Векторы культурной эволюции

Начну с того, что еще раз (2) зафиксирую: господствующая в России нормативно-ценностная система выступает, на мой взгляд, разновидностью систем, характерных для этакратических обществ, вступивших уже в эпоху своего разложения – «неоэтакратических»(3) или «позднеэтакратических». С точки зрения доминирующих в ней норм, отражающих представления о должном, интересы общности – прежде всего, общества в целом, народа, страны – превыше интересов и прав отдельных людей. Государство в рамках этой системы норм – инструмент реализации интересов макрообщности, и именно ее интересами как целого и должно оно руководствоваться в своей деятельности, как, впрочем, и любой человек или социальная группа.

В глазах россиян не те или иные группы индивидов должны в борьбе друг с другом уметь отстаивать свои интересы, а государство, как выразитель общих интересов, должно, принимая во внимание интересы различных субъектов, на базе общественного консенсуса проводить политику, направленную на благо народа как единой общности. Не случайно в 2010 г. большинство взрослого населения страны (76% ответивших на данный вопрос при 24% не согласных с предложенным респондентам суждением) считали, что государство всегда должно отстаивать интересы всего народа перед интересами отдельной личности(4). Именно в силу права и долга государства представлять интересы этой общности, граждане должны проявлять к нему максимальную лояльность и признавать его право вмешиваться в их жизнь, даже если это означает нарушение их гражданских прав. Во всяком случае, доля согласных с тем, что правительство должно иметь возможность прямого влияния на правосудие, если того требуют интересы государства, в России уже много лет больше, чем с этим не согласных. В 2010 г. их было 39% при 34% не согласных и 27% не сумевших определиться в этом вопросе с собственной позицией.

В то же время динамика распространенности подобных взглядов свидетельствует о быстром размывании основ легитимности идеи всевластия государства и приоритетности его интересов (рис. 1). Особенно заметно это в том, что касается свободы слова. По отношению к необходимости ее ограничивать, если она нарушает интересы государства, россияне сейчас делятся на три практически равные части, хотя еще 10-12 лет назад отчетливо доминировала позиция признания за государством права на реализацию своих интересов и в этой области. Сейчас же в данном отношении наибольшей (36%) является доля тех, кто не признает за государством права ограничивать свободу прессы, даже если она нарушает его интересы.

Согласны с тем, что:

Рис. 1. Динамика взглядов россиян по некоторым вопросам в 1998/2010 гг. (% от россиян до 65 лет)

Кроме того, поскольку прежняя система норм вступила уже в фазу своего разложения, то в ней не допускается жестко тоталитарная или авторитарная модель действий государства. Скорее, это «смягченный» вариант такой модели, предполагающий право людей не просто свободно высказывать свое мнение и отстаивать его вопреки позиции большинства, но даже отстаивать свои интересы с помощью забастовок и демонстраций. Естественна в этом контексте и делегитимизация права государства ограничивать свободу прессы. Одновременно активнорастет запрос на Закон («писаное право») как новый социальный регулятор, приходящий в обществахмодерна на смену Традиции, выступавшей ранее в этом качестве.В познеэтакратических обществах одной из таких традиций выступает и соблюдение так называемого «телефонного права», отражавшего разницу социальных статусов во властной иерархии и, как правило, вступавшего в противоречие с правом «писаным».

О росте этого запроса свидетельствует не только резкое падение за последние годы толерантности россиян к возможности влияния государства на правосудие, но и растущее в их среде понимание, что законы надо соблюдать в любом случае, каковы бы они ни были (рис. 2). Не случайно именно равенство всех перед законом (лозунг, знаменующий собой важнейший этап социальной модернизации) выступает в сознании россиян ключевой проблемой реализации поставленной Президентом России задачи модернизации страны, обгоняя в этой роли и технологическую перестройку экономики, и даже реализацию принципа социальной справедливости. Равенство всех перед законом уже много лет россияне называют и важнейшим признаком демократии.

Рис. 2. Согласие с суждениями, отражающими особенности отношения россиян к закону в 1995/2010 гг. (в % от сумевших определить свою позицию в данных вопросах)(5).

Учитывая, что речь идет о сравнительно коротком временном периоде, такой ростсвидетельствует о достаточно быстрой перестройке общественного сознания и постепенном преодолении россиянами правового нигилизма. И хотя группа считающих, что не так важно, соответствует что-либо закону или нет, и отдающих приоритет справедливости, по-прежнему очень многочисленная, все же впервые за время наблюдений она стала составлять в 2010 г. менее 50%, сократившись за 15 лет примерно на четверть в относительном выражении. Сократилась и доля увязывающих необходимость соблюдать закон с тем, насколько законопослушны представители органов власти. Зато вырос процент людей, полагающих, что всегда и во всем следует соблюдать букву закона, даже если он уже устарел или не вполне соответствует сегодняшним реальностям.

Тем не менее, несмотря на все эти изменения, отражающие ярко выраженный запрос на то, чтобы закон как социальный регулятор, наконец, заработал,наши сограждане ив настоящее время остаются в массе своей сторонниками «консенсусной» модели законопослушания.Модели,предполагающей, во-первых, что закон надо соблюдать только в том случае, если он соблюдается властями, а во-вторых, если он прошел моральную легитимизацию, т.е. соответствует представлениям респондентов о социальной справедливости.

Ярким свидетельством в пользу такой интерпретации полученных данных выступает отношение к необходимости выполнять распоряжения руководителей независимо от того, убежден ты в их правоте или нет. Хотя доля убежденных в том, что руководителям нужно подчиняться, даже если ты не согласен с их требованиями, за последние 15 лет выросла, свыше двух третей работающих по-прежнему к этому не готовы. Это означает, что саботаж распоряжений « начальства», еще со времен крепостного права являющийся в России основным способом борьбы за свои интересы, имеет определенную и четко артикулированную подоплеку – убеждение, что делать надо только то, с чем ты согласен. Причем это убеждение являетсяобщей социокультурной нормой, поскольку его разделяют (в среднем примерно в двух третях случаев) даже предприниматели, имеющие наемных работников, и руководители разных уровней. Вряд ли можно в таких условиях ожидать укрепления технологической дисциплины, столь важной для модернизации российской экономики и развития высокотехнологичных отраслей.

Эти представления не зависят от того, где прошла первичная социализация людей, где они живут в настоящее время, а также их пол, образование, профессиональная принадлежность, общая оценка своей ситуации на работе, стиля руководства на ней и т.д. Даже в армии, правоохранительных и других силовых структурах лишь половина респондентов считает, что распоряжения руководства надо выполнять в любом случае. Остальные же сотрудники силовых структур убеждены, что надо выполнять лишь те распоряжения, с которыми они согласны.

Однако постепенно в России все же формируются предпосылки для того, чтобы наместо «вольницы», где каждый делает лишь то, с чем согласен, пришли нормы и модели поведения современных обществ с их уважением к закону, эффективно работающей судебной системой и умением отстаивать свои групповые интересы в рамках предложенных институциональных форм. Об этом свидетельствует не только уже упоминавшийся запрос россиян на активизацию закона как социального регулятора, но и динамика традиционно свойственного им восприятия свободы как полностью бесконтрольного и ничем не ограниченного поведения (не случайно анархизм как учение так пышно расцвел более ста лет назад именно на российской почве). Процесс вытеснения понимания свободы как «воли», анархического восприятия ее как «свободы от …» (общества, начальства, многочисленных долженствований, вытекающих из различных социальных ролей) характерным для обществ модерна ее пониманием как «свободы для …», т.е. возможности защищать свои интересы в рамках предусмотренных законом прав и свобод, пусть очень медленно, но все-таки идет. Так, если 15 и даже 10 лет назад в двух альтернативных определениях свободы («свобода – это возможность быть самому себе хозяином» и «свобода человека реализуется в его политических правах и свободах») соотношение сторонников первой и второй позиции составляло 65:35, то сейчас – 60:40.

Однако, поскольку свобода для россиян – это все еще, прежде всего, «свобода от», то и многие инструментальные ценности демократии для них сравнительно неважны. Ключевые признаки демократии в их глазах – равенство всех граждан перед законом (53%), независимость суда (43%), свобода печати (43%), свободные выборы власти (40%) и возможность свободно высказывать свои политические взгляды (36%). Что касается многопартийности, наличия оппозиции и других инструментов демократии, как ее основных признаков, то в 2010 г. их назвали менее 20% опрошенных. Вспомним в данной связи также и понимание ими задач оппозиции, которая, как особая политическая сила, призвана в их глазах не конкурировать в борьбе за власть, а контролировать правильность поведения «власти» в отношении соблюдения ею общественных интересов и помогать ей в этом главном для всех деле.

Это, конечно, принципиально иная система норм, регулирующих взаимоотношения личности, общества и государства, нежели существующая в западной культуре, где государство не просто заботится об абстрактном “благе народа”, а выступает гарантом интересов и прав человека в его взаимоотношениях с обществом. К сожалению, и та модель развития рыночной экономики, которая органично вытекает из ключевой роли государства в жизни общества и представляется россиянам оптимальной для России, имеет мало общего с современными высокоэффективными моделями такой экономики. Данные исследований позволяют говорить об устойчивом тяготении граждан России к смешанной экономике с доминирующей ролью государства и государственной собственности. По их мнению, все стратегические отрасли экономики и отрасли социальной сферы, гарантирующие здоровье и благополучие нации, должны находиться под безусловным контролем государства.

В то же время и в этом вопросе можно увидеть признаки постепенного разложения норм, служащих основанием для легитимации позднеэтакратической модели развития, а число сторонников более современной организации экономики России постепенно растет (рис. 3).

Рис. 3. Каким должен быть, по мнению населения, экономический строй в России (1998/2010 гг., в % от численности россиян до 65 лет)

Тем не менее, восприятие государства как ключевого экономического агента свытекающим отсюда запросом на усиление его роли в экономике и расширение сферы государственной собственности остается ключевым отличием россиян от населения стран западной культуры (рис. 4).

Рис. 4. Отношение к целесообразности расширения государственного и частного секторов у граждан разных стран мира (в % от ответивших) (6).

Совсем иной, чем для представителей западной культуры, смысл имеет для россиян и институт частного предпринимательства. Предпринимателей они воспринимают весьма толерантно, и в глазах большинства из них частный бизнес имеет право не только на существование, но и на защиту со стороны государства в условиях России. Однако такое восприятие распространяется лишь на законопослушноый и экономически эффективный малый и средний бизнес. Что же касается бизнеса крупного, то ему места в нормативной модели наших сограждан практически нет. Кроме того, в системе смыслов российской культуры именно государство является реальным (а желательно и рачительным) «хозяином» всего национального богатства, частью которого оно временно дает «попользоваться» при определенных условиях их формальным собственникам. При этом главный персонаж российского экономического мышления не столько «собственник», сколько именно «хозяин» («хозяин – барин»). В данном контексте понятно, почему, несмотря на рост толерантности к частному бизнесу, основная масса россиян убеждена, что предприятия, которые наносят ущерб интересам государства, следует без всякой компенсации национализировать.

Легитимность гипертрофированной роли государства в экономической сфере – и в целом, и по отношению к частной собственности – связана отчасти и с таким специфическим аспектом понимания института частной собственности в российской культуре, как право собственника бесконтрольно и без всяких ограничений распоряжаться соответствующим объектом(7). Это вытекает из уже упоминавшейся специфики российского понимания свободы, как «свободы от». Учитывая такое понимание свободы, в том числе и экономической, можно выделить три группы видов собственности, по отношению к хозяевам которых права государства в представлении россиян существенно различаются. Причем в данном вопросе у них существует практически полное единодушие, вытекающее из представлений о роли соответствующего объекта в жизни сообщества и возможных последствиях бесконтрольного распоряжения им.

Первая группа включает в себя собственность, используемую в частной жизни граждан – жилье, крупные суммы денег, земельные участки и т.п. В распоряжении этими видами собственности их «хозяева», кто бы они ни были, по мнению подавляющего большинства респондентов, должны быть полностью свободны. Вторая группа включает в себя земли для производства сельхозпродукции на продажу, акции предприятий и сами предприятия. По отношению к этим объектам допускается собственность на них и частных лиц, и коллективов, и государства, но контроль за их использованием по отдельным, наиболее важным для жизни сообщества параметрам должно осуществлять государство. Что же касается всех видов природных богатств, а также транспортных коммуникаций и энергетики, то именно государство выступает в сознании россиян подлинным владельцем («хозяином») соответствующих объектов независимо от того, кто в тот или иной момент является их формальным собственником.

И все же и в этой области нормативных представленийнаших сограждан наблюдается очень интенсивная динамика (рис. 4), отражающая принятие ими новых норм по отношению к экономической основе развития российского социума.

Согласие с тем, что государство имеет право ограничивать права собственников:

 

Рис. 5. Динамика представлений россиян о том, применительно к каким видам собственности государство может ограничивать права их собственников, в 2005/2010 гг. (в % от числа ответивших)

Существенно при этом, что россияне выступают сторонниками абсолютной легитимности только такой собственности, в основе которой изначально лежит труд самого собственника или тех, от кого он получил ее по наследству. В тех же случаях, когда связь собственности и лежащего в ее основе труда размыта и ускользает от непосредственного восприятия, россияне не склонны уважать ее формально-правовой статус. Тот, чье право на соответствующее имущество основано лишь на традиции и морально-этических основаниях, у большинства населения России вызовет б о льшую поддержку, чем тот, кто является собственником «по документам», но без моральной легитимации своего права.

Одним из проблемных, с точки зрения успешного экономического развития в условиях глобализирующейся экономики, аспектов понимания собственности в российской культуре и норм, регулирующих отношение к ней, выступает восприятие россиянами права «чужих» (иностранных компаний или граждан) иметь собственность на территории России. Если речь идет об отдельных людях, то определенная часть (хотя и меньшинство) наших сограждан не против наличия у них в собственности квартиры, используемого ими для собственных нужд земельного участка и даже акций предприятий. Однако превращения граждан других государств в хозяев земель сельхозназначения или промышленных предприятий россияне скорее не хотят, чем это приветствуют. В еще большей степени это относится к инофирмам, хотя в данном вопросе наблюдается очень интенсивная динамика, позволяющая даже говорить о переломе тенденций (рис. 6). Видимо, отчаявшись в поисках «эффективных собственников» внутри России, ее население начинает все лучше относиться к проявляющим интерес к отечественным предприятиям зарубежным компаниям.

Рис. 6. Динамика отношения россиян к существованию предприятий, принадлежащих иностранным фирмам, в 2005/2010 гг. (в % от числа ответивших)

Но против чего россияне категорически протестуют, так это против передачи в собственность гражданам или фирмам из других стран природных богатств страны, в особенности – ее недр. Исключительно последовательно россияне настаивают и на том, что государство должно быть собственником не только природных ресурсов, но и природных комплексов и объектов природы. Единственное исключение, которое они делают из этого правила – земли сельскохозяйственного назначения. Закономерность в этом вопросе прослеживается следующая: если люди могут хотя бы теоретически сами что-то получить от наличия такого рода собственности в частных руках, то они в большей степени, чем другие, приветствуют частную собственность на сельскохозяйственные земли. Если же этот вопрос носит для них абстрактный характер, то они руководствуются идеологическими соображениями. Не удивительно поэтому, что основными противниками частной собственности на землю выступают представители старших возрастов и «социальные аутсайдеры». Та же тенденция фиксируется в отношении частной собственности на акции предприятий и на сами предприятия.

В связи с характеристикой экономической составляющей нормативных представлений россиян нельзя не упомянуть и о феномене патернализма. Именно в этом вопросе ярче всего видно, что существующая в российской культуре модель «должного» социума, которая обеспечивает устойчивость существующей в России модели общества и отторжение всех институтов, которые пытаются в него «имплантировать», вступила в фазу своего разложения.Характерная для российской культуры нормативная модель взаимоотношений личности, общества и государства в ее современном варианте уже не предполагает безусловной и безоговорочной жертвенности со стороны рядовых членов общности. Она носит консенсусный характер и предполагает, что каждая из сторон выполняет свои обязательства только в том случае, если их выполняет и другая сторона. Поскольку же, с точки зрения россиян, в последние два десятилетия принципы функционирования данной модели постоянно нарушаются, то и сами они не собираются их соблюдать. Более того, такое поведение государства ведет не только к увеличению разрыва между «должным» и «сущим» в восприятии россиян и, тем самым, к делигитимизации государства, но и к постепенному изменению тех норм, на которых основана легитимность самого существования этакратических обществ для их членов.

Такая динамика связана с тем, что к числу главных функций государства в рамках существующей в российской культуре нормативной модели относится не только адекватное выражение текущих и стратегических интересов макрообщности, но и забота о минимальных текущих нуждах членов этой общности, для чего, собственно, государству и нужно занимать «ключевые высоты» в экономике.Последовательная реализация этих функций – основа легитимности власти государства и встречной готовности граждан выполнять требования власти, их «послушания». Таким образом, мы имеем здесь делоне просто с патерналистскими ожиданиями,а с распространенностью среди населения норм, отражающих так называемые патрон-клиентские отношения. Отношения, при которых государство получает от населения мандат легитимности на практически необъятные властные и имущественные права одновременно с делегированием ему ответственности за положение его граждан и принятие решений, касающихся страны в целом. И если оно не выполняет своих обязательств, то граждане предъявляют ему претензию за недостаточное к ним внимание (рис. 7), а со временем – и отказывают ему в легитимности его власти.

Рис. 7. Распространенность патерналистских настроений у граждан разных стран мира (в % от числа ответивших)

Как видим, позиции россиян и в этом вопросе, как и в вопросе о роли государства в экономике, принципиально отличаются от позиций представителей западной культуры. В то же время по другим компонентам их экономических воззрений (убежденности в том, что конкуренция – это хорошо, т.к. стимулирует людей напряженно работать, что благосостояние каждого может увеличиваться за счет роста благосостояния всего общества, а не за счет ухудшения положения других людей и т.д.) население нашей страны мало чем отличается от жителей «старой Европы».

При этом динамика взглядов россиян в тех двух принципиальных моментах, которые отличают их «экономический менталитет» от взглядов на базовые принципы развития экономики жителей «старой Европы» и США (т.е. в распространенности патерналистских ожиданий и представлениях о ведущей роли государства в экономике) говорит о разной природе этих моментов. В отличие от практически не меняющегося отношения к роли государства, распространенность патерналистских ожиданий – это реакция на ситуацию, когда большинство населения мало что может сделать для улучшения своего положения из-за реальных структурных ограничений. А также на то, что в преддверии российских рыночных реформ доминировала норма, согласно которой ответственность за собственное самообеспечение в большей степени должны нести сами люди(8).

Решающую роль в этом переломе сыграли 1990-е годы. Именно тогда произошел не просто фактический уход государства от обязательств перед своими гражданами, но и смена политической риторики с провозглашением государством, по сути дела, лозунга «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». И хотя с изменением политической риторики, а отчасти и реальной внутренней политики в 2000-х годах произошла некоторая реанимация старых норм, скепсис в отношении «заботы» государства о своих гражданах продолжает доминировать в массовом сознании. Он усиливается тем больше, чем больше реальный жизненный опыт убеждает людей в том, что в предлагаемой государством системе «правил игры» подавляющее их большинство не способно самостоятельно справиться со своими проблемами, т.к. решающую роль в ней играют не столько личные усилия, сколько связи и везение.

Показателен в данном отношении качественный разрыв между представителями самой активной в трудовом отношении возрастной когорты 31-40 лет (или работающими в целом), которые на собственном опыте видят, чем определяется в современной России занятие благоприятных структурных позиций, и пожилыми людьми, чьи суждения в этом вопросе определяются чисто нормативно, из усвоенной когда-то и не скорректированной сегодняшним опытом системы взглядов. наблюдается качественный разрыв (рис.8). Это – выразительное свидетельство того, что причины распространенности в России патерналистских ожиданий надо искать не столько «не в тех нормах», сколько «не в той реальности». Убеждение респондентов, что они смогут сами обеспечить себя и свою семью, и поэтому не нуждаются в материальной помощи со стороны государства, доминирует только в одной возрастной группе – до 25 лет включительно. В группе 26-30 лет доля сторонников как этой точки зрения, так и убеждения, что без материальной поддержки со стороны государства им и их семьям выжить сложно, практически выравнивается. А после 30 лет перевес в пользу второго из этих альтернативных суждений становится очень значителен (14% и более).

Рис. 8. Оценки россиянами факторов, влияющих на их возможности с помощью собственных трудовых усилий улучшить свою жизнь (в % от числа ответивших)

Не удивительна в этих условиях и динамика приоритетов интересов макро– и микрообщностей в сознании россиян за последние 20 лет. Так, в 2000 году 87% респондентов говорили о том, что, принимая важные для себя решения, они руководствовались бы частными (своей семьи или личными) интересами, и лишь 13% декларировали, что исходили бы из интересов государства или своего производственного коллектива. Затем, под влиянием надежд на изменение ситуации со сменой власти в стране, картина несколько сдвинулась в сторону приоритетности интересов государства и коллектива. Однако в 2010 г. подавляющее большинство россиян вновь поставили на первые строчки своих приоритетов интересы семьи (60%) или собственные интересы (20%), и лишь 20% продекларировали готовность руководствоваться в серьезных для них вопросахинтересами государства (4%) или коллектива (16%).

При этом среди занятых в государственном и муниципальном управлении ни один (!) респондент не сказал, что он руководствовался бы в этом случае интересами государства и лишь 6% руководствовались бы интересами коллектива, а в так называемой бюджетной сфере эти показатели составили 1 и 14% соответственно. В промышленности и энергетике они составляли 4 и 15%, в сельском и лесном хозяйстве – 3 и 18%, в финансовой сфере – 4 и 18%. Это ли не наглядное подтверждение того, что существовавшая ранее нормативная модель,основанная на идее «служения» государству/державе, потерпела уже полное фиаско?Постепенное размывание ее легитимности в нормативно-ценностной системе населения России лишь отражает уже совершившийся факт полного исчезновения соответствующих норм из сознания ключевой для успешной реализации этой модели группы – государственных служащих.

Таким образом, главным следствием фактического «ухода» государства в 1990-х годах не только из экономической, но и из социальной сферы, отражающим изменения, произошедшие в этот период в сознании работников самого государственного аппарата (9), стало то, что характерная для российской культуры нормативная модель взаимоотношений личности, общества и государства в итоге делегитимизировалась в глазах населения. В самом деле – зачем делегировать государству столько прав, если оно не выполняет своих базовых обязанностей? Да, учет в последнее десятилетие властью хотя бы на уровне деклараций ожиданий населения, в отличие от эпохи Б.Ельцина, способствовал временному расширению делегирования ей права действовать от лица и в интересах общества. Однако это право, во-первых, уже не столь бесспорно и сакрально, как раньше. Во-вторых, многие конкретные нормы, на которых строится характерная для России нормативная модель взаимоотношений человека, общества и государства, начали терять в последние 15 лет свою популярность или ослабевать. В-третьих, легитимизация в последние годы права государства защищать интересы общности даже в ущерб интересам и правам отдельного человека диктуется в ряде случаев уже утилитарными и прагматическими соображениями, утрачивая характер культурной нормы.

Все вышесказанное позволяет сделать три основных вывода.

Первый из них заключается в том, что процессы социокультурной модернизации вобласти норм и смыслов, определяющих отношение россиян к себе, обществу и государству, еще не завершены. Свидетельства тому – их специфическое отношение к природным ресурсам, четкое деление на «своих» и «чужих» с соответствующим ограничением допуска «чужих» к собственности на значимые условия существования сообщества. Свидетельством может служить и ряд специфических особенностей восприятия частной собственности и прав частного бизнеса – в частности, значимость их морально-этической легитимации и относительная незначимость юридически закрепленных прав собственности. Впрочем, все эти особенности характеризуют в период социокультурной трансформации любую страну, совершающую модернизационный переход.

Второй вывод, связанный со спецификой уже российской культуры, ее нормативно-ценностной составляющей, состоит в том, что легитимность всевластия государства и егоособой роли в экономике свидетельствует о том, что этакратизм с характерной для него сращенностьювласти и собственности по-прежнему остается в России нормой для общественногосознания. Право государства на ограничение прав частных собственников вплоть до прямого изъятия их собственности, статус государства как основного собственника и субъекта экономического развития, патрон-клиентские отношения между ним и населением – лишь некоторые проявления этого.

Третий вывод в том, что, несмотря на сохранение доминирующего положения этих норм, в отношении базовых прав и свобод, затрагивающих интересы рядовых граждан, поитогам последних 15 лет можно зафиксировать интенсивную динамику, связанную с размыванием легитимности всевластия государства в данной области. На протекании этого процесса сказываются несколько факторов.

Во-первых, как уже отмечалось выше, на него влияют действия самой власти, которая, в отличие от населения, долго не понимала, а часть ее представителей и сейчас не понимает, в какой «системе координат» и как именно ей надо действовать, чтобы сохранить свою легитимность.

Во-вторых, в поколениях, социализирующихся в новых условиях, все же несколько больше процент людей, отрицающих нормы традиционной для российской культуры модели взаимоотношений личности, общества и государства, включая априорную сращенность власти и собственности, чем среди тех, кому «за 50».

В-третьих, начинает сказываться хотя и затормозившийся в последние два десятилетия, но успевший набрать некую критическую массу еще в советское время процесс концентрации населения в крупных городах и одновременного увеличения в составе их жителей доли лиц с высшим образованием.

Все это ведет к постепенному распространению ценностей, слабо совместимых с традиционной для России системой норм взаимоотношений личности, общества и государства, и формированию на этой основе новой нормативной системы.