Род и рожаницы русов по Б. А. Рыбакову

Древние представления наших предков о мире и человеке, картина мира обращены к Творцу. Это Род, рядом с которым обычно упоминаются рожаницы. Когда началась эпоха Рода?

По исследованиям Б. А. Рыбакова мы видим, что еще в трипольской культуре есть соответствия рожаницам, а трипольская живопись соответствует гимну Ригведы. Древняя же индийская культура соответствует культуре Русского Севера (см., например: [22; 31]. Но существуют указания в текстах о вообще внеземном происхождении наших предков.

Стадии развития религиозных представлений, согласно Б. А. Рыбакову, следующие.

Первая, самая архаичная стадия, характеризуется принесением жертв вампирам и берегиням, злым и добрым духам природы.

Вторая стадия – поклонение божествам плодовитости рожаницам и богу плодородия Роду.

Третья стадия связана с последним предхристианским периодом, так сказать, государственного язычества – это кровавый культ Перуна, бога грозы и войны, покровителя князей и их дружин [64].

«Охотничья первобытность, многотысячелетняя пора формирования человечества, человеческого общества, его отношения к природе и начальная пора выработки мировоззрения оставила неизгладимый след в религиозных представлениях всех последующих времен, – пишет Б. А. Рыбаков. – Тотемические представления, анимизм, магия всех видов, культ животных и культ предков – все это коренится в разных хронологических пластах каменного века, в психологии первобытного человека эпохи присваивающего хозяйства. Однако пережитки этих отдаленных воззрений хорошо прослеживаются у всех цивилизованных народов (в том числе и у славян) вплоть до ХХ в., переплетаясь с мощным потоком иных представлений, порожденных земледельческой эпохой… мы рассмотрели… следы охотничьей первобытности в позднейшем восточнославянском фольклоре, коснувшись некоторых обрядов и частично цикла волшебных сказок. Их, этих следов, очень много в обрядах (комоедицы, турицы и др.), в народном костюме (головные уборы: рога, сорока, кичка, кокошник), в хороводных игрищах и танцах (бычок, гусачок), в детских народных играх, которые нередко оказываются последней стадией вырождения древних языческих обрядов, например „Ящер“. Заговоры-заклинания отразили архаичные анимистические представления о берегинях и упырях, о повсеместности, полной растворенности в природе вредоносных, враждебных сил» [64, с. 145].

Откуда, от какой культурной основы у наших предков появился культ Рода и рожаниц? Прежде всего, это земледельческая культура, земледельческие культы. Языковые предки славян, по мнению Б. В. Горнунга и цитировавшего его в своей работе Б. А. Рыбакова, это в том числе трипольцы. Обратим внимание, что далее идет речь сначала о двух оленях, управляющих небом и ниспосылающих дождь, а затем о двух Матерях Мира, двух Хозяйках Мира. Напрашивается вывод о их культурной связи, через Прародительницу Мира (о чем ниже) в качестве предшественниц, с описываемыми далее Б. А. Рыбаковым рожаницами.

«Сюжетное богатство трипольской росписи дает нам не только систему мировоззрения, но и эволюцию ее. На протяжении полутора тысячелетий существования трипольской культуры менялась ее хозяйственная система (или, точнее, соотношение отдельных составных частей), менялась в какой-то мере социальная структура… соответственно менялась и идеология.

Древний пласт космогонических представлений трипольцев раскрывается в росписи на ритуальных конических чашах, где перед нами предстали необычайно архаичные воззрения неолитических охотников, задержавшиеся до поры расцвета земледелия лишь в силу обычной консервативности религиозности обрядов. Два оленя, управляющие небом и ниспосылающие дождь, – это образ, конечно, дотриполский, возникающий как отражение представлений охотников, живших дуальной родовой организацией.

На других конических чашах того же времени отражен следующий этап представлений о небе: небо разделено на две дождевые области с парой сосков каждая. Здесь уже намечен переход к антропоморфизации. Олени или коровы превращаются в двух Матерей Мира. Для начала III тысячелетия до н. э. и эти воззрения, надо полагать, уже были анахронизмом.

Ранняя стадия триполья дает все элементы о трехъярусности мира: земля, небо (видимое) и верхнее небо, хранящее неистощимые запасы дождевой воды. Представления о верхнем небе не реальные, а отвлеченные, умозрительные, так как оно невидимо за голубой небесной твердью; черта, отделяющая верхнее небо от видимого „воздушного пространства“, всегда рисуется четко.

Управление всеми тремя ярусами мира осуществлялось верховной владычицей или (владычицами), которую на раннем этапе не решались изображать в человеческом облике.

Только материнские груди владычицы обрамляли верхнюю половину сосудов; голова ее, очевидно, мыслилась, где-то в невидимости верхнего неба и поэтому не изображалась. Груди же, символизирующие дожденосные облака, охотно изображались, так они входили в невидимое с земли „воздушное пространство“ Ригведы. Архаичные представления о двух Хозяйках Мира частично проявлялись в том, что одновременно изображали четыре женские груди на одном предмете.

Земля и земное еще не стали объектом ритуального изображения. Человек, как и его божество, оставалось еще невидимым; даже скульптуры еще не имели лица. Единственным нарушителем космической отвлеченности орнамента в ранний период был уж, добрый змей-домовик, помогающий человеку сводить дождь с неба на землю» [64, с. 208].

Обратим внимание на то, что и до Рода и рожаниц, тем более до крещения Руси и даже до образа Прародительницы Мира, мы видим высочайшее богатство культуры наших языковых предков вообще и в частности, богатство и силу родового здоровья. Ведь исследуемое Б. А. Рыбаковым «сюжетное богатство трипольской живописи» – это именно отражение культуры предков и их, а значит, и нашего родового здоровья. Здесь заметно, в отличие от «сверхсовременного» софистского взгляда на мир [85], изначальное древнейшее видение взаимосвязи явлений, целостности целительного мира человека, искусственно не отделявшего себя от природы. И некоторое развитие в сторону антропоморфизации, отвлеченного видения небесной тверди не порывало с миром, а лишь уточняло место и значение разумного человека, который не уничтожал, как сейчас, мать-природу. Управление миром, а значит, и родовым здоровьем, осуществлялось верховной владычицей (владычицами), а не, например, больными, курящими, пьющими врачами, экологами, профессорами. Сейчас человека и в паспорте, и в скульптуре, живописи характеризует больше его личность, личина через лик, лицо, голову, чело. Раньше же грудь была важнее всего, судя по тому, что если и изображать владычицу, то так. Предположу, что через изображение груди видна взаимосвязь, целостность целительного мира. Ведь это и символ, дающий влагу для жизни на земле наших предков-земледельцев, и символ, дающий питание для продолжения рода, для родового здоровья. Неслучайно мы впитываем Родину «с молоком матери» и неслучайно дети на грудном вскармливании более здоровые, а среди искусственников больше больных и преступников. Возможно, и четыре груди не случайность. Это, конечно, предположение, но раньше, например, не было редкостью или чем-то особенным, осуждаемым, многоженство, которое сохранилось в отдельных случаях и до середины XX века как вынужденная мера при нехватке мужчин, например, после войн. Продолжение рода всегда было и будет, если это не года вырождения, высшим по отношению к сугубо эгоистическим, эмоциональным, софистским суждениям. Так, в крестьянской повседневности XIX века и до середины XX века встречались случаи, когда у большака (мужа) были как большуха (жена), так и меньшица, т. е. вторая жена, не водимая в церковь [53, с. 353, 354].

Но уже на раннем этапе помимо придуманных представлений о трех зонах мира возникли еще два новых и очень существенных комплекса понятий, рожденных в результате осмысления жизненного опыта. Это, во-первых, понятие географических координат, протяженности пространства на полдень и полночь, на восход и закат. Второе важное понятие, прочно вошедшее в мировоззрение земледельцев, – это понятие круговорота времени, цикличности, для выражения которого трипольские художники нашли остроумные способы.

Таким образом, по заключению Б. А. Рыбакова, «в мировоззрение земледельцев вошли все четыре измерения: поверхность земли, распаханная „вдоль и поперек“, высота мира, теряющаяся в голубой тверди неба, и непрестанное движение этого мира во времени». Все это было выражено в орнаменте, ставшем общественным явлением и позволявшим, как позднейшие письмена, повествовать о своем отношении к миру и объединять людей для выполнения тех или иных действий.

Необычайного расцвета земледельческая мысль и ее выражение достигают в Триполье в XXX–XXV веках до н. э., отмечает Б. А. Рыбаков

«Земля и земное стали изображаться более жизненно: появились растения, семена, всходы, вспаханная почва. Воздушное пространство получило законченную классическую форму: по небу непрерывно бежит солнце, дождевые потоки пересекают его, питая семена в земле. Одновременно с отшлифовкой понятия Вселенной и с четким графическим изображением ее трехъярусности появляется более усложненное представление о верхнем небе. Помимо постоянных запасов воды, туда, в невидимую заоблачную твердь, переносят некоторые земные образы, как бы создавая вторую небесную землю: там есть пашни, есть засеянные поля, деревья, колосья, там грозные псы стерегут молодые всходы. Существенно изменились и представления о верховном божестве, управляющем миром. Как и в каждой системе мировоззрения, новое у трипольцев уживалось со старым: еще продолжали рисовать двух лосих и четыре женские груди, но и одновременно с этим появлялось и совершенно новое. Невидимую Великую Мать, которую сотни лет изображали только при помощи ее отдельных признаков, теперь художники стали изображать в антропоморфно-космическом облике. Во всю высоту воздушного пространства и верхнего неба они писали огромные лики Матери, возвышавшиеся над земным горизонтом. Здесь трипольские мастера росписи сумели выразить очень сложную мысль о вездесущности своего верховного божества; оно в пространстве и небе, оно на севере и на юге, западе и востоке, оно – везде. Трипольская живопись важна для нас тем, что не только позволяет датировать время появления образа Прародительницы, но и то, казалось бы, совершенно неуловимое время, когда Прародительница Мира, единственное верховное существо, стала матерью богов, когда рядом с ней появились младшие боги.

Одновременно с рождением новых богов в трипольской росписи появляются и другие элементы архаичных пластов мифологии, например титаны, полностью соответствующие индийскому мифу о первочеловеке титане Пуруше, и в мифах, и в росписи связанному с солнцем – Митрой.

Возникшая тенденция все более насыщать живопись жизненными сюжетами сказывалась и в том, что появились изображения собак, оленей, коз, гусениц, а еще несколько позднее в росписи появились и люди, правда, не в простом повседневном виде, а как исполнители ритуального танца дождя.

Последний этап трипольской культуры, связанный с ослаблением роли земледелия и со значительным усилением скотоводства, и в частности коневодства, сказался и на идеологии трипольцев. Роспись упростилась, схематизировалась, старые представления еще существовали, но нового в росписи появлялось мало.

Трипольская роспись, прочерченный орнамент и скульптура требуют дальнейшего изучения, проверки возникающих гипотез, установления локальных (племенных) особенностей, но необычайное многообразие материала, глубина художественных замыслов и увлекающая связь с глубинными пластами индоевропейской мифологии – все это делает трипольское искусство важнейшим источником по восстановлению ранних этапов земледельческой идеологии, тех этапов, когда зарождалось мировоззрение, сохранявшееся на протяжении многих тысяч лет и определявшее формы многих религий. Трипольское ритуальное искусство, при посредстве которого мы знакомимся с новым мировоззрением, сложившимся у племен, прочно овладевшим земледелием, представляет большой интерес само по себе как часть индоевропейского земледельческого искусства.

Чрезвычайно интригуют те параллели, которые удалось установить между трипольской живописью и гимнами Ригведы: три яруса мира, лик Праматери и в особенности титан Пуруша. Трипольская роспись является точной иллюстрацией к десятому гимну Ригведы, повторяющей все признаки и детали. Возможно, что при решении вопроса об исходной позиции индо-иранцев в их последующем движении на восток нельзя будет исключить из рассмотрения область трипольской культуры. <…> Большое количество восточнославянских этнографических параллелей в материальной культуре, в орнаментике, обрядах едва ли можно объяснить только одной конвергентностью земледельческого мышления.

Взгляд на карту позднего Триполья убеждает нас в том, что почти вся срединная часть восточной половины славянской прародины (понимаемая под ней область тшинецкой культуры) была заселена на протяжении нескольких столетий носителями трипольской культуры. Даже если допустить причастность трипольцев к индо-иранской ветви и уход их (или части их) к Пенджабу и Инду, то нельзя думать, что все земледельческое население Поднестровья и Среднего Поднепровья оказалось вовлеченным в колонизационный процесс.

Вполне возможно, что некоторая часть трипольских племен оказалась субстратом обособившихся праславян.

Напомню тезис Б. В. Горнунга о том, что трипольцы входили в число языковых предков славян» [64, с. 208–212].

В приведенном тексте Б. А. Рыбакова мы видим красоту, глубину, смысловую насыщенность, творчество и стоящих за ними трипольцев с их верой, культурой, повседневностью. И такая культура действительно может восходить к нашей прародине. Мы видим и ее сложность, и развитие, и глубочайшее мировидение, и философию. Чувствуем теплое отношение великого исследователя, ученого к своим корням вместо официального оценочного видения наших предков как дикарей, которые еще не слезли с дерева. В этом видении тоже есть чувства, но иные, такие как отчуждение и превосходство, в лучшем случае снисхождение. Здесь мне подумалось: ведь лес – это храм для предков, вспомним священные дубовые рощи и польский фильм «Когда солнце было Богом». Значит, когда говорят про предков, которые «еще не вышли из леса», то эти «доброжелатели» не понимают, что говорят про человека, род, не предавший природу, собственные корни, себя, родную веру и родной храм. Ругая, вы нас невольно хвалите, так как вы можете врать и хитрить со смыслами слов, но русский язык не врет. Так же, как язычество, которое искусственно окрасили отрицательным смыслом и чувством, как и свастику, как пытаются окрасить сейчас отрицающих мужеложство и отстаивающих употребление слов «отец» и «мать» вместо «родителя № 1» и «родителя № 2». Поэтому не удивительно, что Род и рожаницы для русского, тем более иного современника, или вообще неизвестны, что чаще, либо известны как что угодно, но не как нечто самое родное. Особенно редко идет осознание, что речь идет о Творце. Конечно, с развитием Интернета знание стремительно распространяется, но в нас столько культурных напластований, что простая информированность – это только начало самопознания и возрождения.

Еще в 1916 году филолог-славист Н. М. Гальковский заметил: «Вопрос о почитании Рода и рожаниц принадлежит к самым темным и запутанным» [19, с. 153]. Однако и для современной науки ясности в этом вопросе нет. Б. А. Рыбаков посвятил целую главу Роду и рожаницам. Значительная часть главы говорит нам, что до Б. А. Рыбакова этот вопрос либо замалчивался, либо исследователи на него отвечали совершенно невпопад. Так, А. Н. Веселовский полагал, что Род связан с культом предков, «незримых блюстителей домашнего очага и нарастающего поколения» [14]. Первоначально «Род – производитель, совокупность мужских членов племени, сообща владеющих рожаницами, матерями нового поколения» [19]. Далее Род превратился в «дедушку-домового, также пребывающего у очага» [19]. По В. Л. Комаровичу, Род – совокупность предков данной семьи [37, с. 84–104]. Используя исторические факты и здравый смысл, Б. А. Рыбаков остроумно критикует данный подход: «Нельзя же думать, что все многочисленные (и враждующие между собой) княжеские линии XII–XIII вв. условились почитать одного предка и почему-то, вопреки истории, назвали его не Игорем Старым (как считал Иаков Мних в XI в.) и не Рюриком, как стали считать сочинители позднейшей генеалогической легенды, а Родом» [64, с. 440]. Исследователь обращает внимание, что в документах, говорящих о дружинно-княжеском язычестве X века – ни в договорах с Византией, ни в летописном рассказе о пантеоне Владимира 980 года нет ни слова о Роде и рожаницах: «Создается впечатление, что в парадных государственных документах, какими были договоры с греческими цесарями и великокняжеская летопись, земледельческим богам плодородия не было места; они представлялись слишком демократическими, деревенскими и, подобно античному Дионису, не сразу привлекали к себе внимание» [64, с. 442].

Иными словами, настолько разными оказались уже в те времена культура и вера народа и сочинителей, изначально имеющих единый корень, что сочинители даже с целью утверждения своего слова, критики язычества «слона-то и не приметили». Практически так же поступили и исследователи, обратившиеся к данному вопросу уже в XIX веке.

«Следует поставить в упрек исследователям, что они просто пренебрегли таким важным, можно сказать, центральным персонажем славянской мифологии, как Род. В результате укрепился взгляд на рожаниц и Рода как на мелких демонов человеческой судьбы, жизненной доли одного человека. Роду отводилась роль домового» [64, с. 12].

«Кругозор Рода, – продолжает Б. А. Рыбаков, – ограничили рамками одной крестьянской семьи, избой, подпечком; в лучшем случае его считали старшим над рожаницами-мойрами, но опять-таки в пределах только одной семьи или одного княжеского дома. <…> Но не подлежит сомнению, что славянское понятие, обозначенное этим словом, было значительно шире обычного (которому точнее соответствовали слово „доля“, „среча“, „судьбина“ и др.) и включала в себя и идею плодородия, урожая (слова с корнем „род“–„рож“). Для славян-земледельцев было совершенно естественно сочетать в одном понятии судьбу и урожай, долю как предназначенное жизненное место человека и его долю в жизненных благах. Культ рожаниц как женских божеств, покровительствующих рождению чего-то или кого-то, должен быть многозначным, в нем могли проявляться и черты культа общей плодовитости (людей, промысловых зверей, домашнего скота), и культ божеств, помогающих рожаницам, и аграрно-магические представления земледельцев о богинях урожая» [64, с. 13].

Исследуя источники, Б. А. Рыбаков определяет первый по времени материал на указанную тему – это «Слово об идолах».

«Автор „Слова об идолах“ не дает нам абсолютной хронологии, да этого и требовать от него нельзя. Эпоха Рода, поставленная в этом трактате между далекой анимистической первобытностью и дружинным язычеством новорожденного феодального государства, должна занять довольно длительный промежуток времени, характеризуемый крупнейшим переворотом в хозяйственной и общественной жизни человека – переходом от присваивающего хозяйства к производящему, от охоты и рыболовства к земледелию и скотоводству.

Не отвечает автор „Слова“ и на вопрос о сущности представлений о Роде, так как его читателям или слушателям это было, очевидно, предельно ясно. <…> По непонятной причине исследователи полностью уровняли Рода с рожаницами, не обращая внимания на то очень важное обстоятельство, что Род всегда, во всех источниках упоминается в единственном числе, а рожаницы – всегда во множественном (или в двойственном).

В то же время автор „Слова“ впервые начинает раскрывать наш вопрос. Он перечисляет олимпийских богов, но далее переходит к своим русским богам, упомянув (сверх того, что было занесено в летопись) Рода, рожаниц, вил-русалок и Переплута. Все дополнения связаны с аграрными культами» [64, c. 287].

Интересно, что автор предостерег своих читателей от смешения «„родопочитания“ (калька с греческого) с культом русского бога Рода» [64, c. 287]. Исследователи же XIX века (Веселовский, Комарович и др.) не вняли этому предостережению. В „Слове об идолах“ Род определен как предшественник Перуна, следовательно, как главное божество славян до утверждения дружинного культа Перуна-громовержца. Соотношение примерно такое же, как между культом Урана или Кроноса и вытеснившим их со временем культом Зевса. Пять раз чаще, чем кого-либо из богов, упоминает наш автор Рода и рожаниц в своем сочинении. Крайне интересны попытки автора „Слова об идолах“ объяснить происхождение культа Рода и связать его с мировыми религиями. <…> Род сопоставлен с египетским Озирисом <…> Род и рожаницы уподоблены эллинским Артемиду и Артемиде» [64, c. 288].

Итак, Б. А. Рыбаков делает вывод: «автор считал культ Рода одной из мировых религий, которая некогда охватывала Египет (Озирис), Вавилон, Грецию (Артемид – Апполон?), Рим и славянский мир» [64, c. 288].

Изучая следующее сочинение, Б. А. Рыбаков сопоставляет «Слово Исайи пророка» и книгу пророка Исайи в Библии [64, c. 288–291]. Заметим, что «Слово об идолах» и «Слово Исайи пророка» были созданы не позже середины XII века. «В поучении бичуются те, которые отклонились от веры в истинного библейско-христианского бога и избрали себе враждебных ему Рода и рожаниц. Здесь противопоставление является и сопоставлением: Род сопоставлен с Саваофом и с Иисусом Христом. Все кары, все судороги сердец и горение в адском пламени, предназначенные отступникам от библейского бога, здесь обещаны поклонникам Рода и рожаниц. И только им. Масштаб культа Рода достаточно определен этим» [64, c. 290, 291].

Третьим важным источником, упоминаемым Б. А. Рыбаковым, является интереснейший комментарий к Евангелию в рукописи XV – начала XVI века. Его значение по достоинству оценил историк К. Н. Бестужев-Рюмин, сделав следующий вывод: «что касается Рода, то нечего искать в нем предка <…> Род не есть олицетворение рода (gens), а сам создатель…» [10, с. 24].

Нельзя в моей работе не привести полностью наиболее важные выводы по изучению Рода самого уважаемого ныне в научном мире его исследователя – Б. А. Рыбакова.

«Подведем некоторые предварительные итоги тому разнородному и, к сожалению, фрагментарному материалу о Роде, который был приведен выше.

Род – творец Вселенной.

Род вдувает жизнь в людей.

Род – бог неба и дождя.

Род связан с земной водой (родники, родища).

Род связан с огнем.

Род связан с подземным пеклом (родьство огненное).

Род связан с красным цветом (рдяный, родрый).

Род связан с шаровой молнией (родиа).

Рода сопоставляют с Озирисом, с Саваофом, с Ваалом, с Иисусом Христом (косвенно), с „Артемидой“.

Если привести рядом подборку определений и эпитетов античного Зевса, сделанную А. Ф. Лосевым (в его «Античной мифологии» [46]. – А. Д.), то мы увидим много сходного: Зевс – орошающий землю, „дождевой“; Зевс – „имя, означающее вместе и огонь, и жизнь“, Зевс есть пламенеющее вещество; Зевс один является виновником жизни для людей, он – творец нашей жизни.

„Означает же [слово Зевс] четыре: 1. Самого бога или небо. 2. Посейдона. 3. Подземного бога. 4. Солнце“.

Нетрудно заметить, что последнее перечисление четырех богов, сливающихся в одном Зевсе, очень близко (за исключением бога морей Посейдона, лишнего в славянском сухопутном пантеоне) к тем трем русским богам, которые упоминаются как бы взамен одного Рода:

Небо – Стрибог,

Солнце – Дажьбог,

Подземный бог – Переплут,

Посейдон – …

Очень важным представляется взаимоотношение всеобъемлющего Рода со Светом, божеством, которому ставят идолов, посвящают первый день семидневки, отстаивая право культа „недели“, дня солнца. Если бы мы могли поступать по простому математическому правилу („когда две величины порознь равны третьей, то они равны между собой“), то легко установили бы тождество Рода и Света: каждый из них в том или ином источнике сопоставляется с христианским богом-творцом. Свет столь же всеобъемлющ, как и Род. Это сохранилось в русской лексике вплоть до XX в.: „обойти весь белый свет“ – обойти всю землю; „попал в белый свет, как в копеечку“ (о плохом стрелке) – здесь белый свет понимается как необъятное небо (Нельзя исключить предположения, что расплывчатое слово „свет“ могло появиться как легальная замена запрещенного и преследуемого церковниками имени Рода.)

Близость Рода и Света заставляет нас обратить внимание на важнейшего бога средневековых западных славян – Святовита, почитавшегося в Арконе и у других балтийских славян в качестве могущественнейшего из богов. Идол его был четырехглавым и находился в большом храме. Святовиту были посвящены белый конь и оружие.

Святовит был покровителем плодородия, урожая; годичный праздник устраивался после уборки хлебов, а главным обрядовым действием было изготовление огромного, в человеческий рост, пирога. Определяя важное значение Святовита, Гельмольд называет его „богом богов“ (Deus deorum). В другом месте, рассказывая о второстепенной славянской демонологии, Гельмольд снова говорит о том, что у славян есть главный бог, Deus deoruin, не называя его по имени. „Между многообразными божествами, которым присвоены леса, поля, печали и радости, они признают единого бога в небесах, повелевающего прочими богами, и верят, что он, всемогущий, заботится только о небесном...“ (со ссылкой на „Историю балтийских славян“ А. Гильфердинга. – А. Д.).

Для восточных славян таким „единым богом в небесах“ был Род; ему же, вероятно, поклонялись под именем Света. Для западных славян божеством „белого света“ был Святовит, имя которого состоит из двух частей: первая (СВЯТ) обозначала и „святость“ и „свет“, а вторая (ВИТ), недостаточно разъясненная лингвистами, сближается иногда с понятиями „радости“, „тучности“ (со ссылкой на „Славянские древности“ Л. Нидерле. – А. Д.).

С четырехликим Арконским Святовитом Гельмольда и Саксона Грамматика давно уже сопоставлен знаменитый Збручский идол, найденный в 1848 г. на месте стыка четырех славянских племен: волынян, белых хорватов, тиверцев и бужан…» [64, с. 299–301].

Выше мы упоминали о трехчастной картине мира наших предков. Но Збручский идол отражает гораздо больше. Вообще он в силу богатства, красоты, совершенства, насыщенности, взаимодополняемости и целостности смыслов может быть олицетворением родового здоровья наших предков, да и нас с вами. Все что было, есть и будет в мире человека – все есть в нем. Когда задумаешься об этом – только удивишься, почему о нем, как и о Роде, слышала только небольшая часть образованных наших современников. Причем при наличии современных информационных технологий. А детали рассматривает лишь крайне узкий круг ученых в своих прикладных целях. Поэтому мы тоже это обязаны знать подробно и из лучших источников.

«Рассмотрим весь комплекс, датируемый IX – X вв. н. э. в целом. Збручскому идолу посвящена фундаментальная работа Г. Ленчика, но автор не раскрывает содержания изображений. Подлинность Збручского Святовита в настоящее время не вызывает сомнений… Однако внутренний смысл Збручского идола, его отдельных изображений и всей их совокупности в целом будет, вероятно, еще долгое время предметом изучения и дискуссий.

Следует согласиться с Г. Ленчиком, что отождествление идола со Святовитом носит отчасти условный характер – описание Саксона Грамматика очень далеко от облика Збручского идола… Святовит в Арконе – это только четырехликий бог войны, а не Deus deorum, как называл его Гельмольд…

При рассмотрении четырехгранного Збручского идола поражает удивительное сочетание полной законченности, самостоятельности каждого отдельного изображения с подчиненностью каждого из них общему замыслу, единой композиции памятника в целом. Ключом к расшифровке может послужить древнее представление о делении Вселенной на три зоны: небо, землю и подземный мир. Вслед за А. С. Фаминцыным (ссылка на „Божества древних славян“ А. Фаминцына. – А. Д.) я думаю, что именно это и отражено в трехъярусной скульптуре Збручского идола.

 

Верхняя зона (небесные боги)

1. Богиня плодородия (Макошь) с рогом изобилия в руке. На лицевой грани идола.

2. Богиня с кольцом (Лада). По правую руку богини с рогом.

3. Бог войны (Перун) с мечом и конем. По левую руку богини с рогом.

4. Безымянный бог без атрибутов. На тыльной грани идола.

 

Средняя зона (земля, люди)

Хоровод из двух мужчин и двух женщин, держащихся за руки. Пол соответствует полу божества в верхнем ярусе. У плеча женщины на лицевой.

Нижняя зона (подземный мир)

Бог, стоящий на коленях и поддерживающий своими руками плоскость земли с людьми на ней. Скульптор изобразил этого бога не только на лицевой грани, но и на двух боковых, дав туловище в профиль, а голову в фас, благодаря чему получились как бы три бога или „триглав“.

 

Конечно, эта сложная схема никак не может быть сопоставлена с описанием Святовита Арконского Саксоном Грамматиком. Здесь богу-воину посвящена только одна боковая грань.

Збручский идол выглядит много архаичнее и, если можно так сказать, „теологичнее“ Святовита, хотя их разделяет не более трех столетий. Четырехгранность Збручского идола, несомненно, связана с очень древними, еще неолитическими, представлениями о необходимости обезопасить себя „со всех четырех сторон“. Четырехгранные и четырехликие славянские идолы известны в этих же местах уже в IV в. н. э. Если три яруса идола объединяют все три части Вселенной, то четырехгранность его также связана с его мировым смыслом – сила божества должна распространяться во все четыре стороны Вселенной. Таков же, вероятно, смысл и четырехликого индийского Варуны и четырехликого Брамы.

Что же явилось объединяющей идеей трех зон и четырех граней многофигурного Збручского идола? Думаю, что вся композиция подчинена образу фаллоса (идол был выкрашен в свое время в красный цвет) как выразителя идеи жизни, размножения, плодовитости. Фаллические идолы встречаются у восточных славян в других местах, а фаллические обряды, описанные в русских источниках XI –XII вв. (погружение изображения фаллоса в ведро), подтверждены находками в Польше (имеются в виду раскопки в Ленчице, когда К. Яжджевский нашел в слоях XII–XIII веков ведро и „срамоту“ (фалл). – А. Д.).

Бог Природы, бог-жизнедавец – Род мог быть изображен посредством такого архаичного символа. Его многозначимость была выражена посредством пяти других божеств, которые в своей совокупности как бы образовывали его, как Посейдон, Аид и Гелиос составляли одного Зевса.

Всю збручскую композицию можно расшифровать так: средний мир (мир земли) заселен людьми (мужчинами, женщинами и детьми). Возможно, что они изображены здесь в ритуальном хороводном танце. Поддерживает землю усатый бог, стоящий на коленях. Возможно, что это Велес – всенародный бог скота и богатства, связанный с землей и урожаем. Верхний ярус – небесный. Там на каждой грани изваяно особое божество: на главной лицевой грани – Макошь с рогом изобилия; по правую руку – второе женское божество – Лада, богиня произрастания и покровительница свадеб, с кольцом в руке. Вполне возможно, что именно так персонифицировались древние представления о двух рожаницах. По левую руку богини Макоши – бог-воин, соответствующий русскому Перуну или западнославянскому Святовиту. Он вооружен мечом-палашом IX в., и ему дан конь. Мужское божество на задней грани лишено каких бы то ни было атрибутов, и его имя можно назвать только гадательно.

Сопоставим пантеон Владимира с предложенной мною [Рыбаковым] расшифровкой збручских изображений.

 

Збручские божества Пантеон Владимира

(Киевская летопись, 980 г.)

Макошь Макошь

Лада –

Перун Перун

Дажьбог Дажьбог

Велес –

– Хорс

– Стрибог

– Симаргл [63, с. 244]

 

Если считать, что перечень киевских богов обязательно должен включать в себя богов збручской композиции (что не подтверждается наименее спорной Ладой), то нам следует выбирать одного из трех: Хорса, или Дажьбога, или Стрибога. Симаргл, как божество явно собачьего облика, отпадает. У Хорса и Дажьбога допустимо предполагать солнечные символы; их нет на божестве тыльной стороны. Единственный бог, не имеющий никаких символов, – Стрибог, бог, связанный с ветрами. Быть может, он и изображен на обратной стороне четырехгранного истукана?» [64, с. 301–303].

В древнерусских источниках обычно вместе с Родом упоминаются рожаницы. Б. А. Рыбаков задается и вопросом о рожаницах – спутницах Рода. Существует несколько неясностей, касающихся их. Так, он отталкивается в своих рассуждениях от определения их числа. Рожаница в единственном числе встречается крайне редко и только наряду с различными мелкими духами и божками. Всегда, когда речь идет об источниках, посвященных критике культа Рода и рожаниц, последние упоминаются во множественном числе. Но, к счастью, Б. А. Рыбакову удалось определить, о каком именно числе идет речь. В «Слове Исайи пророка» мы встречаем в одном из списков довольно последовательно проведенное двойственное число. Ученый устанавливает, что это произведение относится к концу XI или началу XII века, «т. е. к тому времени, когда обязательное применение двойственного числа было твердым грамматическим правилом. Следовательно, были две рожаницы. Установление этого факта очень важно для нас, так как позволяет надежнее, с большей уверенностью сопоставлять пару славянских богинь с далекими первобытными мифами» [64, с. 303].

В нашей подчас далеко не героической современности мы редко и подчас непродуктивно задаемся сущностью женского начала. Некими чужеродными началами, некими человеческими, а точнее, античеловеческими сделано все, чтобы женская сущность связывалась с неограниченной свободой от всего, в том числе и от веры во что-то высшее, кроме собственной личности. А также, чтобы женская сущность связывалась со свободой от деторождения, материнства, семьи, рода. Произвол этого плана зашел так далеко, что и в повседневной жизни современниц и современников мы видим его разрушительную работу.

Наш любимый автор Б. А. Рыбаков показывает историческую и смысловую глубину, силу и всенародность культа Рода и рожаниц. «На культе рожаниц хорошо проявляется закон сохранения наиболее архаичных представлений: едва ли подлежит сомнению большая древность культа двух женщин – Хозяек Мира, двух Прародительниц (выступающих иногда в оленьем или лосином облике) по сравнению с культом всеобъемлющего, беспредметного, почти абстрактного Рода, порожденного условиями более позднего земледельческого быта. В ранних памятниках XI–XII вв. н. э. есть и Род и рожаницы, а в более поздних, относящихся к XI–XIV вв., имя Рода иногда исчезает, но рожаницы остаются. Более того, к XIV в. рожаницы выдвинулись на самое видное место в языческом подборе богов: „Се первый идол рожанице... А се второе – вилам и Мокоше...“ [19, с. 163] (здесь Б. А. Рыбаков ссылается на исследование Н. М. Гальковского „Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси“. – А. Д.).

Культ рожаниц отличался от остальных языческих обрядов прежде всего своей явностью, открытостью, торжественными пирами в честь богинь, частично замаскированными празднествами богородицы. Эти пиршества в известной мере противопоставляются „кладению треб“ другим богам, которое производилось христианами тайно. Принесение в жертву животных и птиц могло производиться в своих дворах без особой огласки. Трапезы же Роду и рожаницам устраивались с соблазняющей всенародностью. Принявшие христианство русские люди XI–XII вв. все еще, по свидетельству автора „Слова об идолах“, „и ныня по украинам их молятся проклятому богу их Перуну, Хорсу и Мокоши и вилам, но то творятъ акы отай. Сего же не могут ся лишити, наченше в поганстве, даже и доселе – проклятого то