А) Первая предпосылка: анализ как ситуация кризиса

Сказанное относится и к дискретных по времени систем.

Перипетии аналитического поля.

Идея анализа как процесса, протекающего через сопутствующие потенциально разрушительные кризисы, - встречается уже в работах Фрейда (1912), и связана с идеей Трансфера как неизбежного явления: «Нельзя отрицать, что контроль над явлениями Трансфера создает наибольшие трудности для психоаналитика, но не нужно забывать, что именно они оказывают нам неоценимую службу, делая актуальными и проявленными любовные импульсы больных, давно скрытые и забытые. В самом деле, что бы об этом ни говорили, никто не может быть побежденным заочно или на изображении».

На мой взгляд, в модели аналитического поля это понятие, присутствующее уже в самых истоках психоаналитической мысли, доводится до крайности.

Функционирование поля может рассматриваться как чередование заболеваний, как острых, так и хронических, как склонных к доброкачественному течению, или потенциально смертельных, с которыми аналитическая пара должна попытаться справиться, излечив их неким своим оригинальным способом, и которые в некоторые моменты представляют собой самый настоящий тренинг по выживанию. Очевидно, что эта перспектива не исключает также и других регистров, к примеру, игрового, которым должно также найтись место в аналитическом опыте.

Дарио де Мартис, профессиональная фигура, в которой психиатрическая и аналитическая идентичности нашли свое равновесие, считал ситуацию кризиса в целом присущей аналитическому маршруту: первый момент встречи аналитика с анализируемым отмечен бионовским образом двух очень испуганных людей в одной комнате, завершение неизбежно характеризуется критической ситуацией.

Во время аналитического «медового месяца», длительность которого варьируется от анализа к анализу, анализируемому необходимо воспринимать аналитика как персонажа храброго, не знающего сомнений и не подверженного паническим чувствам. Но довольно скоро устанавливается состояние кризиса, при котором начинается пересмотр персонального мифа, «истинного концентрата фальши и мистификации, под вывеской мании величия, посредством которой субъект защищает свое чувство бессилия и скрывает свои потребности в девальвации, и свои гневные и завистливые атаки» (Д. де Мартис, 1980).

Это делает спорными отношения, которые развиваются у аналитика с его собственными моделями. На некоторых ключевых этапах маршрута, перед лицом восприятия пустоты, гнева и бессилия, аналитик не может надеяться найти надежные точки опоры в строгом применении некого определенного метода, а должен вывести на поле способность размышлять своим оригинальным способом, без соотношения со стандартными процедурами.

Он будет полагаться на свои способности эмоционального вовлечения, слушания и «выносимой» отсылки, подразумеваемой как «сложная психическая позиция, влекущая за собой постоянный (со стороны психоаналитика) мониторинг отношений, существующих между истиной, психической болью и способностью ее выдерживать, как для самого пациента, так и для психоаналитика и для рабочей пары, которую они образуют» (М. Коллова, 2007).

Проживание анализа, сессии за сессией, как ситуации кризиса, защищает аналитика от возможной идеализации своей собственной работы, от тайных соглашений и компромиссов с пациентом, которые «под маской симпатии и терпимости скрывают садомазохистскую раскладку» (Д. де Мартис, 1980).