения (например, в культуре принимающей). Постепенно от проблематики истории культуры (по преимуществу русской, но понимаемой хронологически предельно широко — от языческой дохристианской Руси до поэзии И.Бродского и постперестроечных явлений современной культуры) Л. переходит к проблемам методологии истории, трактуемой в семиотическом плане. Само взаимодействие различных типов культур, культурных кодов, текстовых потоков осмысляется как внутренний механизм историч. процесса. Тексты культуры инспирируют и моделируют не только произведения искусства или их противоречивые прочтения аудиторией, не только формы бытового поведения и структуры повседневности (которые Л. анализировал применительно к русской культуре 18 и 19 вв.: дуэли, обеды, светские рауты как особого рода нормативные тексты), но и сами исторические события — рез-т сложного сканирования культурных текстов. Л. занимает механизм исторической случайности, революционного “взрыва”, механизм “смуты”; его привлекают концепции хаоса и порядка И.Пригожина, теория катастроф применительно к культурной и социальной истории. Последняя прижизненная книга Л. “Культура и взрыв”(М., 1992) представляет собой попытку понять культурно-историч. процессы, происходившие в России на протяжении веков и приведшие русскую историю в 20 в. к катастрофическому взрыву, отголоски которого ощутимы и в к. 20 в., в постперестроечный период. Рассматривая русскую культуру как тип культуры с бинарной структурой, осознающей себя лишь в категориях взрыва, Л. в событиях постсоветской истории усматривает историч. шанс для России “перейти на общеевропейскую систему и отказаться от идеала разрушать “старый мир до основания, а затем” на его развалинах строить новый”. Упустить этот шанс Л. считал “историч. катастрофой”.

Уже будучи всемирно известным ученым (все его осн. труды переведены на европ. и иные языки) — вице-президентом Всемирной ассоциации семиотики, чл.-корр. Британской академии, действит. членом Норв. и Швед. академий, почетным доктором множества ун-тов, Л. так и не был избран (после неоднократных попыток) ни в АН СССР (впоследствии РАН), ни в АН Эст. ССР (всегда существовавшей достаточно автономно и независимо от Москвы). Лишь под конец жизни он был удостоен Пушкинской премии РАН (за цикл исследований о Пушкине) и стал академиком АН Эстонии (1992). В Германии (г. Бохум) действует науч-но-исследоват. Ин-т рус. и советской культуры, к-рый носит имя Ю.М.Лотмана. После кончины Л. интерес к его наследию не только не угасает, но и усиливается: переиздаются труды ученого (общее их число превышает 800), выходят в свет неопубликованные работы; ретранслируется цикл телевизионных передач “Беседы о рус. культуре”, к-рые вел Л. по Ленинград. ТВ; в Ин-те

высших гуманитар. исследований (ИВГИ) Рос. гос. гуманитар. ун-та (РГГУ) в память об ученом проводятся ежегодные Лотмановские чтения. С каждым годом становится яснее выдающийся вклад Л. в отеч. и мировую гуманитарную науку, его истор. значение как ученого, мыслителя, педагога и гражданина в истории рус. и советской культуры 20 в.

Соч.: Лекции по структуральной поэтике. Тарту, 1964 (Труды по знаковым системам. Вып. 1); Структура худож. текста. М., 1970; Анализ поэтич. текста. Л., 1972; Статьи по типологии культуры. В. 1-2. Тарту, 1970-73; Семиотика кино и проблемы киноэстетики. Таллинн, 1973; Роман в стихах Пушкина “Евгений Онегин”. Тарту, 1975; Александр Сергеевич Пушкин. Л., 1982; 1983; Роман А.С. Пушкина “Евгений Онегин”: Комментарий. Л., 1983; Сотворение Карамзина. М., 1987; В школе поэтич. слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. М., 1988; Культура и взрыв. М., 1992; Избр. статьи: В 3-х т. Таллинн, 1992-93; Беседы о рус. культуре: Быт и традиции рус. дворянства (XVIII — нач. XIX века). СПб., 1994; Диалог с экраном. Таллинн, 1994 (совм. с Ю.Цивьяном). Пушкин. СПб., 1995; О поэтах и поэзии: Анализ поэтич. текста. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 1996; Внутри мыслящих миров: Человек — текст — семиосфера — история. М., 1996; Карамзин. СПб., 1997; Письма. М., 1997; Testo e contesto: Semiotica dell'arte e della cultura. Roma, 1980; Universe of the Mind: a Semiotic Theory of Culture. L; N.Y., 1990; The Semiotics of Russian Culture. Ann Arbor, 1984 (совм. с Б.А. Успенским); The Semiotics of Russian Cultural History. Ithaca, 1985 (совм. с Б.А. Успенским и Л.Я. Гинзбург). См. http://kulichki-win.rambler.ru/moshkow/

Лит.: Quinquagenario: Сб. ст. молодых филологов к 50-летию проф. Ю.М. Лотмана. Тарту, 1972; Барабаш Ю.А. Алгебра и гармония // Контекст. 1972. М., 1973; Храпченко М.Б. Семиотика и худож. творчество // Контекст. 1972. М., 1973; Finitis duodecim lustris: Сб. ст. к 60-летию проф. Ю.М. Лотмана. Таллинн, 1982; К 70-летию проф. Ю.М. Лотмана (LOTMAN-70). Тарту, 1992; В честь 70-летия профессора Ю.М. Лотмана / То Honour of Professor Yu.M. Lotman. Сб. ст. Тарту, 1992; Ю.М. Лотман и тартуско-моск. семиотич. школа. М., 1994; Лотмановский сборник. М., 1995. Вып. 1; Shukman A. Literature and Semiotics: A Study of the Writings of Yu.M. Lotman. Amst.; N.Y.; Oxf, 1977; Zolkiewsky S. 0 tartusldej szkole semiotyki // Kultura. Sociologia. Semiotyka literacka. Warsz., 1979; Torop P. Lotmani fenomen // Keelja Kiqandus. 1982. № 1; Lachmann R. Value Aspects in Jurij Lotman's Semiotics of Culture / Semiotics of Text // Disposio. Vol. ХП. № 30-32; Seynert P. Soviet Literary Structuralism. Background. Debate. Issues. Columbus, 1985; Rudy S. Semiotics in U.S.S.R. // The Semiotic Sphere. Ed. T.A. Sebeok and J. Umiker- Sebeok. N.Y.;L., 1986; Chernov I. Historical Survey of Tartu-Moscow Semiotic School // Semiotics of Culture. Hels., 1988; Fleischer М. Die Sowietische Semiotik. Theoretische Grundlagen der Moskauer und Tartuer Schule). Tub.: Stauffenburg, 1989; Grzybek P. Studien zum Zeichenbegriff der sowjetischen Semiotik (Moskauer und Tartuer Schule). Bochum, 1989; Vetik R. Platonism ofJ. Lotman // Semiotika. 1994. Vol. 99. № 1/2.

И. В. Кондаков

ЛУНАЧАРСКИЙ Анатолий Васильевич (1875-1933) — деятель большевистской партии и советского гос-ва, публицист, философ, историк и теоретик культуры. Образование получил в Первой Киев. гимназии (1887-95) и Цюрих, ун-те (1895-98), где посещал, в частности, филос. и биопсихол. семинар Р. Авенариуса; в кон. 90-х гг. сблизился с группой “Освобождение труда”; один из пяти членов “лит. группы большевиков”, соредактор газет “Вперед” и “Пролетарий”. В 1909 примкнул к группе “Вперед” (А.А. Богданов и др.) и оказался вне партии большевиков; в мае 1917 вошел в Петербург, группу “межрайонцев” (Л. Троцкий, В. Володарский, М. Мануильский, М. Урицкий и др.), вместе с к-рыми вновь был принят в большевистскую партию и стал активным участником Октябрьской революции; в 1917-29 — нарком просвещения, в 1929-33 — председатель ученого комитета при ЦИК СССР.

Культурологич. концепция Л. сформировалась еще в доокт. период, когда он присоединился к группе Богданова, выдвинувшего, в числе прочего, идею “пролетарской культуры”. В развернувшейся в 1913 в социал-демократич. печати дискуссии по проблемам культуры Л. занял промежуточную, “центристскую” (между сторонниками и противниками идеи “пролетарской культуры”) позицию, сохранив ее в общем до конца жизни. Осн. положения культурологич. концепции Л. доокт. периода: культура — понятие, противопоставляемое природе; это — все продукты человеч. труда; основа развития культуры — взаимодействие между человеком и природой; классовость — принцип культуры, кроме первобытной и будущей социалистической; нац. основа культуры, возможно, останется навсегда, но человечество неудержимо идет по пути интернационализации культуры; интернационализм не предполагает уничтожения нац. мотивов в общечеловеч. симфонии, а лишь их гармонию; единые особые, внутренне связанные культуры вырастают на почве интереса обществ, групп, но эволюция культуры к ее вершинам заключается в формировании творч. личностей; господствующие классы накладывают на культуру особый отпечаток, культура диктуется правящим классом, хотя не он непосредственно ее создает; материальная — созидается трудовыми классами, а тонкие формы духовной культуры — интеллигенцией; угнетенные классы до нек-рой степени приобщены к господствующей культуре, но уже при капитализме рабочий класс начинает ковать свою культуру в теор. (марксизм), полит, и экон. областях, в формах борьбы и организации, в формах быта; возникает также пролетарское социал-демократич. искусство в том же смысле, как искусство христианское, буддийское или эллино-греческое; культура угнетенных

классов — это бедная, классовая, резко обособленная культура; классовая, пролетарская культура — органич. метаморфоза общечеловеч. культуры; история истинно человеч., внеклассовой победоносной, светлой культуры начнется только с победы социализма. Эти общие положения культурологич. концепции Л. вырабатывал и совершенствовал в своих многочисл. лит-ведч., литературно-критич., социально-полит, и филос. статьях.

В 20-е гг. у Л. во взглядах на культуру появились новые акценты: его высказывания о “Бесчеловечности” культуры вызвали критику сторонников чисто классовой культуры — и он стал отстаивать мысль об относительности “общечеловеч.” в культуре; ужесточилась критика совр. бурж. культуры как культуры якобы “изживающей себя”; умножились филиппики против “упаднич.”, “глупого”, “развратного”, “бурж. искусства”, “чесавшего пятки буржуазии”; бурж. строй представлялся как строй варварский и менее культурный, чем, скажем, античный. Л. доказывал, что все великое в нынешней культуре — антибуржуазно, что из наследия капитализма нельзя воспользоваться даже малой долей; настаивал на необходимости “лабораторного строительства” особой, самостоят., абсолютно пролетарской культуры, подчеркивал нетождественность пролетарской и социалистич. культуры, к-рая в переходный период только зарождается и будет достраиваться новыми поколениями. В программу строительства новой культуры Л. входило также создание крестьянской литературы.

Л. высказал немало жестких слов в адрес некультурности, отсталости, азиат, варварства послеокт. России. Культурное отставание советской России от Зап. Европы не абсолютно, по типу культуры она стоит выше Европы, последняя находится впереди формально, лишь в нек-рых отношениях. Но вплоть до кон. 20-х гг. Л. призывал европеизировать советскую Россию, изучать достоинства и недостатки зап. культуры, учиться у нее в сфере народного образования, сельского хозяйства, индустрии, в научной работе. Новые акценты в культурологии Л. появились в связи с дискуссиями в советской России и рус. зарубежье 20-х гг. об евразийстве. Заявив о себе как о противнике совр. “европофобов” и “азиатофилов”, Л. вместе с тем призывал оценить культурные возможности Азии, ее возможное благотворное влияние на общеевроп. культуру.

В явное противоречие с идеей “боевой”, “чисто классовой” пролетарской культуры “переходного периода” вступила во вт. пол. 20-х гг. мысль Л. о необходимости перехода от аскетич. культуры эпохи “военного коммунизма” с ее нищетой, с серыми, неуютными, неиндивидуальными вещами, с презрением к жизненному комфорту, к культурной жизни более удобной, содержат., целесообразной, здоровой, гуманной, с разумным и обновленным бытом, к жизни, где есть место развлечению как культурной потребности.

Среди важных проблем теории культуры и искусства, разрабатывавшихся Л., — социология культуры и искусства (искусство как одно из проявлений обществ, жизни; уровень искусства и социально-экон. порядок); искусство как идеология, границы классового принципа в культуре; искусство идеологическое и искусство “орнаментальное”, развлекательное; эмоц., чувственные аспекты искусства; коллективное творчество и индивидуальный талант, форма и содержание в лит-ре и искусстве и др.

Не отрицая нек-рых достижений в поисках новых форм в “декадентском”, “упаднич.” театре, его роли в театральном возрождении, Л. тем не менее осуждал теорию и практику “декадентского” театра от Метерлинка до Мейерхольда, связывая возрождение реалистич. театра гл. обр. с классич. традицией и “натурализмом” Станиславского. Ему казалось, что совр. европ. театр находится в упадке, омертвел, превратился в коммерч. предприятие и в пустое развлечение, и утверждал, что в области театрального искусства советская Россия может больше дать Европе, чем взять у нее.

Если еще в сер. 20-х гг. Л. акцентировал “мирно-организационный характер” деятельности в сфере культуры, то на рубеже 20-30-х гг. он оказался в плену сталинской концепции обострения классовой борьбы, ратуя за ее усиление (“желательно без ненависти”, “без гнева и злобы”), поддерживая сталинскую утопич. версию возможности полной победы социализма в одной стране, метал филиппики в “прямых организационных врагов” в лице “попов”, “лжепрофессоров”, “лжеученых”, “лживых”, “продажных журналистов и писателей”, критиковал, в частности, Р. Роллана, осуждавшего террор ГПУ и призывавшего к терпимости и гуманности; Л. утверждал, что необходимо пролитие крови, чтобы купить право человечества на осуществление подлинно разумной жизни на земле и т.д. И собственно в культурологии у Л. зазвучали “металлические” ультралевацкие нотки: “Театр искусства есть театр военных действий, есть тоже арена классовой борьбы”; худож. лит-ра — полит, оружие и т.д. Л. поддержал лозунг “одемьянивания” лит-ры, поскольку Д. Бедный олицетворял три черты пролетарской литературы: партийность, массовость и художественность. Свои прежние мысли об “упадочничестве” совр. бурж. театра Л. увязал со ставшей особенно модной темой “гниения совр. бурж. культуры”.

Но тем не менее Л. сумел удержаться на срединной, “центристской” позиции при всех “уклонах” левацкого, полупролеткультовского, сектантского толка и реверансах сталинизму. Он углубил свои обобщения в области культурологии, свидетельством чему стало новое для него понятие отд. дисциплины “культуроведение”, марксистская разработка к-рого находилась, по его мнению, еще “на первых ступенях работы”. В число новых культуроведч. обобщений Л. вошел сравнит, анализ плехановской и ленинской концепций культуры в рамках общего марксистского учения о культуре; с позиций материалистич. понимания истории Л. конкретизировал идею “эпох”, “критич. моментов” в истории человеч. культуры (античность, Возрождение и др.), выделив в рамках таких общих культурных феноменов более частные “культурные структуры” отд. веков, например, “культурной структуры Англии эпохи Елизаветы и Иакова Первого”. Плодотворной стала мысль Л., что в ту или иную культурно-истор. эпоху доминирует опр. вид искусства (пластика в античности, живопись в эпо-

ху Возрождения, музыка в 18-нач. 19 в. и т.д.), мысль о своеобр. “классич. канонах” в лит-ре и др. искусствах в опр. истор. эпохи и путях смены этих канонич. форм. Остался верен Л. тезису: “Поменьше преждевременных правил, побольше свободного творчества”.

В последние годы жизни Л. былая интернац. политика большевистской партии в области культуры встала на путь перерождения в сталинистскую “национал-большевистскую” политику. Культурологич. концепция Л. далеко не вписывалась в такую тенденцию: оставаясь противником простого, “мертвенного” воспроизведения европеизма, рабского подражания Западу, создания смеси цивилизации с “татарщиной”, французского с нижегородским, поиска самобытности в “исконной азиатчине”, Л. мечтал, чтобы рус. культура не открещивалась от Европы, сделалась особой гранью общеевроп. культуры.

Соч.: Собр. соч.: Лит-ведение. Критика. Эстетика. Т. 1-8. М., 1963-67; Избр. статьи по эстетике. М., 1975; О воспитании и образовании. М., 1976; О музыке и муз. театре: Статьи, речи, докл., письма, докум. Т. 1. М., 1981; Лит-ра нового мира: Обзоры, очерки, теория. М., 1982; Об искусстве. Т. 1-2. М., 1982; Статьи о лит-ре. В 2т. М.,1988.

Лит.: Бугаенко П.А. А.В. Луначарский и лит. движение 20-х годов. Саратов, 1967; Лебедев А.А. Эстетические взгляды А.В. Луначарского. М., 1970; Павловский О.А. Луначарский. М., 1980; Бараненкова А.Ф. Луначарский о проблемах социалистической эстетики. Рига, 1981; Яковлева Т.С. Луначарский. М., 1991; О'Коннор Т.Э. А. Луначарский и советская политика в области культуры. М., 1992; Wojnar I. Lunaczarski. Warsz., 1980;Вуковиh М. Естетички рогледи А.В. Луначарского. Ник-шип, 1988; Maciejewska-Jamroziakowa A. Anatol Lunaczarski — aksjologiczny wymiar estetyki. Poznan, 1989.

В. Ф. Пустарнаков

ЛЭШ (Lasch) Кристофер (р. 1926) — амер. социолог и историк культуры, проф. истории Рочестер. ун-та (США), автор популярной в 70-80 гг. на Западе концепции “нар-циссической культуры”. В разнообразных социально-патологич. явлениях в культуре зап. об-ва (ослаблении чувства истор. времени, вытеснении “этики самоусовершенствования” “этикой самосохранения”, преобладающей терапевтически-сенсуалистской окраске культурного климата и пр.) Л. пытается выявить единую тенденцию, объясняющую перемены в характере и механизмах функционирования культуры, усматривая ее в приходе на смену классич. для Запада “культуры конкурентного индивидуализма” новой всеобъемлющей “нарциссич. культуры”. Эволюция зап. сознания от “экономизма” к “психологизму”, сопровождающаяся кризисом традиц. ценностей, обусловливает смену типа культуры, санкционируемую изощренной идеологией “нового патернализма”, использующей жаргон социального либерализма для прикрытия абсолютной зависимости индивидуума от бюрократич. власти промышл. корпораций и гос-ва. Именно упрочение социально-экон. гегемонии “нового патернализма”, опирающегося на целую армию проф. политиков, менеджеров, экспертов и делает возможной, по мнению Л., замену традиц. “бурж. культуры, существующей сейчас только на задворках индустриального об-ва”, “новой терапевтич. культурой нарциссизма”.

Смысл “нарциссизма” совр. культуры заключается в том, что в ней сложились опр. социально-психол. механизмы, к-рые поощряют развитие не эволюционных, а “регрессивных” возможностей человеч. психики, в рез-те чего оказывается разорванной линия психич. развития индивидуума, к-рая в соответствии с догматами психоанализа вычерчивается так: “нарциссизм”, грезы-воспоминания в период раннего детства о внутриутробном существовании, преисполненном блаженного единства с матерью; драматич. период складывания Эдипова комплекса, переживание неизбежного отрыва от матери с последующим наслоением психич. отождествления с кем-либо из родителей — формирование в период отрочества “сверх-Я”, совпадающего с идеализированным образом матери или отца — складывание на его основе “идеального Я”; сопряжение с окончат, взрослением и вхождением в “мир культуры” (исторически сложившийся комплекс “социальных табу”), избранием собств. мировоззренч. позиции и социальной роли. Совр. об-во с присущими ему моделями социализации и аккультурации личности вносит изменение в это характерное для классич. зап. культуры формирование “психич. конструкции” индивидуума. Прорыв к “новой культуре” (Л. называет ее “постиндустриальной”) невозможен без признания непреложной ценности подлинного, “взрослого”, целостного Я, т.е. без преодоления “нарциссизма” — и в форме пронизывающей технологич. императив “прометеанской” иллюзии достижения всемогущества, и в виде культивируемой совр. “экологич. алармистами” иллюзии абсолютного единения с природой, направленной, в частности, на искоренение в человеке Я как мнимого источника всевозможных социальных зол. Этого не осознает “нарциссич. партия” (термин Л.), состоящая из “новых левых”, “фрейдомарксистов”, “экологич. радикалов”, “радикальных феминисток” неофрейдистской ориентации, призывающих в бегстве от “культурной ортодоксии” тоталитарного технократизма к раскрепощению подавленных желаний индивида, “обратному пути” от “культуры” к “природе”, планируя тем самым идеологич. убийство Я, демонстрируя на деле неспособность понять истинную природу личности и ее роль в борьбе за социальное освобождение.

Соч.: The New Radicalism in America. N.Y., 1965; The Agony of the American Left. N.Y., 1969; Haven in a Heartless World: The Family Besieged. N.Y., 1977; The Culture of Narcissism: American Life in an Age of Diminishing Expectations. N.Y., 1978; The Minimal Self: Psychic Survival in Troubled Times. N.Y.; L., 1984.

Т.Е. Савицкая

426velikanov.ru > энциклопедии > культурология

New! Энциклопедия "История философии" полностью! >>>;

есть время посмотреть проекты андрея великанова?
словарь юкста цитатная система тело бога 30 сюжетов 1.1.0.9 видео и другое