В традиционной культуре русских

Рассмотрим некоторые особенности воспроизводства рода, сохранения себя и своего здоровья в поколениях.

На мой взгляд, есть единственная глобальная проблема человека и человечества. По-русски проблема – это задача, а по сути – цель, мета, т. е. куда следует метиться, направлять всего себя. Что это за единственная мета? Это продолжение рода.

Для неверующего или некрепкого в вере это просто размножение с передачей фамилии по наследству вместе с самим материальным наследством, внешностью. Это, в лучшем случае, еще нечто, что передается по роду или обслуживает продолжение рода. В это безбожное нечто входят быт, чувства, культура, образование, медицина и все прочее вполне на законных основаниях, так как по конституции у нас свобода воли.

Для верующего же это продолжение Рода с большой буквы, т. е. божественное принятие великого наследия предков и Творца и его божественная передача великим детям, внукам, всему своему роду и народу. Такая передача, чтобы принимающие были способны на бесконечную передачу сокровищ наследия.

Что это за наследие такое? Это, конечно, духовное наследие, но нельзя сказать, что оно этим исчерпывается.

Как здравомыслящий человек, врач, скажу, опустившись на землю, но видя небо, что без, например, здорового генофонда, семейного благополучия, своей Родины, чистой планеты и прочих осязаемых вещей человек, человечество не продолжат свой род. Веря или не веря в Творца. Именно естественные вера-знание, вера-действие предков, их природная жизнь, неиспорченность современной западной цивилизацией были, есть и будут гарантом, оберегом божественного продолжения рода.

Тут очень много особенностей. Например, даже американский психолог, правда, начала XX века, С. Холл говорил, что быть единственным ребенком – это уже иметь болезнь в себе. Эти слова находим в книге Г. Т. Хоментаускаса, у которого я учился несколько дней. Это известный литовский теоретик и практический психолог. При понимании необходимости воспитания ребенка с другими детьми, Г. Т. Хоментаускас все же больше заботится о конфликтах между детьми в семье. Подвергает сомнению субъективные, на его взгляд, установки, что «дети должны быть такими как мы; родители полностью ответственны за воспитание детей» [83, с. 6, 56]. Где нет однозначности, там при искусственно раздуваемом эгоизме и ювенальной юстиции недолог час, когда родители окажутся вообще вне закона.

Западный подход без переработки у нас неприменим. Зачастую мы идем не тем путем, а именно – пользуемся чужим, не различая своего. Кроме внешне очевидных вещей нашего наследия есть нечто неосознаваемое, как, например, архетипы коллективного бессознательного К. Г. Юнга: «Архетип есть своего рода готовность снова и снова репродуцировать те же самые или сходные миф[олог]ические представления» [91, с. 75]. Значит, если мы хотим быть здоровыми, через сохранение лучшего в нашем наследии, то нам следует сосредоточиться на воспроизводстве нашего здоровья, воспитания, силы и славы через продолжение рода и управление в традиционной культуре русских, знать ее, например по народной мифологии. Ведь важно, что «наиболее естественно архетипы проявляются в мифологии. Именно здесь они находят для себя тот путь, который соединяет сознательную и бессознательную реальности» [40, с. 6]. Следует сосредоточиться на воспроизводстве представлений всего этого и много чего существенного, например, образов парня, славницы, большака, большухи, меньшицы. Другой вопрос – как это все воспринимать, что и как воспроизводить в нашей реальности.

При всей сложности мира духовный стержень, естественная вера наших предков – это основа воспроизводства жизни, здоровья, рода и совершенства.

Критериями естественной веры для меня как руса и моих друзей, студентов, являются, например, количество и «качество» детей. Включая сюда родовые здоровье, воспитание, счастье, любовь членов рода, их полную трезвость, отсутствие курения, полноту семьи и ее величину, единство с родом и народом. И конечно ее, семьи, «качество», родовое гнездо на земле, любимый общий труд на земле, любовь к природе, включая домашних питомцев, растения. Естественный круг замыкается и возвышается.

Здоровье у нас понимается в родовых коллективистских растительных образах и при этом мы любим род, растения, русский лес как растительный «коллектив». Но и это святое врагам или круглым дуракам, манкуртам, иванам, не помнящим родства, остро надо попытаться извратить в нашем сознании, для своих тупых или корыстных, нацистских целей. Всегда естественное желание продолжить род сегодня искусственно снижается до якобы скотского желания «ботаников», «овощей», хотя животные, растения – это естественные божьи творения и уж точно лучше многих современных людей и преступных сообществ и нашего коллективного уничтожения природы и самой Земли и уже засорения космоса. Оно, желание, злоумышленно или неосознанно снижается и как реальное желание, и как теоретический, и как практический стандарт человеческой жизни. Это желание также извращается и убивается враждебными роду человеческому силами.

Выше был приведен источник, исследующий современные западные детские мультфильмы, провоцирующие бездетность как этническое оружие, оружие геноцида [42]. Римский клуб, концепция «золотого миллиарда», ювенальная юстиция, это все проявления античеловеческих, направленных против рода сил, в угоду неким корыстным интересам. Налицо лживая, человеконенавистническая, в том числе для России, искусственная западная философия: «человек человеку – волк» (но волки, как известно, как раз наоборот, живут стаей – и налицо безнравственность, бред), философия Гоббса – «война всех против всех» (но ведь особенно сейчас проблемы, стоящие перед Землей, требуют мира). Все это философия убийц и самоубийц, тщетно желающих спастись в ими же или им подобными устроенной воронке вырождения. Как говорится, «не плюй в колодец – пригодится воды напиться» или «на чужом горбу в рай не въедешь», «своего счастья за счет несчастья другого не построишь». В своей работе «Совершенство и свобода» Н. М. Чуринов подытожил тысячелетние итоги человеческой мысли, доказывающие необходимость различных подходов, различных философий и стандартов жизни, стандартов действия и поступков для разных типов общества – западного и восточного [85]. Что называется – со своим уставом в чужой монастырь не лезь.

Как же продолжали род наши предки? Ведь эти знания являются ключевыми для нас, для продолжения рода нами, для основ нашего родового здоровья.

В любви, разуме, в традициях, в естественной природной вере. Уж точно не как Ромео и Джульетта продолжали наши предки род. Слащавая романтизация самоубийц, некрофилов, блудных сыновей и дочерей, богоотступников, выдаваемая за классическую культуру, не могла не навредить русскому роду и всем родам, которые так или иначе прикоснулись к подобной «высокой европейской культуре». Пора отринуть наваждение чужих образов. Любовь у русских понималась не как европейская куртуазная любовь до брака (культура «любви как самоцели»), а как зрелое чувство, возникающее или укрепляющееся в браке, а именно в соединении родов, едином земном и божественном продолжении рода. И, конечно, семья без детей и участия ушедших и живых членов рода – это не семья вообще и не счастливая (заметим смысловую, корневую взаимосвязь слов «участие» и «счастье», «часть» и «целое») семья. Другими словами, счастье, в том числе счастье любви, не противоречит интересам рода. Любовь возникает в роду, в нем вызревает, живет и продолжается до гроба и после. Как и в раннесредневековой Европе, в средневековой Руси любовью в полном смысле слова, по-видимому, считалась проверенная временем любовь мужа и жены – а внебрачные отношения и измена рассматривались как «грех» или «баловство» и с ними никаких возвышенных понятий не связывалось. То же самое можно увидеть, например, в исландских сагах.

В своей монографии «Традиционный жизненный уклад русских Водлозерья…», посвященной исследованию традиционных обрядов и обычаев на примере русских, проживающих в Карелии, К. К. Логинов пишет: «Общеизвестно, что традиционные русские семьи создавались на основе моногамного брака, носившего патрилокальный характер, так что в подавляющем количестве случаев молодая жена переходила жить в дом мужа. Иногда муж переходил в дом жены, становился „примаком“. Состояние в браке в традиционной крестьянской деревне было нормой для любого человека. Только женатые люди могли быть правомочными на сельских сходах, имели возможность получить в надел землю, завести самостоятельное хозяйство… Вне семьи отдельно взятый крестьянин экономически не мог нормально существовать. Брак был для крестьян не только залогом самостоятельности и веса в общине, но еще и моральным долгом… Отношение крестьян к браку было однозначным: здоровый человек, не желавший почему-либо заводить семью, даже настоящим крестьянином не считался… Такое состояние в крестьянском обществе считалось противоестественным и нелепым… В конце концов, вступать в брак при господстве в обществе моногамных отношений людей заставляло элементарное половое влечение, о чем недвусмысленно говорит севернорусская пословица: „Уженной рыбкой да прошенной пипкой сыт не будешь“. Православная церковь в XIX веке допускала брачные связи кровных родственников по прямой линии не ранее, чем в восьмом поколении, а по боковой линии – не ранее, чем в четвертом поколении» [45, с. 23, 24].

Мы видим, что в случае навязываемой нам куртуазной, гомосексуальной, гендерной (предполагающей произвольный выбор пола) и прочей западной любви и семейной политики извращается и половое влечение, и желание продолжить род. У нас же половое влечение (в традиции, в наследии, обычаях, коллективном бессознательном) идет на пользу и человеку, и рождению, воспитанию детей. Рядом с Красноярском, в Нижнеингашском районе, где я начинал работать психиатром, близко к нам по времени, в конце XIX века, еще сильны были традиции повышения плодородия на масленице, способствующие переходу парня, девушки из одного мира в другой. Но обычаи были направлены и на родителей молодых, не обеспечивших в этом году, когда сыну, например, настала пора, создания новой семьи. «В отдельных случаях обрядовому наказанию подвергались родители холостых парней, несущие, по мнению деревенского коллектива, ответственность за детей. Так, в селе Нижний Ингаш „колодку на шею“ вешали не только парням, но и их матерям, приговаривая при этом „А чтоб тебя удавило, что сыночка не женила“» [56, с. 104].

Так род, община, народ управляли как самим своим существованием, так и его улучшением. Особенности воздействия были предельно ощутимы и сильны в общине, где любое воздействие и само по себе замечается. Так, на праздновании масленицы, как мы видели выше в примере, существовали умножающие совершенство, красоту и здоровье порядки. Эти порядки были как в годовом, так и жизненном цикле человека. Среди них основные – это главенство мужа, переход жены в род мужа, муж для женщины самый главный и родной человек. В последнем случае и детям гораздо лучше, нежели когда мать главная или ребенок главный. Ведь главенство мужа естественно не только потому, что это всегда, в обозримом прошлом так было, но и потому, что по физиологическим и психологическим причинам мужчина больше силен во внешнем материальном и духовном мире, а женщина – во внутреннем.

Русскими говорилось: «Мужчина открывает мир, а женщина его обустраивает». Большинство выдающихся политиков, ученых, писателей и других внешних лидеров – мужчины, но мужчина не может зачать, выносить, родить, вскормить молоком, как и не может без существенных потерь, вплоть до полной потери себя и для рода, быть «ниточкой за иголочкой». Или мы хотим равенства полов такого, что, грубо усиливая, можно сказать – мужик будет рожать, а баба шпалы на железной дороге класть и вместо здоровых, счастливых, воспитанных в любви детей получать президентский пост и Нобелевскую премию? Нам же подсовывают извращенную мысль: что, женщина только для кухни и для того, чтобы рожать, воспитывать да мужа ублажать? Женщины, как и мужчины, у нас не были рабами. Женщины на Руси в сложных случаях и большака заменяли, но это не от хорошей жизни и как вынужденное, редкое явление. И говорить «только рожать»… Но ведь это чудо, счастье – рождение новой жизни, воспитание человека. Этой темой занимаются академики, академии. Но кто лучше женщины, а точнее, кто лучше матери с помощью отца и рода воспитает свой плод в животике и совсем маленьких деток? Пробирка, врачи, академики? Социальные педагоги, конституция или ювенальная юстиция? Но сейчас международное сообщество, государство все больше подменяет семью, превращая ее в лучшем случае в функцию или фикцию, отбирая частично или полностью детей, о чем ниже. Род, семья из героя превращается злыми силами в профана, в пустышку и ничтожное нечто. Но есть еще народная сила. Это обычная и генная память, память коллективного бессознательного и зов предков. Над этим не властен никто. Но идет информационная и обычная война. В современных условиях – это противостояние рода и саморазрушающихся, неуправляемых ими самими, злых сил. Итогом может быть либо осознанное возрождение рода как человеческого института, либо гибель человечества и планеты Земля. Среди высказываний коренных жителей Америки, индейцев, обращает на себя внимание высказывание вождя Ситла (XIX век): «Когда будет срублено последнее дерево, когда будет отравлена последняя река, когда будет поймана последняя птица, – только тогда вы поймете, что деньги нельзя есть».

Тема продолжения рода – эта тема всей жизни наших предков и жизни Руси. Она представляется безбрежной. На повседневном и на магическом, духовном уровне люди жили в этой теме всегда и везде. И на земле, и после смерти, поддерживая и оттуда свой земной род. Мы можем рассмотреть только капли безбрежного земного и космического океана темы продолжения рода. Хотя в каждой капле живет и отражается Вселенная. Это похоже на фрактальную геометрию, которая описывает природные объекты, например горы в их бесконечном многообразии, деревья, лес, их изменения, рост.

Итак – божественные капли Вселенной рода как попытка приблизиться к своему роду и в целом к роду русов.

О жизни ребенка или о предпосылках его жизни на материальном уровне стоит говорить еще до зачатия. На духовном уровне, это, наверное, вся реальная и волшебная, духовная жизнь рода и природы, Космоса.

С внутриутробного состояния, с детства ребенок рос в окружении братьев, сестер и других детей, что определяло его коллективизм и в высоком смысле беспредельность, божественность, и в осознании того, что от него самого, его поведения зависит этот мир и его будущие дети.

«Спровоцировать бездетность тоже опасались, – пишет К. К. Логинов, – об этом свидетельствует приговор, произносимый девушками в старину каждый раз при расчесывании волос: „Расти коса до пояса, расти коса до пят, принеси мне, косынька, детушек-ребят“… Во избежание бездетности детям и подросткам обоего пола запрещали забирать из гнезд яйца куропаток, уток и других диких птиц, откладывающих в гнездо помногу яиц. Считалось, что за разорение гнезд таких птиц наказывает сама Богородица… которая в народных представлениях выступала покровительницей чадородия. Если случалось, что дети приносили яйца этих птиц в деревню, взрослые им говорили: „Отнеси обратно в гнездо, иначе и твоих деток потом унесут“… В отношении лягушек и жаб, плодовитость которых была общеизвестна, тоже соблюдался запрет. Мамы детям говорили: „Не бросайте камни и коряги в лягушек и жаб, когда они свадьбы справляют, а то сами когда-нибудь уродов родите“… Этот запрет может служить одним из подтверждений… связи деторождения с представлениями о магической символике лягушки/жабы…

В целом можно утверждать, что отношение к жабам и лягушкам у водлозеров было положительным. В подтверждение этой мысли приведем одно водлозерское суеверие: „Если хочешь быть богатым, поцелуй на Пасху жабу в бане“… Известно, что лягушка в глубокой древности входила в число ми­фологических животных солнечного пантеона. Поморы Терского берега считали, что солнце состоит из кусочков лягушки… В экспозиции краеведческого музея города Вытегры имеется вышитое полотенце с весьма показательной сюжетной вышивкой. В верхней части закрайка вышиты желтыми нитками два солярных круга, в средней части – летящая головой вниз зеленая „лягушка“, расшитая характерными для мифологических существ пятнами и крестами, в нижней – зеленое поле с тремя голубыми озерами. Сюжет этот – явное переживание некого мифа или предания о прыжке с небес на землю кос­мологической лягушки. Здесь же можно вспомнить народные предания о том, что нынешние лягушки на земле – это „бывалошные люди“, погибшие после Всемирного потопа, после нового Потопа лягушки снова станут людьми, а люди – лягушками…» На Русском Севере также зафиксировано поверье, что лягушки произошли от женщин, не почитавших Пятницу, за что и были обращены в это земноводное существо. «В таком контексте вполне понятен запрет детям убивать лягушек: „Не убивай лягушек, а то мать умрет“» [45, с. 45, 46].

И здесь мир целостный, который в силу целостности целителен. И птицы, и лягушки своим существованием, своим родом, осознанным людским родом, помогают деткам встроиться в единый мировой родовой порядок, думать о том, что у них будут когда-то дети и какие это будут дети. Плохому танцору, как известно, естество мешает, а природному народу, как мы видели, и птицы, и лягушки – пример и помощники. Пример и помощь людям и от символического ряда, где лягушка – матка, плодородие, где после времен рожаниц почитают Богородицу, Пятницу, символизирующую ее же [34]. В основе почитания перечисленного – культ плодородия и культ Рода и рожаниц.

Отправление родинного[§]обряда, возможно, начинается с приведенных примеров, касающихся воспитания, посвящения девочек. На свадьбе он также занимает ведущее место. Вся жизнь, ее переломные моменты – рождение, женитьба/замужество, смерть, а также загробное существование, – все это было направлено на продолжение рода. А родинный обряд также направлен на продолжение рода, его здоровье и здоровье каждого.

Этот важный для нас обряд представляет собой комплекс ритуальных действий, связанных с рождением ребенка. Включает обычно подготовку к родам, сами роды и послеродовой период, продолжительностью в сорок дней, после которого роженицаи новорожденный принимали «очистительную молитву, а до этого их считали «нечистыми».

По работам советских этнографов Д. К. Зеленина и Е. Г. Кагарова (1926–1029 годы) воспроизведем картину проведения родинного обряда в России конца XIX века – начала ХХ века.

В народной культуре элементы родинного обряда можно обнаружить уже на свадьбе, где совершались определенные магические действия, призванные повлиять на количество и пол будущих детей. В Архангельской губернии после свадебного застолья последний гость разбивал горшок со словами: «Сколько черепья, столько ребят молодым». После венца невесте давали подержать мальчика, чтобы первенец был мужского пола. В Вологодской губернии колдун в бане завязывал невесте узлы на поясе: сколько узлов, столько и сыновей она родит; мать невесты втыкала в ее рубашку девять раз иголку без ушка с пожеланием родить девятерых мальчиков. В Калужской губернии после свадьбы невеста должна была перекинуть через ворота донце прялки, чтобы первенцем был мальчик.

В русской деревне рождение человека воспринималось как великое таинство, поэтому был широко распространен обычай скрывать от посторонних сам момент родов. Считали, что особенно опасно для роженицы, если местные девушки узнавали о начинающихся родах, так как из-за этого роды могли тяжело проходить. В этом случае для облегчения родов от этих девушек требовалось расплести косы, иначе «за каждый волосок будет маяться родильница». Обычно при родах помогали повивальная бабка, муж, иногда мать или свекровь роженицы. В Сибири момент наступления родин скрывали даже от членов своей семьи, а на Русском Севере и в Западной Сибири повивальную бабку приглашали только после родов, более того – не разрешалось даже произносить слово «роды». Сами роды, их время и место были отмечены в народной культуре печатью святости, богоданности, что, в частности, отразилось в народной лексике: «Бог дитя дал», «Божья прибыль». С другой стороны, на мифологическом языке роды, особенно первые, описывались как смерть роженицы: она «как перед смертью просит прощения», прощается с семьей, животными, «белым светом» и принимает «смертный час». Смертные мотивы объясняются переходным характером родинного обряда – молодуха становится матерью, что связано, с точки зрения традиционного сознания, с ее символическим умиранием и последующим возрождением, но уже в новом качестве.

В русской деревне рожали обычно в бане, хлеве, риге, чулане, сарае, которые считались «нечистыми», отдаленными. Сами роды воспринимались как путешествие будущей матери за ребенком. Поэтому роженица должна была постоянно двигаться, перемещаясь по комнате и пересту­пая через брошенные на пол различные предметы утвари и даже выходя за пределы избы, если роды проходили в доме. Судьба ребенка, как считалось, зависела от правильного выбора места родин. Так, если у женщины до этого умирали дети, то ее отправляли рожать уже в другое место, также полагали, что если младенец родится не дома, то ему «век дома не видать, работы чужой не минуть». Для облегчения родов раскрывали все, что заперто: сундуки, двери, печную трубу, в трудных случаях – царские врата в церкви.

В народной культуре роды осмысливались как момент истины, когда все прошлые грехи женщины и ее мужа проявлялись и обнаруживали себя. Свидетельством тому были те или иные отклонения. Об этом говорят народные представления о причинах тяжелых родов; например, в Орловской губернии в случае трудных родов повитуха спрашивала мужа и жену, не согрешили ли они под праздник. В Псковской губернии примечали, что если роженица не выносит присутствия мужа, значит, неверна ему, в Пензенской губернии причину трудных родов видели в ссоре роженицы с кем-нибудь из близких или соседей.

В русской деревне обязательным считалось «справить три бани для роженицы», т. е. она должна была находиться в бане три дня, а иногда и неделю. При этом соблюдались различные предосторожности, чтобы уберечь роженицу от воздействия злых сил: ее прятали от чужих глаз; у порога бани ставили кадильницу с ладаном; от сглаза рядом с роженицей клали сковородник и под подушку нож. Для защиты роженицы от нечистой силы ставили ухват рогами к печи – при выходе роженица брала этот ухват; часто обмывали роженицу и новорожденного с молитвой или заговором.

На крестинах,которые совершались обычно на третий или восьмой день, гости собирали деньги роженице и угощали ломтем хлеба, который вырезался из середины горбушки. Чаще всего роженица не сидела за столом, а находилась «за перегородкой». В Орловской губернии кум с кумой приносили ей деньги и прятали под подушку со словами: «Вот тебе, кумушка, хреснику на мыло, почаще мой, чтобы скорей рос да здоров был».

На сороковой день роженица с младенцем отправлялась в церковь, чтобы принять «очистительную» молитву. Священник вносил мальчика в алтарь, а девочку прикладывал к иконам царских врат. В Ставропольской губернии в этот же день, иногда на следующий, роженица приходила к кумовьям с угощением, а те, в свою очередь, дарили младенцу ру­башку. В Орловской губернии, наоборот, кума шла к роженице с поясом и рубашкой для крестника, одевала его, подпоясывала и обрызгивала святой водой; в Курской губернии крестник получал от крестной крестик [34, с. 525–527].

Обряд, как и вся жизнь русов, выражает, отражает, регулирует, целит мир, здоровье человека, рода и народа. В нем божественность, так как роженица и новорожденный способны прийти из мира мертвых в мир живых и можно «смыть нечистоту» мира мертвых. Молодуха, как и плод, перестают быть в прежнем качестве и возрождаются бабой и дитем. Причем «Бог дитя дал», «Бог дал, Бог взял». Божественность и святость, защищенную таинственность в это время женщины и дитя можно объяснить не столько предрассудками, сугубо энергетическими практиками, сколько исконными корневыми правилами жизни русов, нашей духовностью и верой в Рода и рожаниц, защитой (иммунитетом) родового здоровья.

В родинном обряде необходимо, чтобы для лучших родов все было открыто. Это еще раз показывает, что мир наших предков был целостным, управляемым ими и этим целительным. На философском уровне это говорит о том, что в мире есть взаимосвязь явлений и, по Н. М. Чуринову, это соответствует восточному коллективистскому типу общества [85].

О той же взаимосвязи явлений, целостности, целительности говорит осмысление в нашей культуре родов как момента истинности, в частности расплаты за грехи мужа и жены. Эти природные, родовые особенности нашей культуры (целостность, целительность в силу целостности, взаимосвязь явлений, коллективизм или соборность, познаваемость мира, идеал в виде лучшего и совершенного) со времен Рода и рожаниц переходили в Русь после крещения, жили в христианизированных формах. Все это объясняло насыщенную жизнью, здоровьем реальную и мифологическую повседневность женщины, плода, новорожденного, членов рода. В том числе это касалось указанных выше предосторожностей против злых сил.

Управлением заведенным родовым порядком, продолжением рода в народной в русской народной культуре, кроме князей и других духовных и светских вождей, непосредственно в роду, семье занимались большак и большуха. Защитником, представителем перед Богом и внешним миром, добытчиком, кормильцем, а значит, и оберегом (гарантом) продолжения рода, родового здоровья, главой в роду был большак. Большуха – это устроительница очага, дома, рода, помощница большака, глава женской части рода» [53, с. 9].

Для современного человека и его карьеры не имеет большого значение его семейное положение, наличие детей, работа на земле, забота о близких, дружная и полезная жизнь в общине и в единстве с природой, его вера или безверие. Раньше, например, не было жилищной проблемы – друг другу строили, не было такой детской и подростковой и любой преступности, не страдали так сироты, так как был родовой, общинный порядок, обычное право, а детей чужих не было для рода и общины. И конечно, современные условия лидерства – это путь в никуда.

Для большака и большухи, для наших предков-крестьян все вышеперечисленное положительное было обязательным условием полноценной жизни. Конечно, по умолчанию, не только не менее важно, но было целью нашего предка благополучие, родовое здоровье в обычно многодетной семье, причем в жизни, смерти и загробной жизни. Ложь, приспособленчество, халява, связи не были ценностью или эффективными средствами социального лифта. Лишь правда и искренность, личная жизнь, пример имели значение. Именно поэтому ведущую роль в крестьянском, корневом у нас обществе, определяющем развитие народа, государства, могли выполнять «только состоящие в браке и имеющие детей, то есть реализовавшие соответствующую своему полу программу участия в человеческом воспроизводстве» [53, с.10]. Недаром при уничтожении русских основная ненависть, острие геноцида были направлены на верующих и кулаков, на их род. Остались бы они – и Европа, и США с Канадой, и даже Китай с Японией сегодня бы были первыми друзьями самой сильной в мире России. Наше обществознание в лице ученых, осознающих эти вопросы, не живет по критериям народа. Поэтому и осознать что-либо истинное не получается – и не получится, пока не вернемся к корням и станем жить по-народному, пусть и в условиях современности, меняя постепенно эти условия.

В глубокой, редактируемой историком, доктором наук И. И. Шангиной, энциклопедии «Мужики и бабы…» Н. Прокопьева так пишет в тематической статье: «Большак (хозяин, набольший, старшой, большая голова). Глава семейного коллектива, состоявшего из одной семейной пары с детьми или из нескольких пар; одна из социовозрастных ролей женатого мужчины... управлял делами и имуществом всего семейного коллектива, а также представлял имущественные и социальные интересы семьи в сельской общине на сходе.

Большаком становился зрелый по возрасту мужчина, обладавший всеми характеристиками полноценного (по народным представлениям) человека и имевший семью и детей. Зрелым человеком называли того, кто находился „в поре“, т. е. периоде стабильности, самой продуктивной стадии развития.

Для описания зрелого возраста использовались выражения, объединяющие одновременно характеристики как половозрастного, так и социального свойства. Названия „боец“, „тяглый“ обозначали человека в период от женитьбы до шестидесяти лет, когда он выполнял все повинности. Определение „тяглый/дяглый“ означало одновременно сильного, здорового, работящего человека. Большак в семье был наделен почти неограниченной властью как над имуществом семьи, так и над ее членами, в частности своими несовершеннолетними детьми. „Большой в дому, что хан в Крыму“, – говорила пословица... Он распределял работы среди взрослых сыновей, следил за сохранностью орудий труда и домашней утвари, приводил их в порядок, чинил; в его ведении находился весь приход и расход в семье – все покупки и продажи. Он следил, чтобы кому-либо не было преимущества, например в платье, обуви. У него хранилась семейная казна, которой он самолично распоряжался, и никто не мог требовать у него отчета. Как правило, хозяин постоянно носил на поясе ключ от сундука, где находились деньги, документы и другие ценные вещи. У многих крестьян большоводство, то есть заведование всем хозяйством, исстари передавалось от отца к сыну. После смерти хозяина все большоводство принимал старший сын, в том числе и пояс с ключом, которым опоясывался прежде старый хозяин.

Большак, регулируя отношения в семейной сфере, являлся представителем семейного коллектива в общине, через него осуществлялась связь семьи и общины в плане регулирования социальных отношений. Хозяин, отец семейства обладал всей полнотой власти до тех пор, пока его сыновья не вырастут – „не придут в пору“, тогда бесконтрольную власть отца могли ограничить сыновья-работники. Обязанностью отца-хозяина было обеспечить благополучие семьи, воспитать детей, которых он должен был „поставить на ноги, вспоить, вскормить, женить и долю дать“. Нерадивого хозяина, что растрачивал семейное имущество, наказывала община. Она могла передать управление хозяйством старшему сыну, а если он не достиг совершеннолетия, то хозяйке. Большак являлся представителем семейства в сельской общине; кстати сказать, и правом голоса на сельском сходе обладал только старик-хозяин, что подчеркивало его персональную власть, невесту для сына также выбирал отец» [53, с. 61,63].

Почти неограниченная власть большака предполагала такую же и ответственность. Он был на виду у общины, властей, своей семьи и рода, причем на виду как у живущих, включая сыновей, преемников, так и на виду у умерших и еще не рожденных членов рода в ином, но почитаемом им и всеми общинниками мире. С современным просвещенным самодурством «ядра семьи», например матери-одиночки или ребенка-индиго, которые главные в семье, что убивает их развитие, тело и душу, это не сравнишь. Большак был не просто главным: он правильно и вовремя умел делать все, что необходимо, и делал: от строительства дома, изготовления инструментов, их починки до воспитания детей, постановки их на ноги, выбора невесты сыну, постепенной передачи большины и последующей помощи роду и правильной смерти. Община в случае нерадивости хозяина, в том числе растрате средств семьи, могла передать большину либо старшему сыну, либо из-за его малолетства – хозяйке. Другими словами, его власть могла быть только ответственной властью у всех на виду и только властью, несущей благополучие и здоровье как ему, так и продолжающемуся здоровому роду, а значит, и народу русов или, как нас назвали позже поляки-оккупанты во время Смуты, русскими (по Далю [25, с. 114]), что не является нашим самоназванием.

Итак, перед нами сочетание здорового индивидуализма и коллективизма, правильность, в соответствии со своей природой, полоролевого мировоззрения и поведения. Это сочетание ведет к здоровью всех и каждого, к процветанию человека, рода и народа. Община, состоящая из нескольких родов, уже похожа на племя, особенно при наших расстояниях, наших природно-климатических условиях, а из таких племен и их вождей и состоял наш великий народ до недавнего времени, в том числе и из баб (а не современных, зачастую эмансипированных матерей-одиночек, зачастую прокуривающих и пропивающих, проедающих с помощью генетически модифицированных продуктов свое здоровье, а также здоровье детей и рода, весь тысячелетний генофонд, пот и кровь, могилы и души предков), которые в Великую отечественную войну вынужденно сами воспитали детей, были председателями колхозов, пахали на коровах матушку-землю и выиграли с мужиками страшную войну, которая была не по силам Америкам и Европам.

Далее в упомянутой энциклопедии Н. Прокофьева исследует тему роли женщин в управлении родом, ведущим к здоровью женской части рода и здоровью всего рода и народа. «Большуха (большиха, хозяйка, старка, старая). Старшая по положению в доме среди женщин, как правило, ею являлась жена большака.В основе большинства терминов, как и в случае с вариантами названий мужчины-хозяина, лежит корень „стар-“, который имеет значение „быть опорой“ (см.: Трубачев О. Н. [78, с. 49]). Кроме того, замужнюю женщину часто называли „бабой“.Это слово, помимо основных значений, имеет следующие: „вертикальный столб у колодезного журавля“ и „столб, служащий для опоры“. Большухой обычно была мать семейства или невестка – жена большака-сына, при условии, что у нее больше, чем у других невесток, сыновей, также могла быть вдова большака, если среди ее детей есть мальчики. Большухой могла стать и старшая невестка в доме. Таким образом, это замужняя женщина, не очень старая, имевшая детей.

В обязанности большухи входило следить за порядком в семье, а также готовить пищу для всех живущих в доме, тогда она называлась еще „стряпухой“. В ведении большухи находились все женские работы, которые она распределяла среди женской половины семьи: кормление и дойка коров, рубка дров, прядение, ткачество, прополка огорода, уборка, стирка, приготовление пищи. Последнее, как правило, выполняла сама большуха. Она поднималась утром раньше всех в доме, готовила завт­рак, затем будила всех остальных.У нее были ключи от амбара со съестными припасами… Большуха по праву старшинства наделялась большой властью в доме: „своя воля – своя большина“. Говорили: „Она всю большину забрала себе в руки“. В руках хозяйки сосредоточивалась власть над дочерьми и невестками, поэтому считалось большой удачей выдать дочь замуж в дом, где нет свекрови, снохи и золовок, в таких случаях молодая сразу становилась хозяйкой. Свекор-старик не вмешивался в дела своего сына, в отличие от свекрови, которая ворчала на невестку за нерасторопность и неловкость в работе. Конфликты между свекровью и невесткой, как правило, были связаны преимущественно с домашними работами, за выполнением которых старшая следила строго, проявляя свою волю и ущемляя „долю и волю“ других взрослых женщин, замужний статус которых формально позволял им быть хозяйками.

Женские работы ограничивались пространством внутри дома. В народе говорили: „Бабья дорога от печи до порога“; „Баба да кошка в избе, мужик да собака на дворе“; „От хозяина чтоб пахло ветром, от хозяйки дымом“. В поговорках отражалось представление о распределении ролей в семье между мужем и женой.Деятельность жены не выходила за пределы дома, мужа, напротив, не ограничивалась семьей. Женщины летом и зимой занимались хозяйственными делами в избе или поблизости, а мужчины – за пределами дома: обходили свою усадьбу, вывозили навоз, рубили в лесу дрова, пахали в поле. Большак-хозяин обеспечивал порядок и связь с внешним пространством за пределами дома. Все происходящие в доме новации исходили извне, з