Западная теория и российская специфика

Выделяют два основных подхода к пониманию природы политического доверия – культурологический и институциональный. Суть первого состоит в том, что доверие к власти зависит от культурных норм, в частности, от доверия людей друг к другу в обществе в целом. Институциональная теория, признавая значение культурных факторов, не абсолютизирует их, утверждая, что доверие имеет рациональные основания, то есть зависит от оценки гражданами работы институтов власти в определенный исторический период. Каждый подход, в свою очередь, подразделяется на микро- и макросоциальный уровни, которые по-разному трактуют роль персонального опыта в формировании политического доверия. На микросоциальном уровне доверие создается как следствие личностного мировоззрения (формирующегося с учетом социального окружения, образования, воспитания и т.д.) или как результат персонального опыта человека в отношении институтов власти. На макросоциальном уровне преимущественное значение имеет уровень политического доверия во всем обществе, а также восприятие институтов власти и их достижений в целом. Таким образом, возникает своего рода теоретическая матрица, позволяющая анализировать природу политического доверия в разных обществах (табл. 1)

Таблица 1. Природа политического доверия

Данную матрицу используют для анализа природы доверия к власти в постсоветских странах (в том числе в России) американские политологи Вильям Мишлер и Ричард Роуз. Они приходят к выводу, что в основе доверия (а точнее, широко распространенного недоверия) к власти в постсоветских странах лежит негативный эмпирический опыт. Авторы считают, что их исследование подтверждает правомерность институциональной теории микросоциального уровня (гипотеза 4), но при этом одновременно используют для объяснения своей позиции элементы культурологической теории (также на микросоциальном уровне). Таким образом, институциональная теория не отвергает культурологическую, но обогащает ее за счет привнесения новых элементов.

Применение гипотезы 4 для объяснения массового недоверия к власти в современной России дает ряд важных результатов. Во-первых, именно отрицательный персональный опыт взаимодействия людей с властью дает столь высокий уровень недоверия к последней. Во-вторых, межличностное доверие (широко распространенное в российском обществе) никак не способствует формированию большего доверия к власти. Наоборот, недоверие к власти является одним из источников роста межличностного недоверия в российском обществе. В-третьих, уровень восприятия власти, конечно же, во многом зависит от того социально-экономического положения, которое занимает человек в обществе. Чем хуже его положение, тем более негативно он оценивает деятельность власти и тем менее он склонен поддерживать сложившийся в обществе status quo. Именно поэтому, по данным социологических опросов, наименьшим доверием власть пользуется среди людей старшего поколения, то есть среди тех, кто в наибольшей степени пострадал от реформ 1990-х годов. В-четвертых, власти в России не доверяют даже те, кто находится на самом верху социальной лестницы, то есть сами представители власти (отправляют детей учиться за границу, переводят туда свои доходы и т.д.). Зная власть изнутри, пребывая в ней, они знают ей цену.

Казалось бы, все ясно: доверие к власти в России появится только тогда, когда она станет более эффективной, прозрачной, нравственной, демократичной и т.д. Но если доверия нет, то почему народ все-таки голосует за власть и как это объяснить с точки зрения микроинституциональной теории?

Микроинституциональная теория является производной от классического либерального представления о взаимоотношениях общества и власти. В рамках данного представления власть рассматривается как услуга, качество которой является условием доверия народа к тем, кто эту услугу предоставляет. В данной парадигме власть обслуживает общество, выполняя менеджерские функции, по аналогии с исполнительным директором компании, учредителями которой являются все граждане страны. Такое понимание власти лишает ее смысла и миссии, определяющих ее легитимность и значимость в российском и многих других постсоветских обществах.

Зададимся вопросом: почему на всем постсоветском пространстве в первую тройку по уровню общественного доверия к политическим институтам даже в 1990-е годы входили армия и церковь? Ведь эмпирический опыт армейской жизни в России (с дедовщиной, пьянством, деморализацией и т.д.) вообще должен был свести уровень доверия к армии до нулевой отметки. Этого, однако, не произошло. Ответ, по-видимому, состоит в том, что доверие к армии и церкви в России основывается не на потребительской логике «услуга-клиент» а на убеждении в значимости миссии этих институтов, обладающих в силу своей миссии легитимным правом не только обслуживать общество, но и требовать от него выполнения определенных обязательств. Доверие к армии и церкви определяется их близостью к народу, общественным значением и сопричастностью народным тяготам. Именно здесь мы подходим к важнейшей культурной характеристике восприятия власти (особенно верховной), которая не вписывается в микроинституциональную теорию. Власть в России, так же как армия и церковь, воспринимается не как субъект обслуживания общества, а как средоточие национальной миссии, исполнение которой есть общая задача как власти, так и народа.

Объяснение удивительному феномену колоссальной поддержки Путина, Медведева и «Единой России» в условиях очевидной социальной несправедливости, царящей в стране, следует искать на стыке культурологической и институциональной теорий, каждая из которых вносит существенный вклад в понимание ситуации. Полезным в этом контексте является обращение к истории России, без учета которой проблема отношения народа к власти в нашей стране вообще не разрешается. В годы потрясений и войн, российский народ почти всегда объединяется вокруг власти, но в обычное время эти отношения являются чрезвычайно непростыми. Власть разделяется в народном сознании на власть «управительную» и власть «верховную» [9]. Традиционная модель народного восприятия «Царь хороший, бояре плохие» легко ложится на современный политический контекст. В проблемах страны виноваты министры, региональные чиновники, олигархи, сами граждане, но не президент («который не может отвечать за каждую лампочку в подъезде»). Высочайшая популярность Путина в России (так же, как Лукашенко в Белоруссии, Назарбаева в Казахстане и др.) основывается, безусловно, не только на эффективной пропаганде, но и на глубоко укоренившемся персонализированном и патерналистском восприятии царской власти.

Сказанное общеизвестно и призвано лишь подчеркнуть значимость культурологической теории для понимания природы политического доверия в России.

Таким образом, обе теории содержат существенный познавательный элемент. Первая дает вполне адекватное объяснение того, почему власть в целом не пользуется доверием общества: любое взаимодействие с властью «управительной» воспринимается обществом как проблема. Вторая прекрасно обосновывает удивительный феномен гигантского рейтинга Путина в условиях крайне низкого авторитета бюрократии в целом: верховная власть президента наследует традиции восприятия царской власти в России.