Ереси Оригена и Ария

 

Ересь Оригена. В истории богословия значение Оригена, по словам Л.П. Карсавина, совершенно исключительно. "Он положил начало его методам, коснулся основных его проблем, во многом дал верные решения или - даже своими ошибками - наметил пути будущих решений. Не признавая никаких граней, отвечая на всякий новый вопрос самыми дерзкими гипотезами, он пытается охватить, понять и объяснить все" [99]. Ориген первым среди христианских мыслителей, выдвинув идею богословского синтеза, первым и осуществил ее, создав на основе Священного Писания и церковного Предания философски-богословскую систему, заключающую в себе все содержание христианской веры. Заложив фундамент научного богословия, он предпринял шаги к "воцерковлению" классической науки. "Ум чрезвычайно глубокий и разносторонний, человек, по личным убеждениям своим несомненно и искренне церковный, Ориген порой не умел сдерживать полёта своей мысли, смирять и удерживать её в рамках <...> ясно обозначенного Церковью "правила веры" [100]. В этом необузданном "полете мысли" и коренились истоки оригеновской ереси.

 

Тело, по мнению оригенистов, является источником скверны. Оно виновник нашего греха и падшего человеческого состояния. "Тело бывает виною злоречия и всяких прегрешений; потому что душа сама по себе - одна без тела - совершенно не может грешить, а посему, чтобы по отшествии отсюда, она могла быть свободна от греха и преслушания на небе, где и будет иметь пребывание вместе с Ангелами, она должна остаться свободною от тела, потому что тело служит для нее причиною осквернения грехом и содействует этому" [101]. Конечно же, умаление тела в корне расходилось с учением Церкви: "Тело не темница души, а часть человека, без которой человек был бы неполным. Смерть тела есть следствие греха, но чрез смерть само тело очищается. Падение произошло не в состоянии чистой духовности, а вместе с телом, поэтому в теле живет грех" [102]. Такова православная позиция св. Мефодия Патарского, противопоставленная воззрениям Оригена. Тело человека не есть узы и оковы, как считал александрийский учитель. "Человеком в самом истинном смысле относительно природы называется не душа без тела и не тело без души, но то, что составилось в один прекрасный образ из соединения души и тела" - считает святой Мефодий [103]. "По плану Творца тело создано бессмертным - и смерть явилась вследствие греха, - пишет архиепископ Филарет (Гумилевский), раскрывая учение святого Мефодия в его борьбе с Оригеном. - Дело Божие должно восстановиться в своем виде. Смерть попускается с тем, чтобы с одной стороны разрушением телесного состава совсем изгладить грех в теле, который иначе живет до гроба и в лучшем христианине; с другой - преобразовани-ем испорченного состава исцелить в нем язвы греха. Таким образом, первоначальное тело не должно уничтожаться; это было бы противно идее о Боге и человеке; оно только преобразится. Точно такая же перемена произойдет и со всем миром: он не уничтожится при кончине века, а преобразится" [104]. Ориген также учил, что вселенная совечна Богу. Он говорил, что Создатель не бывает без создания, творец без творения, вседержитель без содержимого. И по логике Оригена выходило, что творения были при Боге от начала и что "не было времени, когда бы их не было" [105]. На что Святой Мефодий, в своих рассуждениях отстаивая православное учение о Боге как едином Творце и Виновнике всего сущего, говорил: "Не есть ли Бог иное, нежели мир, и мир иное, нежели Бог? Конечно так. По сему не следует называть Бога совершенным и Создателем и Вседержителем чрез мир? Нет. Дабы Он оставался совершенным Сам по Себе и чрез Себя, а не через мир и притом изменчивый? Так следует" [106]. Как видим, последствия учения для Церкви, возобладай они над Истиной, были бы разрушительны.

 

Ересь арианства. Основатель ереси Арий был родом из Ливии. Вслед за гностиками отрицал Божественность Иисуса Христа. По Арию, Христос - не Бог, а первый и совершеннейший из сотворенных Богом существ. Он выше всех ангелов и архангелов, но ниже Отца. Подчеркивая тварность Христа, Арий утверждал Его рожденность, вследствие этого, по его мнению, Христос не Бог. Отрицал Арий и существование человеческой души во Христе. Арий исходил из понятия о Боге как совершенном единстве, как о самозамкнутой монаде. И эта монада есть Бог Отец. Все иное, что действительно существует, чуждо Богу по сущности, имеет иную сущность. Завершенность бытия Бога исключает всякую возможность сообщения или уделения Божественной сущности кому-либо другому. Сын Божий, по его мнению, как Ипостась, как действительно Сущий - безусловно и всецело чужероден и не подобен Отцу. Он получает Свое бытие от Отца и по воле Отца, как прочие твари, и приходит в бытие как посредник в творении, ради создания мира. Есть некий "промежуток", некий "зазор" между Отцом и Сыном. Сын не совечен Отцу. Иначе - два "Безначальных", два "Начала". Истина единобожия была бы отвергнута. Было время, когда Сына не было. Он "из не сущих". Он есть "тварь". Имеет изменяемую природу. Божественная слава сообщается Ему - "по благодати", а не по природе. В сущности, это отрицание Троичности Божией. [107]. Учение о Слове, как первой твари, как некоем посреднике между Богом и миром, о Слове, совершенно иноприродном Отцу, несло в себе самую большую опасность, так как в корне разрушало учение о Св. Троице. "По тому, с каким успехом арианство быстро распространилось по лицу тогдашней вселенной, - писал архим. Киприан (Керн), - и с каким трудом оно должно было быть преодолено со стороны православных ясно, что по своему калибру это лжеучение существенно отличалось от всех до него бывших догматических заблуждений" [108].

 

Борьба, развернувшаяся в Церкви, была "не о богословских тонкостях, но о жизненных интересах христианского человечества: вопрос шел о том, какое место в икономии веры должно быть отдано Христу" [109]. Вопрос распадался на несколько частных: если Слово Божие, Логос, действитель-но существует, то в каком отношении Он стоит к Богу, к единому Богу? Является ли Слово Божие составной частью Божественной сущности, или Он только творение, подобное людям - бесконечно высшее, но творение, созданное свободной волей Божией? Если Он совершенно одинаковой сущности с Богом, то остается ли место для различия и не нарушается ли достоинство Бога и Вседержителя, если рядом с Ним стоит такое существо? Если Слово есть творение и Ему следует поклоняться, то не будет ли это обоготворение твари? Не проникает ли в Церковь, при положительном ответе, старое языческое многобожие? Давая свои однозначные ответы на поставленные временем вопросы, арианство в IV столетии стало первой крупнейшей богословской ересью вселенского масштаба. Внутренние споры сотрясали Церковь. Арианство грозило чистоте веры и представляло серьезную опасность для всего неокрепшего еще христианского мира. Вопросы внутренней жизни Божества не были чужды писателям ранних веков. "Но мысль писателей той эпохи не была еще достаточно подготовлена, чтобы уловить все оттенки и осознать всесторонне все входящие в нее вопросы. Не зрелая сама по себе, эта мысль не породила еще ничего подобного по своему значению и силе тому лжеучению, которое вошло в историю с именем Ария, равно как и тому православному ее опровержению, которое связано с именами свв. Афанасия и великих Каппадокийцев" [110].

 

Борьба Антиохии с Александрией. Борьба с ересью проходила на фоне борьбы двух богословских школ, господствовавших в тогдашней Церкви - Александрийской и Антиохийской. Антиохийская школа, по мнению В. Лосского, - "школа буквализма в экзегезе, обращавшая главное внимание на исторический аспект Священного Писания. Всякая символическая интерпретация, всякий гносис священного события казались ей подозрительными, и потому она часто теряла из виду присутствие вечности в истории" [111]. Антиохийцы акцентировали внимание на человечности Христа. Была реальная опасность усмотреть в Иисусе всего лишь "индивидуум" в Иудейской истории. В Антиохийской школе история замыкалась в себе настолько, что порой даже проходила мимо грандиозного видения Бога, ставшего человеком. Антиохийцы "не могли с достаточной ясностью выразить таинство соединения двух природ во Христе" [112]. Для выражения этого у антиохийцев отсутствовали терминологические средства. Антиохийской школой руководил одно время пресвитер Малхион, обличавший лжеучение Павла Самосатского. Затем школу возглавил сторонник Павла - Лукиан Самосатский. Его учениками были: Арий, Евсевий Никомидийский, Фоегнис Никейский. "Лукианисты хотели быть представителями положительного и точного, основанного на прямом смысле Писания богословия. Они отрицательно относились к аллегорическому методу александрийцев и к связанному с ним мистико-философскому умозрению. Воспитанные на Аристотеле, истинном отце еретиков, увлеченные его категориями и силлогизмами, они любили и умели спорить. Желая и в богословии оставаться строго научными, они верили в силу разума и не хотели знать ничего непостижимого" [113]. (Выд. автором).

 

Александрийская школа, напротив, основываясь на христианском гносисе, "в своей крайней аллегорической экзегезе часто лишала библейское событие его конкретной простоты, проявляя тенденцию игнорировать исторический, человеческий аспект воплощения" [114]. Опору Александрийская школа находила в "богословии Оригена с его свободным аллегорическим истолкованием" [115]. Школу последователь-но возглавляли знаменитые богословы, среди которых Пантен, Климент Александрийский и уже упомянутый Ориген. Александрийская школа характеризовалась особым направлением и качеством преподавания, постепенно из школы огласительной преобразовавшись в академическую. "Священное Писание в понимании представителей аллегорической школы толкования, - по выражению протоиерея Иоанна Мейендорфа, - было чем-то вроде криптограммы для непосвященных, имело эзотерический смысл, доступный лишь избранной элите образованных интеллектуалов, но не простым непросвещенным смертным" [116]. Обе эти школы дали как великих богословов, так и великих еретиков, "когда каждая из них поддавалась характерному для них искушению" [117]. Кульминацией противостояния школ стал христологический спор александрийца Кирилла с антиохийцем Несторием. Хотя, по словам А.В. Карташева, у Александрийской школы недостатки были не менее крупными и скользкими, но в споре сначала "Александрия восторжествовала над Антиохией в порядке антитезы и с уклоном в полярную крайность. И лишь затем, с учетом и антиохийского богословия, достигнуто было синтетическое равновесие" [118]. Известно, что Александрийская школа богословия тяготела к философии Платона, а Антиохийская - к философии Аристотеля. Арий, обиженный неизбранием на александрий-скую кафедру, был учеником антиохийца Лукиана. Св. Александр писал: "Это не значит, что Арий просто заимствовал свое учение у Лукиана. Нет оснований отрицать известную самостоятельность Ария..." [119]. Георгий Флоровский подчеркивает, что проблематика арианского богословия понятна только из предпосылок Оригена. Арианское движение было возможно только на почве оригенизма. "И потому борьба с арианством была в действительности преодолением оригенизма" [120]. И это притом, что сам св. Афанасий Александрийский к Оригену относился с большим почтением. Таким образом, "преодоление арианства исторически оказалось сразу и преодолением оригенизма, - в троическом богословии" [121]. "Арианство, как и оригенизм, можно назвать ересью о времени" [122]. Здесь и была основная погрешность арианской мысли. Лукиан, признавая предвечное существование Сына Божия, объявлял Его высшим творением Божиим, созданным из ничего. В школе Лукиана группирова-лись будущие вожди арианства: Евсевий Никомидийский, Марий Халкидонский, Феогний Никейский, Арий.

 

Характеризуя опасность арианской ереси для судеб православия, Е. Ловягин в конце XIX века писал: "Христианская Церковь, многократно подвергавшаяся гонениям и всякого рода бедствиям... ни от чего и ни от кого не испытала столь великой опасности, как от еретиков. Еретики, посягая и на внешнее благосостояние верующих, стремились преимущественно возмутить внутренний мир их, похитить у них истинное сокровище - чистоту веры и благочестия, извращали святые истины богооткровенного учения и таким образом посягали прямо на то, без чего самая Церковь не была бы истинною Христовою Церковью... Из всех же ересей, возникавших в Церкви от времен апостольских доныне, самая опасная, гибельная и сопровождавшаяся важнейшими последствиями есть ересь арианская... она по всей справедливости может быть названа хитрейшим изобретением духа злобы" [123]. По меткому выражению архимандрита Рафаила (Карелина): "ариан можно было бы назвать "философствующей интеллигенцией", старающейся примирить платонизм с христианством. Простота отцов была непосредственным восприятием христианства и отражением его света в своей душе. Они богословствовали не столько словом, сколько духом. Если бы не было Ария, то не существовало бы арианства, если бы не было Афанасия и каппадокийцев, то православие осталось бы тем же самым" [124].

 

3.6 Иконоборчество как "сумма ересей и заблуждений";

 

Истоки иконоборческой ереси не только в иудаизме и исламе. Претензии к Церкви Христовой, что, якобы, она уничтожает или стесняет искусство, раздавались с самых начальных времен христианства. Такие высказывания были у Цельса, Лукиана, Юлиана, Ливания и других. Абсолютно беспочвенны к Церкви, эти обвинения полностью применимы к еретикам и псевдо-христианским сектам первых веков. Упоминаемые нами выше секты назореев, евионитов, монтанистов действительно считали искусство живописи и скульптуры изобретением лукавого с целью ослеплять и увлекать людей. Иконоборчество исповедовали секты, зараженные докетизмом, то есть учением, по которому воплощение Иисуса Христа было не реальным, а призрачным. Таковы были павликиане и некоторые монофизитские секты. На VII Вселенском Соборе св. Патриарх Тарасий сказал, что иконоборцы вдохновлялись иудеями, сарацинами, самарянами и двумя монофизитскими сектами: фантазиастами и теопасхитами. Некоторые иконоборческие идеи проскальзывают в текстах таких известных церковных писателей начальных веков как Тертуллиан, Климент Александрийский, Ориген, Евсевий Кесарийский, Минуций Феликс, Арновий и Лактанций.

 

Невыразимость и неизобразимость Божества была основным постулатом иконоборцев. Считая, что единственной иконой Христа может быть только Евхаристия, они говорили: "Из всего, находящегося под небом, не названо другого вида или образа, который мог бы изображать Его воплощение" [125]. В анафематствах иконоборческого Собора 754 года говорится о "неизобразимой сущности и ипостаси Слова" даже и после Его вочеловечения. "Слово и по воплощении неизобразимо" [126]. По мнению иконоборцев, на иконах изображается только плоть Христа, а не "ипостасное соединение двух природ" [127]. Логика иконоборцев такова: Образ Бога неизобразим. На иконах изображается только человечество, а не Божество. Происходит разделение ипостасей. А поклоняться человеку нельзя. Так как на иконе только образ человека. Потому что образ Бога не изобразим. Как уже говорилось выше, по мнению иконоборцев, иконой может быть только предмет, тождественный изобразуемому. Если нет тождества образа и предмета, изображающего этот образ, - образа как такового быть не может. В отношении догмата Боговоплощения изобразительное искусство есть богохульство, потому как Божество неизобразимо, это, во-первых. А, во-вторых, пытаясь изобразить на иконе божественную и человеческую природы Христа, иконописец впадает в ересь монофизитства, сливая эти природы в одну. Передать истинное соотношение природ икона не может. Таким образом, по мысли иконоборцев и современных протестантов, Евхаристия является единственным возможным образом Спасителя. В этом утверждении для иконоборцев есть только два соотношения между предметами: их тождество или их различие. Для православных же, при различии природы или сущности, между ними существует известная связь. Два предмета, таким образом, могут быть одновременно тождественными и различными друг другу. Православные возражали им, потому то на иконах изображается "не Божество и не человечество, а единая богочеловеческая личность" [128]. Бог открылся нам видимым образом в Воплощении Бога Сына. "В лице Иисуса Христа - Бог явися во плоти..." [129]. Бог видим, следовательно, описуем. В противном случае ставится под сомнение и реальность самого Боговоплощения. Христос есть Второе Лицо Пресвятой Троицы. Христос в земном Воплощении был осязаем и видим. Что видимо, то изобразимо. Следовательно, видимый образ Бога реально изобразим. В заключительном оросе VII Вселенского Собора 787 года сказано, что "честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней" [130].

 

В науке на причины, побудившие византийских императоров-иконоборцев упразднить иконопочитание в империи, ввергнув Восточную Церковь на многие годы в ересь иконоборчества, существует много различных мнений. Г.Острогорский пишет: "Для современного наблюдателя проблемы иконоборчества оказались настолько непроницаемыми, и самый тот факт, что в течение целого столетия шла борьба не на живот, а на смерть из-за вопросов религиозного культа, оказался настолько непонятным, что вопреки всем свидетельствам источников иконоборчест-во было истолковано как социально-реформистское движение" [131]. Это с позиции насквозь пропитанного рационализмом и социологизмом Запада. С точки зрения Востока, вопросы, затрагиваемые в иконоборческий период, носят чисто вероисповедальный характер. Иконоборчество имело глубокие корни задолго до того, как государственная власть открыто взяла его лозунги на свои щиты. Иконоборчество продолжало существовать и после того, как власть заняла к иконоборчеству диаметрально противоположную позицию. Истоки этой ереси никак не связаны с определенным историческим периодом и позицией власти. "Иконоборчество, - пишет Л.А. Успенский, - с теми же вероучебными предпосылками несколько раз повторялось в истории разных стран. Продолжает оно существовать и в наше время, и притом без малейшей связи с какой-либо политической властью" [132]. И это лишний раз подтверждает нашу точку зрения, что источник всех ересей, а равным образом разнообразных сект и расколов, находится в плоскости психологии человека. Внешние обстоятельства не являются определяющими, а суть обстоятельства провоцирующие, катализирующие, выявляющие какое-либо ущербное воззрение человека на Истину, то есть уклонение от нее.

 

Истоки и укорененность ереси. Мир усиленно пытался и тогда, и пытается по сию пору, внести в Церковь свой, мирской, образ, образ мира падшего, греховного, растленного и разлагающегося, стараясь разрушить Церковь изнутри. И церковная иконопись была удобным средством влияния на умы неокрепших в истине христиан. Изображение святыни и отношение к ней были зачастую мирские, без приложения духовных усилий, потому что "гораздо легче изобразить Бога по образу и подобию падшего человека, чем сделать обратное: передать в изображении образ и подобие Божие в человеке" [133]. В Византийской империи в рассматриваемые нами времена влияние на христианский образ античного искусства бывало настолько сильным, что некоторые историки прямо говорили о возрождении античности. Отношение к иконам людей верующих, но духовно не развитых, давало веские аргументы иконоборцам в борьбе против святых образов. Так, христиане, с усердием украшая храмы, полагали, что этого достаточно для спасения души. Византийские аристократы носили пышные одеяния, украшенные изображением святых. Также и в Александрии высокопоставленные особы щеголяли по улицам в нарядах, украшенных священными изображениями. Иконы брались в качестве крестных отцов и матерей при крещении и в качестве поручителей при постриге в монахи. Соскабливалась краска с икон и примешивалась к Святым Дарам. На иконах, вместо престола, совершались богослужения. Почитали не столько изображенное лицо на иконе, сколько сам предмет. Одним словом, иконопочитание зачастую становилось профанацией, вырождаясь постепенно в магию и язычество. Не только внутренние нестроения способствовали иконоборчеству, но и внешние обстоятельства Византии, в частности, набиравший силу вокруг границ империи ислам. Апогеем иконоборчества по сути стал Собор 754 года, начавшийся в Иерее и завершившийся в Влахернском храме Константинополя, прошедший под председательством епископа Ефесского Феодосия. Мыслился этот Собор как вселенский. Но православные Византии не позволили себя обмануть и не отказались от почитания икон.

 

Уничтожение чудотворного образа Спасителя над входом в императорский дворец в Константинополе было первым и чрезвычайно характерным действом иконоборцев, что естественным образом спровоцировало народные волнения. Жесточайшая борьба с православием продолжалась в Византии около 100 лет. Иконоборческий император Лев Исавр был человеком "деспотическим и грубым". Он принуждал к крещению евреев и монтанистов, которые зачастую насильственному крещению предпочитали самоубийство. "Я царь и первосвященник", - писал Лев Исавр папе Римскому Григорию II [134]. По сути, Восточной Церкви, Византийской Империи навязывался принцип цезаропапизма, принцип господства Государства над Церковью, принцип, глубоко чуждый Православию. И тут одна ересь как бы закономерно влекла за собой другую. Император Константин Копроним, яростный сторонник иконоборчества, дошел до того, что своим указом запретил почитание Божией Матери и всех святых. Он отменял само наименование "Божия Матерь", запрещал употребление слов "святой", "святая". Запрещал частое посещение храмов и безбрачие.

 

Как мы видим из выше приведенных примеров, иконоборческая ересь не есть только исключительно борьба с образом. Она глубоко укоренена как в человеке, так и в истории человечества. Под разными видами иконоборчество существовало и существует, как ныне в протестантских сектах, давно и постоянно. Можно вспомнить ересь альбигойцев в средневековой Франции, ересь жидовствующих в России XV века. С точки зрения вероучебной, иконоборчество "есть явление весьма сложное и как ересь до сих пор недостаточно изученное" [135]. Начав борьбу с изображениями Иисуса Христа, Божией Матери и святых с примитивных упреков в идолопоклонстве камням, доскам, стенам и так далее, иконоборцы со временем весьма отточили свои аргументы в русле двух основных направлений. Сторонники первого - требовали полного уничтожения священных изображений, начиная с иконы Господа Иисуса Христа. Они отрицали почитание мощей, почитание Божией Матери и святых. Все эти постулаты отрицания в полной мере присутствуют в современных протестантских сектах, например секте адвентистов седьмого дня. Сторонники второго, более терпимого направления, допускали изображения в Церкви, но выступали за "трезвое" отношение верующих к иконам. казалось бы, с ними нельзя не согласиться. Но тут было много нюансов: одни из этих иконоборцев полагали, что почитать иконы нельзя совсем, другие признавали только икону Спасителя Иисуса Христа, отрицая иконы Богоматери и святых, третьи же утверждали, что Спасителя следует изображать только до Его воскресения. Подробный разбор мнений иконоборцев и ответ на их еретические суждения отцов Седьмого Вселенского Собора не входит в план данной работы. Отметим только чрезвычайно важный вывод отцов упомянутого Собора, что "иконоборчество, как своими воззрениями, так и своей деятельностью, разом повторяет злые примеры, заблуждения и ереси всех прежних времен: иконоборчество есть сумма многих ересей и заблуждений" [136]. Отметим особо, что основой иконоборческого мышления и всего того, что с ним связано, был отнюдь не ветхозаветный запрет образа, как это принято считать - этот запрет был аргументом лишь в начале спора. Иконоборчество родилось на Востоке и оно часто характеризуется как отмеченное восточно-магическим пониманием образа. Но, согласно трудам Г. Флоровского, эта ересь имеет более глубокие корни. В ереси иконоборчества была попытка возврата к дохристианскому эллинизму. Основное вдохновение иконоборческого мышления было эллинистическим [137]. Это была фаза многовекового процесса, в которой проявилась бескомпромиссная позиция оригенизма и платонизма. Уже будучи осужденным V Вселенским Собором, оригенизм к тому времени был довольно живым богословским течением и его аллегорически-символический метод "как нельзя более подходил к рассуждениям иконоборческого богословствования" [138]. Дело шло к возврату к древней дихотомиии - разделению между духом и материей, веществом. В подобной системе образ мог быть помехой в духовной жизни - так как он выполнен из грубого вещества и изображает тело, то есть вещество. Таким образом, христология Оригена была фоном и основной предпосылкой рассуждений Евсевия Кесарийского, ревностного почитателя Оригена, считавшего, что неизреченную славу пременившегося Христа можно созерцать лишь духовно. А изобразить неизобразимое есть язычество. "Эллинистический мир с великой трудностью воспринимал и ассимилировал всю полноту христианского Откровения. Эта трудность и лежит в основе всех ересей и никогда не была и не может быть вполне преодолена" [139]. Борьба за цельность христианского Откровения велась еще до оригеновского интеллектуализма. Эллинистское наследие христологии имело место еще до Оригена и Ария. Иконоборчест-вом завершается серия крупных христологических ересей первого периода истории Вселенской Церкви. Каждая из этих ересей ущербляла в какой-то определенной мере домостроительство Божие. Иконоборчество было уже не на отдельные аспекты, а на все домостроительство нашего спасения в целом. "И так же как эта весьма сложная ересь была нападением на православное вероучение в его целом, так и восстановление иконопочита-ния представляет собой не только победу над отдельной ересью, а победу православия как такового. Церковь торжествовала над множеством разнородных ересей и будет еще торжествовать; но лишь одна из ее побед, именно победа над иконоборчеством, торжественно провозглашена Торжеством Православия как такового" [140].