Космогонический мир предков

 

Вспомним, что древний рус видел мир, Вселенную, начиная со своего рода, окружающей природы (т. е. то, что при Роде) и Рода-Творца. Картина мира представлялась в виде Древа жизни. Так, у О. С. Васильевой и Ф. Р. Филатова читаем: «Характерно, что „лесное дерево“ как многозначный символ-эталон может сочетать в себе основные аспекты трех… социокультурных образцов здоровья: внутреннее единство, цельность (ствол), включенность в сообщество (лес) и непрерывное развитие – рост (как у Рильке: „И дерево себя перерастало“). Однако русское национальное мировосприятие, в силу своей специфики, наибольшее значение придавало одному из трех эталонных компонентов символа – общности индивидуального и родового, выраженной в „соборности“ русского леса. Русские деревья всегда собраны в лес, этот Космос русского родового сознания. Одиноко растущее дерево – олицетворение горестной доли, кручины. В таком своеобразии национального мировосприятия и следует искать корни русского „лесного“ здоровья: человек обретает крепость (тела и духа) в роду (как дерево в лесу), а род крепнет в каждом отдельном человеке. Из всего вышеизложенного видно, что характеристика „крепкий, как лесное дерево“, кроме всего прочего, означала „свободный и достойный представитель своего рода, сумевший полноценно реализоваться в нем“. Подобно дереву в лесу, растущему согласно природным законам, достигший зрелости и свободный человек живет в согласии с законами своего рода, и это вовсе не ограничивает его свободу, а, как раз наоборот, гарантирует ее, поскольку „свободный“ означает „свой“, из того же дерева, той же породы.

Итак, „дерево в лесу“ или „дерево-лес“ – это и смысловой синкрет, и эталонный образ – природный „прототип“ человека в роду или человека как представителя рода. Этот эталонный образ воплощал такие качества, как прочность, надежность, зрелость, основательность, несокрушимость и монолитность. Именно такие качества должны были характеризовать человека, в котором его род проявился во всей полноте, без изъяна, именно такой конгломерат качеств позволял человеку быть „крепким, как дерево“, то есть здоровым в древнерусском понимании. Таков исконный древнерусский „лесной“ (или, в более поздней модификации, „соборный“) эталон здоровья. <…> Но, в отличие от современных представлений, в сознании древнерусского человека не было противопоставления Природы и Общества; скорее имела место аналогия природного и социального, что объясняется особенностями восприятия древнего человека. Русский Лес – прообраз русской соборности – был одновременно живой средой, в которой древнему человеку необходимо было выжить, и символом рода, в котором ему предстояло занять свое, подобающее место. Здоровье, подобное крепости дерева, определяло возможности выживания человека и в его природном окружении (в лесу), и в границах его рода» [24, с. 141, 142].

Продолжая исследование нашего русского восприятия Вселенной, находим у А. Н. Афанасьева: «Олицетворяя солнце в женском образе, русское поверье говорит, что в декабре месяце, при повороте на лето, оно наряжается в праздничный сарафан и кокошник и едет в теплые страны; а на Иванов день (24 июня) Солнце выезжает из своего чертога на встречу к своему супругу Месяцу, пляшет и рассыпает по небу огненные лучи: этот день полного развития творческих сил летней природы представляется как бы днем брачного союза между Солнцем и Месяцем. В польском языке месяц – xięzyc (белорус. ксенжич – княжич); в малорусском заговоре от зубной боли делается такое обращение к нему: „Месяцю, молодый княже!“. В Черниговской губ. сохранилась песня, намекающая на любовные отношения светил дня и ночи:

 

Ой, там за лисом – за бором

За синеньким езёром,

Там Солнычко играло,

С Мисяцом размовляло:

„Пытаю цебе, Мисяцу!

Чи рано зходишь, чи позно заходишь?“

– Ясное мое Солнычко!

А что тоби до тово –

До выходу мово?

Я зыйду (взойду) свитаючи,

А зайду змеркаючи» [5, с. 25].

 

Здоровье, тем более родовое здоровье, в космическом восприятии наших предков не могло не оставить в культуре совершенства и красоты как условия, свойства этого совершенства. «В Липецком уезде, Тамбовской губ., уцелела замечательная песня о том, как девица просила перевозчика переправить ее на другую сторону:

 

«Перевощик, добрый молодец!

Первези меня на свою сторону». –

Я первезу тебя – за себя возьму.

 

В ответ ему говорит красная девица:

 

Ты спросил бы меня,

Чьего я роду, чьего племени?

Я роду ни большого, ни малого:

Мне матушка – красна Солнушка,

А батюшка – светел Месяц,

Братцы у меня – часты Звездушки,

А сестрицы – белы Зорюшки» [5, с. 25].

 

Мир древнего человека отражался в его материальной культуре, предметах повседневного использования, которые в силу природного происхождения отражали в себе Вселенную, что видели и осознавали наши предки, в отличие от нас. В книге П. И. Кутенкова, со ссылкой на А. Н. Афанасьева и Б. А. Рыбакова, читаем: «Представления о яйце как микро- и макрокосмосе восходят к глубокой древности: индоиранские легенды говорят о появлении Вселенной из яйца; Геродотом записано предание о том, что мир создан из яйца, положенного Фениксом в святилище Гелиоса – бога солнца. В русских рукописях передается космогоническое толкование четырехъярусной знаковости яйца: „небо и земля по всему подобны яйцу – скорлупка аки небо, плева аки облацы, белок аки вода, желток аки земля“» [43, с. 88].

Расписанные красками яйца назывались писанками. «Само название писанка интересно тем, что у восточных славян повсеместно встречаются вещи, расписанные узорами из ярг, ромбов, косых крестов и других знаков, которые называют писатыс, писаные, отделаны строчкой и т. д. Возможно, понятие писанка восходит к глубинам исторической памяти народа, когда начертания, подобные прямолинейным знакам, соотносились с дохристианской письменностью славян, известной под наименованием черты и резы» [43, с. 88].

Интересен вопрос, как увидели наши предки прообраз свастики. Было ли это древнее знание вестников с других планет, было ли это интуитивное видение или же это отголоски знаний некой погибшей цивилизации? Хотя возможно и вполне материалистическое объяснение этой тайны, для чего необходимо развитие науки.

Рассматривая различные версии происхождения ярги-свастики, П. И. Кутенков знакомит нас в своей монографиисклеточно-космическим подходом: «В данном подходе существует два способа в объяснении происхождения прообраза свастики. Первый из них зиждется на результатах опытов, в ходе которых при 400 000 кратном увеличении начального вида эмбриона человека были получены яргообразные картины слипания его молекул. На фотографиях… отчетливо представлены трех- и четырехногие свастические знаки. Считается, что они отражают жизнетворную роль вращательно-вихревых движений материи в космосе и микрокосмосе биосферы (здесь П. И. Кутенков ссылается на работы таких ученых, как Д. М. Эдельман и В. Плахотнюк. – А. Д.). ДНК человека имеет яргообразный вид. В основе второго способа… положение взрослого эмбриона человека в утробе матери, в форме двуначальной ярги вида „яр-ярь“. Необходимо подчеркнуть, что зародыши многих представителей животного мира на определенном этапе своего развития имеют вид „пачала“ – половины начальной ярги. Этот вид ярги прослеживается в культурах славян, кельтов и других индоевропейских народов » [43, с. 157].

Значения ярги-свастистики объясняются и движениями творения Космоса и самих наших богов: «Многочисленные значения креста с загнутыми концами и его разновидностей, сохраненные в народных названиях восточных славян, объединяются в трехуровневую яргическую систему „Верховный Бог (верховные начала) – бог Солнца (природное начало) – человеческие начала“. Характеристикой каждого уровня системы является движение: движение творения мира, Космоса, времени; солнечное (природотворящее) движение; земное, человеческое (родотворящее) движение» [43, с. 219].

Наследие наших предков не повторяет в точности наследие других народов, а имеет свои особенности. Как отмечает П. И. Кутенков, «исследования каргопольских календарей-месяцесловов Г. П. Дурасовым открыли для ученых и широкого читателя древнейшие глубины духовного мира наших предков. Ярга в них представляется не просто образом солнца, а срединным знаком детально разработанной календарной системы. В месяцесловах мы впервые встречаемся с ярчайшим примером системного уровня применения свастики в духовной культуре нашего народа, подразумевающего точное знание звездного неба. Г. П. Дурасов ввел в научный оборот новые народные наименования креста с загнутыми концами и его разновидностей. Явление каргопольских календарей было настолько поразительным для научного сообщества, что в 1990 г. „Советская археология“ писала об их единственности в культурах мира… Сегодня они часто публикуются в работах, посвященных северовеликорусской одежде, а также в исследованиях народных календарных систем…» [43, с. 30, 31].

Язык народа отражает особенное, включая космогоническое, в культуре народа. Отражает и созидает в итоге всю его родовую, через связь с родителями в нашем случае, культуру. «С древним мировоззрением связано известное всем с детства слово радуга. В тверском, южно- и западнорусских говорах это раіідуга, т. е. дорога в славянский рай. В Архангельской области ее называют божья дуга. У русских казанского края радуга считается покатым мостом… На Тамбовщине говорят: „Радуга – это дорога к Богу“… По арийским представлениям, „по смерти душа отправлялась в путь к своему обиталищу, путь этот долог и труден: она должна перейти великий поток по тропинке душ“… Согласно „Ригведе“, тропинка богов – Млечный Путь или радуга. По современным научным данным Млечный Путь изображается яргой. Это слово морфема га наполняет божественным, светлым духом, создает образ дороги к родителям, Богу»[43, с. 128].

Мера, соразмерность, исчисление составляют, обеспечивают наш мир, в целом человеческую культуру, саму жизнь и здоровье.

«Древняя индоевропейская система исчисления и меры, имеющая в основе понятие яр/er, ярг/ерг, видоизменилась в конкретные системы летоисчисления в праславянском, русском, польском, немецком, английском, авестийском, готском языках. Как совершенный знак в начертательных образах полуярг, трех- и четырехногих ярг она широко использовалась в системе точных мер и весов ювелирного производства и торга у русичей. Однако лишь в великорусской культуре система была развита до уровня солнечно-космического календаря жизни человека, до яргической системы измерения его духовного мира, отражающей не только ход жизненного времени, но и времени, направленного на сущностное, морально-нравственное продолжение жизни человека» [43, с. 137].

Так космически глубоко, целостно понимаемый смысл времени также ложится в основу традиционного личного и родового здоровья русов. Данная мысль подтверждается древнейшей традиционной связью времени и частей человеческого тела.

«…Иное ядро каргопольского календаря увидел и расшифровал В. Г. Власов… В общем соглашаясь с мнениями Г. П. Дурасова, Б. А. Рыбакова и П. Е. Рязанова, он раскрывает с историко-культуроведческих позиций древнюю основу этого календаря, на которой впоследствии было развито родотворящее содержание последнего. По мнению Власова, гусеница – незамкнутый круг, месяц выражает некую древнюю счетную структуру. Она, в свою очередь, повторяет очертания какого-то объекта, который и служил инструментом первичного календарного счета. Таким объектом могли быть женские ожерелья, бусы… В. Г. Власов связывает с ожерельем и его инвариантом – чётками – определенные математические свойства. Исторические корни этой счетной структуры, как полагает ученый, скрываются в „доегипетской культуре“. Система календарного счета в чётках и ожерельях соотносится с числом 40, которое в числительных древности тождественно понятию „2 человека“. Собственно сам человек в той культуре и был изначальным календарным понятием. Календарный счет по частям тела исконно включен в индоевропейскую культуру и восходит к космогоническому преданию о создании мира из тела жертвенного человека (Пуруши)… Известно, что земледельческий календарь индоевропейцев таджиков делится также на две половины. Из половин состоял древнейший календарь римлян. Такое же деление мог иметь известный календарь приднепровских славян IV в. до н. э. Таким образом, каргопольский месяцеслов, состоящий из двух образных частей, сближается В. Г. Власовым с календарями индоевропейских народов. Следовательно, каргопольские месяцесловы отражают древнюю индоевропейскую календарную систему, в которой каждая бусина-„гусеница“ означала определенный временной отрезок»[43, с. 164].

Что касается Рода, то «единственное календарное упоминание рода связывает его с зимним солнцеворотом (солнце – на лето, зима на мороз), с христианским праздником рождения Христа. Еще раз источники указывают на сближение Рода с важнейшим персонажем христианской религии и одновременно с культом солнца, так как Христос очень часто приравнивается богословами к солнцу» [64, с. 458].

Зачастую мы ищем наши корни, включая космогонический образ мира, видение мира, через мужские, женские начала где угодно, но забываем свою Родину.

«Интересно, что археологическая культура Триполья также связывается с корнями культуры Северной Африки, где существовал космогонический (матрицелярный) образ мира. Этот образ четко определен и у трипольцев. Причем важнейшей деталью древних обсерваторий и космогонических представлений считалась пичуга. Но именно знак мужского плодородия заюіика находится в середине каргопольских месяцесловов, что подчеркивает одну из линий связи рассматриваемых систем. В своих обоснованиях В. Г. Власов приходит к выводу о космогоничности происхождения каргопольского календаря, близкий праобраз которого также использовался в древних обсерваториях типа древнеславянской Сармизегетусы и Стоунхенджа. Срединное положение мужского детородного органа в изображениях древних обсерваторий и солнечная основа измерений позволяют отнести их к сложным яргическим подсистемам.

В целом же смысл и значение ярги каргопольского календаря представляется на космогоническом, солнечном и земном уровнях. Ярга – центр мира, ярга – знак солнца, ярга – праобраз, первоначало созидания человеческой жизни на земле. Три уровня семантики и обозначение ярги каргопольского календаря очень хорошо соотносятся с тремя уровнями значений индийского креста с загнутыми концами, используемого в обряде добывания священного огня. Поражает не только их смысловое совпадение, но также и образное» [43, с. 165].

Необходимой составляющей психофизического и духовного здоровья является целостность как самой картины мира, так и творений человека, воспроизводящего образ мира и являющегося тем самым творцом. Эта высота человеческого духа и дела в силу течения потока жизни не оставляет места напастям в теле и душе.

В воззрениях древнего человека Вселенная представлялась в виде особого образа, получившего в науке название картины мира (образа мира, видения мира, мировидения, древа жизни, модели мира). В индоевропейском мировидении первоначалом и праобразом всего выступал человек (Пуруша, Адам). Такой взгляд на мир породил ситуацию, когда люди в своих творениях неизменно воспроизводили образ мира. В связи с этим М. Элиаде подчеркнул: «Важно то, что человек ощущает потребность воспроизводить космогонию при любом строительстве, что это воспроизведение делает его современником мистического момента мирового начала, и что он испытал потребность как можно чаще возвращаться в этот мистический момент для возрождения» (цит. по: [43, с. 172]).

Одно из важнейших свойств здоровой, жизнетворящей целостности картины мира – это многозначность и взаимосвязь его образов в сознании наших предков. Смерть стихий здесь временна и сменяема пробуждением мира, в чем земледельческая деятельность человека через его орудия совершает в главном обряде предков – труде – связь с порождающей жизненной энергией (порождающей жизненной силой в русском языке).

Представляется многозначным образ змея, встречающийся в народной вышивке русских Сибири. Л. М. Русакова характеризует его так. «В своем полном облике змея, как и дерево, объединяет миры, являясь космическим существом. Вертикальное положение змеи сближает ее с осью мира, столпом, поддерживающим небо. Змею можно отождествить и с огненной небесной стрелой – молнией, взрывающей мрак, холод, зимнее оцепенение – временную смерть земли и воды, пробуждающей и оплодотворяющей земное лоно природы в весенние дни. Треугольная морда змеи ассоциируется не только с наконечником стрелы, но и с земледельческими орудиями – мотыгой, лопатой и лезвием плуга. Образ змея-пахаря представлен в культуре многих народов. Все это свидетельствует о связи змеи с земледелием, плодородием, с порождающей областью, в космическом плане – с порождающей энергией» (цит. по: [43, с. 190]).

Мужское и женское начала в виде парня с девкой в своей целостности и своем движении, отраженном в слове «четвероножки», порождают новые человеческие жизни и творят сам род человеческий. Космогоничность происходящего выражает соответствующий свастический знак.

«На одной из малорусских вышивок изображен парень, идущий в обнимку с девицей. Картина поясняется словами: „Любо видеть как девка с парнем идет“… Вышивка украшена несколькими равносторонними крестами, а ее глубинный смысл заложен в весьма необычно исполненном здесь свастическом знаке. На лопастную правостороннюю яргу наложена четырехногая ярга из тонких линий, концы которой раздвоены. Тем самым в узоре показаны мужское и женское начала, являющиеся источником творения новых человеческих жизней. К такому пониманию знака нас подводит слово „четвероножки“, которым на Смоленщине называли свадебные дороги молодых. В этой связи англосаксонское название ярги fyltof производится от fower fot, four-footed, т. е. четверо- или многоногий…

Таким образом, название „четвероног“, или „четыреног“ заключает в себе понятие человеческого движения, а также единого движения мужского и женского, осуществляющего творение рода человеческого» [43, с. 194].

Изображения, символизирующие мужское и женское порождающие начала, встречаются, как отмечает С. В. Жарникова, на предметах быта. Это, например, донце прялки, выполненное в виде мужской фигуры; Вселенная в виде золотых и серебряных деревьев – мира предков и одновременно рожающей женщины – богини жизни и рождений – на севернорусских женских головных уборах. Рождение должно предваряться умиранием, очищением от чужеродных начал, что соответствует известным в культуре переходам: «рождение–смерть» и «смерть–рождение».

«Думается, – пишет С. В. Жарникова, – что мужчина-донце, вырезанный из дерева безвестным русским крестьянином, как бы порождающий из своего рта всю Вселенную, очень похож по своим функциям на… описание Рудры-Шивы. Вероятно, женщина-пряха, совершая священный в своей основе, соотнесенный с творением жизни, акт прядения нити, выступала в роли безличного вечного женского Вселенского начала, единение которого с мужским первоначалом порождает весь вычлененный из Хаоса Космос – извечный и неизменный порядок Бытия» [32, с. 114].

«Так, у потомков уроженцев Восточной Европы, пришедших в III–­II тыс. до н. э. в горы Афганистана, сохранились представления о том, что Вселенная – золотое дерево и рожающая женщина одновременно,а ветки этого дерева – родственные народы… О том, что древние арийские представления связывали мир умерших с золотым деревом–Богиней Праматерью, вечно порождающей жизнь, свидетельствует один из текстов „Ригведы“. Это… разговор мальчика с умершим отцом, где говорится: „Где под деревом дивнолистым пьет со всеми богами Яма (бог смерти), наш родитель начальник рода там проходит дорогой предков“… Стоит вспомнить в связи с вышесказанным, что в известной русской народной сказке „Крошечка-Хаврошечка“ из костей коровы, которая заменила девушке умершую мать,выросло дерево – яблоня с золотыми яблоками. В одной из югославских народных сказок рассказывается о женщине, которая, спасаясь от преследований злой снохи, приезжает к серебряной изгороди, за которой на ветвях огромного дерева находится серебряное село. Встречающий ее Верховный Бог говорит: „Заходи за эту калитку, и ты вернешься в свою молодость“. Это очень похоже на завершение похоронного гимна „Веды“, где, обращаясь к умершему, призывают: „очистившись от всего греховного, возвращайся обратно в цветущем состоянии“, то есть возвратись обратно ребенком. Такая идея золотого или серебряного дерева – мира предков и одновременно воплощения Богини жизни и рождений, очень четко зафиксирована на севернорусских женских головных уборах» [32, с. 103].

Символика ритмов Космоса в льняной орнаментированной рубашке, музыкальный лад, творящий на гуслях музыку Космоса – яркие примеры «оформлений совершенства» в повседневных буднях и праздниках наших предков героического и последующего профанного времени.

«Зная о том, что в древнейшей традиции музыкальный лад, связанный с гусями-лебедями, творит музыку Космоса, что игра на гуслях со­измерима в этом мифо-поэтическом ряду с тканьем „мировой гармонии“ со структурированием Вселенной, можно понять, почему проповедник XII века Кирилл Туровский грозил посмертными муками тем, кто ворожит, гудит в гусли и сказывает сказки, почему в требнике XVI века среди вопросов на исповеди были такие, как: „Не пел ли еси песней бесовских. Не играл ли еси в гусли...“, а игумен Памфил ругал псковичей за то, что во время Купальской ночи они играли „в бубны и сопели и гудением струнным“» [32, с. 34].

«…Еще в арийской древности одежда, а точнее льняная орнаментированная рубашка, соединяла человека с миром богов, несла в себе символику ритмов космоса или „божественного космического танца“, сочетавшего в себе как созидание, так и разрушение, как жизнь, так и смерть» [32, с. 98].

Кроме указанных выше мужских и женских начал, в культуре Руси мы встречаем и другие начала.

В преданиях народов мира творцами Вселенной и человека выступают два начала, называемые демиургами. Такой дуализм характерен и для русской мифологии, где демиургами являются Бог и Сатанаил. При создании и обустройстве мира каждый из них выполняет определенную работу.

Основываясь на работах исследователей конца XIX века Н. Ф. Сумцова и И. М. Денисова, П. И. Кутенков пишет: «В преданиях крестьян Бог при строительстве дома занимается прорубанием окон. Прорубание окон в русском языке соотносится со светлым, солнечным, белым светом. Здесь интересна космогоническая картина появления первого человека. По поверьям крестьян Тамбовщины, вначале „было два царства: царство тьмы и царство света. Первое было на земле; сидел в нем сильный и богатый царь Сатанаил. Второе было на небе, где был воздвигнут трон Бога... Раз заспорили они между собой, кто из них сильнее, кто поборет другого...“ И Сатанаил слепил образ человека по подобию Бога, но не смог его оживить, Бог же вдохнул душу в человека.

Творение Бога, как и его царство, имеет белый цвет. В дальнейшей борьбе Бога и Сатанаила помощниками Вседержителя выступают ангелы – небесное воинство, а клевретами Сатанаила демоны – земное воинство.

Таким образом, создание мира и управление им осуществляется двумя началами, окрашенными чаще всего в белый и черный цвета. Оно представлено известными оппозициями. Последние создают отношение равновесия в человеке, в „миру“, в народе, на Земле и, наконец, во Вселенной» [43, с. 180].

Каким же получился сотворенный этими началами мир?

По преданиям и летописным известиям, образ мира в народной культуре представляется в виде трехчастной картины, трех ярусов: верхний ярус – место пребывания Богов и душ родителей; нижний – область темных сил и падших душ; средний мир – это мир земной, где человек готовится к жизни на том свете… На все области бытия распространяется власть Верховного Бога [43, с. 92].