Восстановление сельского хозяйства

Начало новой экономической политике в сельском хозяйстве было положено весной 1921 года, провозглашением в резолюции X съезда РКП(б), а затем и в декрете ВЦИК РСФСР от 21 марта 1921 года отмены государственной хлебной монополии и продразверстки как способа ее осуществления. Государство с этого момента объявило себя собственником не всего произведенного зерна, а только его определенной части, отчуждаемой в форме фиксированного натурального налога. Остальное количество хлеба оставалось в полном и бесспорном распоряжении крестьянина-производителя, и он мог его либо продать (обменять), либо оставить «для улучшения и укрепления своего хозяйства», для повышения личного потребления».

В начале 1922 года этим правом воспользовались местные органы власти во многих губерниях. В частности, в Сибири с началом весны были закрыты для всех форм торговли и обмена наиболее хлебные районы: Славогородский, Каменский и Калачинский уезды, а также все уезды Акмолинской и часть Енисейской губерний[199]. А в районах, где хлебная торговля была разрешена, это разрешение являлось фактически формальным, так как размеры продовольственного налога в связи с катастрофическим неурожаем в Поволжье, общим падением зернового производства и голодом были настолько велики, что у крестьян зерна для продажи просто не оставалось.

В деревне не хватало всего, живого и мертвого инвентаря, рабочих рук, но, в первую очередь, остро ощущался недостаток семян, запасы которых пошли в пищу и на прокорм скота. Поставки семян в губернии, пострадавшие от голода, вылились в настоящую военную операцию, по обеспечению которой работал весь партийно-советский аппарат, весь транспорт и вся агитационно-пропагандистская машина. Заставка, открывавшая номер газеты «Правда» от 24 февраля 1922 года, гласила: «Сельскохозяйственная кампания есть всенародный поход против голода и разрухи». Он был целиком посвящен вопросам сельского хозяйства.

И все же первые итоги нэпа оказались положительными, по данным «Сборника статистических сведений по Союзу ССР», в 1922 году валовой сбор зерновых составил по стране 2 211 711 тысяч пудов, то есть больше чем в 1920 и 1921 годах. По РСФСР (вместе с Белоруссией, без Туркестана и Дальнего Востока) было собрано 1 468 765 тысяч пудов — также больше, чем в 1920 и 1921 годах. Комиссия по установлению убытков, причиненных интервенцией, определила стоимость валовой продукции зерновых в 1922 году в 1 млрд 918 млн довоенных рублей. В 1921-м году эта сумма составила 1 млрд 546 млн рублей, в 1920-м — 1 млрд 927 млн. Но выздоровление деревни еще только начиналось, были заметны лишь первые признаки улучшения, и опасность рецидива сохранялась.

Центральным звеном аграрной политики начала 1920-х годов явилась разработка и принятие Земельного кодекса РСФСР и целой серии подзаконных актов. Надо отдать должное сотрудникам Народного комиссариата земледелия: Земельный кодекс разрабатывался тщательно и долго. Еще 16 января 1922 года коллегия Наркомзема утвердила комиссию по разработке Кодекса. В комиссию под председательством П. А. Месяцева вошло более 25 человек — специалисты в области сельского хозяйства, землеустройства и правоведения.

Земельный кодекс РСФСР 1922 года увеличил предельный срок аренды до трехкратного севооборота. При этом Кодекс оговаривал, что допускается лишь трудовая аренда то есть запрещалась аренда такого количества земли, которое арендатор не мог обработать силами своего хозяйства. Условия аренды должны были контролироваться органами Советской власти. Сдача земли в аренду разрешалась лишь «трудовым, временно ослабленным хозяйствам». Если же сдатчик прекращал ведение своего хозяйства, переселяясь в город или переходя к другим занятиям, то аренда запрещалась. Таким образом, нельзя было использовать свой надел как источник «нетрудового», а по сути дела коммерческого дохода.

Однако, хотя налог и назывался единым, его «единство» выдерживалось не во всех районах страны. В ряде губерний, в том числе, например, в Вятской и в Нижегородской губерниях по причине продолжавшейся инфляции налог исчислялся в смешанной форме. По решению Нижегородского губисполкома предполагалось в десяти уездах губернии взимать налог на 50 % деньгами и на 50 % — натурой. А в остальных, несельскохозяйственных, уездах — только в денежной форме.

В марте 1922 года завершилась первая продналоговая кампания. По стране в целом было заготовлено почти 233 млн пудов хлебофуража (не считая масленичных семян). Это было немногим меньше официально установленной после сокращений, связанных с неурожаем суммы налога. План почти полностью был выполнен.

Более-менее спокойно прошла продналоговая кампания 1922/23 года. Она проводилась в иных условиях, чем предыдущая. Не было таких устрашающих факторов, как голод и неурожай. В этот год общие заготовки Наркомпрода превысили 361 млн пудов.

Итоги осуществления налоговой политики в первые годы нэпа подвел XII съезд РКП(б). Отметив, что переход от продразверстки к продналогу означал признание права крестьянина свободно распоряжаться продуктами своего труда, съезд в то же время признал, что «…тот договор с крестьянством, который мы в форме продналога заключили два года назад, нуждается в некоторых поправках и дополнениях, направленных к облегчению положения крестьянства».

Понятно, что в разоренной стране крестьяне принудительно объединенные в хозяйственные коллективы вряд ли хотели и могли внести вступительные и паевые взносы, которые и составляют материальную основу хозяйственной деятельности любого добровольного объединения[282], тем более что конфискация государством в 1918–1920 годах собственных материальных и финансовых средств всех существовавших в России кооперативных объединений ударила экономически и по миллионам их пайщиков, потерявших свои взносы и накопления. Поэтому государство вынуждено было выделить определенные финансовые ресурсы, которые поступали в распоряжение соответствующего союза и распределялись по низовым структурам по мере их образования. Средства эти не шли ни в какое сравнение с тем, что имели кооперативы до конфискации. Например, известно, что для создания основных капиталов обществ сельскохозяйственного кредита в 1923 году было выделено 20 млн рублей, тогда как на 1 января 1915 года крестьянские кредитные товарищества имели вкладов около 210 млн рублей, то есть более чем в десять раз, даже не говоря о разном масштабе цен в этот период.

Крестьянская беднота — типичная фигура дореволюционной российской деревни, составлявшая накануне Октябрьской революции свыше 60 % крестьянских хозяйств. Национализация земли способствовала заметному сокращению численности крестьянской бедноты главным образом в результате осереднячивания значительных ее групп. После существенного роста бедняцких слоев в разорительные годы военного коммунизма, в период нэпа последовало их новое сокращение. Удельный вес бедноты (вместе с батрачеством) в социальной структуре деревни снизился почти в два раза, составив в уже в конце 1923 — начале 1924 года 35,6 % несмотря на то, что сокращение маломощных слоев крестьянства по сравнению с 1920-м годом не могло быть большим из-за голода и падежа скота в 1921–1922 годах, и последствий засухи 1923 года.

Социально-экономическая характеристика середняцкого хозяйства времен начала нэпа не может быть полной без анализа его производственных отношений. В первой половине 1920-х годов в Центрально-промышленном районе 36 %, а в Центрально-земледельческом около 45 % середняцких хозяйств прибегали к отношениям найма — сдачи земли, причем в первом случае 92 %, а во втором 86 % хозяйств участвовали только в аренде земли. Главная причина аренды земли — избыток средств производства и рабочих рук. К сдаче земли в аренду, напротив, середняки прибегали редко. Исследователи тех лет отмечали положительное воздействие аренды земли на середняцкие хозяйства. Как показали выборочные обследования, запашка увеличилась на 25–30 %.

 

Середняцкие слои деревни активизировали свое участие в отношениях найма — сдачи средств производства, выступали в отличие от бедноты преимущественно в роли сдатчиков. Так, по бюджетным данным первой половины 1920-х годов, 15 % середняцких хозяйств по Центрально-промышленному району нанимали средства производства, а сдавали их соответственно 25 % и 42 %.

 

Зажиточные хозяйства — еще один интереснейший объект для изучения социально-экономических процессов на селе в период восстановления хозяйства. Источники доходов зажиточных крестьян принципиально не отличались от доходов других слоев крестьянства. Об этом свидетельствуют и крестьянские бюджеты. Самое состоятельное хозяйство зафиксировало бюджетное обследование Курской губернии в 1923 году. В нем насчитывалось 29 человек, в том числе 13,6 полных работников. В хозяйстве имелось четыре лошади, 7 голов крупного рогатого скота, 14 голов всего скота, четыре плута, одна соха, четыре сельскохозяйственных машины, 29 дес. посева. Но хозяйство выделялось на фоне других, подобных ему (по производственным мощностям) производством товарных культур. Посевы пшеницы, сахарной свеклы, подсолнуха и бахчевых составляли 7,5 дес., в то время как в других (как правило середняцких) хозяйствах посевы под техническими культурными — от 0,8 до 0,95 дес. Отсюда и более высокая доходность земледелия в этом хозяйстве. Одна десятина посева давала валовой продукции на 125,9 рублей против 69,9–78 рублей у других крестьян. Источником более более высокого благосостояния был собственный труд членов семьи. Из всей суммы годового расхода в 5329 рублей на аренду земли тратилось 188,9 рублей и на наем рабочей силы 39,5 рублей.