Апология хроматизма

Хроматизм получил свое название от древнегреческого понятия «хрома» (crvma), обладавшего следующими значениями: 1)цвет как психическое, идеальное, 2) краска как физическое, материальное, 3) окраска кожных покровов человеческого тела как физиологическое, синтоническое, и 4) эмоции как информационно-энергетическое отношение между парами данной триады значений.

С учетом хроматических отношений в известных идиомах («багроветь от гнева» и т.п) было дано определение: цвет — это идеальное (психическое), связанное с материальным (физическим и / или физиологическим) через эмоции как их информационно-энергетическое отношение.

Иначе говоря, цвет оказался своеобразным, то есть неосознаваемым метаязыком[mcccl], благодаря которому человечество могло успешно продолжать свой род, и в то же время все члены этого рода могли «активно» выражать свои эмоции для адекватного приспособления к внешней среде и друг к другу. При этом мифология и религия всегда отвечала за сохранение традиционных значений различных цветов.

Как я думаю, человечеству необходимо прежде всего создание веры в прошлое наших предков и, в частности, в женщин, которые тысячелетиями хранили достижения культуры. Человечество — с правящей сегодня мужской потребностью двигаться все дальше в познании атомной и ядерной энергии, а теперь и генетической информации, и антиматерии, — по-видимому, достигло тех пределов, за которыми может наступить лишь конец всему и вся.

Женщина же по природе своей может поставить предел мужскому зеленому самосознанию, то есть проявить свое пурпурное сверхсознание и сохранить достигнутое в новой религии, которая по существу — сумма хорошо забытых старых. И не без оснований я полагаю, что этой религией будет хроматизм, который реально объединяет (сочетает в цветовом теле) все цвета всех религиозных архетипов без каких-либо исключений[mcccli]. Здесь просто нельзя не упомянуть доводы, приведенные выше в пользу хроматизма, и прежде всего вопрос: Что будет с культурой при создании и принятии человечеством этой религии?

Можно более или менее уверенно предполагать, что для философии это останется нормой. Ибо, как говорил Витгенштейн, твердая вера (скажем в пророчество) разве менее прочна, чем убежденность в математической истине [mccclii]? Для науки это не будет нонсенсом — научно обоснованная религия и сейчас существует во всех областях науки: каждый ученый верит в результаты работ предшественников.

По крайней мере, психология станет наукой, если поверит в наследие прошлого, в гендерный характер цвета. Как пишет П. С. Гуревич, замечание Джеймса о том, что философия основана на вере — своего рода предтеча ясперсовой философской веры экзистенциализма [mcccliii]. И, как мне кажется, психологам имеет смысл не просто ознакомиться с этой философией существования, чтобы понять всю ту актуальность и объективную ценность человеческого опыта, которые донесла религия в цветовых канонах прежде всего для психологов.

Для искусства это будет совершенно новым витком развития подсознания. Для религии, для жизни на земле это будет Вера. Вера в знания прошлого. В знания настоящего, а значит, — и будущего. Будущего всего человечества, а не какой-либо одной конфессии. Будущего знания того, что каждый из живущих на Земле ничем не отличается друг от друга в своей Вере в этот чудесный мир света и цвета. В мир богов и людей. В мир вечных религиозных противоречий нашей планеты.

Об этом замечательно сказал Роберт Музиль: «Достаточно взять совершенно всерьез одну из идей и подавить все противоположные ей, чтобы наша цивилизация перестала быть нашей». Хроматизм принципиально не позволяет подавить какую-либо идею, ибо включает ее в цветовое тело для полноты и реальности бытия. Причем включает на оппонентном уровне всех без исключения конфессий, то есть всех противоположных цветов.

Как отмечает М. А. Сиверцев[mcccliv], «глобальный миропорядок в качестве ценности и реального положения дел в ключает в себя религиозный плюрализм. Это значит, что ни одна религия не может рассматривать себя как доминирующую вероучительную систему и любой из них необходимо выстраивать диалоговые взаимоотношения с другими».

Если же отдельные конфессии будут придерживаться принципа замкнутости и отстраненности, то мировой терроризм как «абсолютно-черный цвет» уничтожит и их в своем черном будущем. Против абсолютно-черного необходимо создание «абсолютно-белого» путем уважения памяти предков и сознательной «расшифровки» религиозных посланий прошлого. А это возможно лишь путем объединения всех конфессий вокруг настоящего. Для этого сегодня появилось достаточно оснований как в этическом, так и в хроматическом плане.

Ибо, по мысли М. А. Сиверцева, современным межрелигиозным диалогом поставлен вопрос: «Какой язык позволит нам обсуждать наши проблемы, фиксировать наши расхождения, не прерывая при этом процесса диалога?» Ибо при переходе к новой парадигме межрелигиозного диалога приходится учитывать традиционные стратегии, которые представляют собой стратегии демонстрации власти. Хроматизмом в принципе элиминируется как стратегия «стадиальности» (когда все остальные религиозные системы рассматриваются как предварительные по отношению к доминирующей), так и стратегия навязывания престижного языка обсуждения, в частности «научного», который самой своей структурой ставит собеседника, партнера по диалогу, в положение «изучаемого». Эта элиминация в хроматизме связана с сущностью цветового тела (как информационной модели цветового пространства и внешнего мира, и мира внутреннего), где нет и не может быть стадиальности, и где метафорика цветовых сублиматов в данном контексте переводит понятие «научности» в семантическую область «религиозности», то есть в метаязык веры в наследие человеческой культуры.

Именно поэтому хроматизм находит оптимальный путь решения этой проблемы. На уровне архетипов семантический язык цветовых сублиматов един для всех людей на Земле. К настоящему времени в хроматизме достоверно выявлены основы этого языка для многих аспектов человеческого существования, включая сюда периоды времен, гендерные принципы образования и развития устойчивых живых систем и т. д. и т. п.

Как архетип хроматизма белый свет является божественным во всех без исключения мировых религиях. И, как уже говорилось, в отличие от других религий, хроматизм не может ни преследоваться властями, ни насаждаться силой, ни отрицаться атеистами. Ибо эта религия основана на научном анализе (то есть на аддитивном сложении в цветовом теле тех цветовых канонов, которые наши предки завещали мировой культуре). И как каждый цвет сказывается и на себе и на соседних цветах, так и в хроматизме все цвета испытывают влияние друг друга. Именно это проповедовал Павел: «Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других» (Фил.: 2, 4). И как мне кажется, эта религия будет более жизнерадостной и не столь суровой, как все до сих пор известные.

Выше мы видели, что все религии осуждали внебрачные отношения, что тем не менее нарушалось социумом, которое постоянно создавало «мужские» и «женские» тайные союзы в древних и пережиточных обществах, институты наложниц в античном мире или современные институты любовниц и любовников. И, как выясняется сегодня учеными, никакие божьи кары, даже распространение СПИДа этому не может помешать. Вероятно, это объясняется природой человеческого интеллекта, достаточно явно моделируемого в хроматизме.

Отсюда со всей очевидностью следует, что хроматизм обязан учитывать эти рассогласовани я и предлагать несколько иные формы брачных союзов. Каким же путем можно избежать этих рассогласований между природой человека и религиозными требованиями, которые тысячелетиями стремились создать оптимальные условия для воспроизводства здорового потомства и гармонии социально-сексуальных отношений партнеров?

Хроматизм включает все многобразие форм брака в мировой культуре и лишь внутренне (с хроматических позиций выбора самих партнеров) предполагает, что гармония брачных отношений может быть оптимальной при взаимосвязи трех разнородных планов (см. 3 Часть книги), которая встречается у обоих партнеров лишь в идеальном случае. Обычно же существует некое рассогласование во взаимосвязи планов.

Так, к плану, имеющему важное значение для образования брачных отношений, — как это следует из анализа гармонии, — разумеется прежде всего относится С-план женщины. Однако относительно мужчины у женщины обычно доминирует М-план. Иначе говоря, для оптимальной адаптации женского интеллекта требуется духовная связь с двумя доминантами партнера. Поскольку у мужчины преимущественно наблюдается одна (Ид-) доминанта, то для стабильности отношений необходима вторая женщина. С сексологических позиций для женщины другая женщина (при резонансе их биополей) представляет собой лишь обретение «потерянного рая», свойственное всем людям на Земле, рожденным женщиной. Для многих мужчин же это является правилом бигинии. В обратном случае (при наличии лишь М-доминанты у женщины и двух у мужчины) требуется второй мужчина, что позволяет интеллекту женщины оптимально осуществлять сексуальное взаимодействие, то есть путем биандрии элиминировать свойственную этому типу женщин «фригидность». Поскольку выше были показаны возможности атомарно-трансактного анализа, то читатель легко может представить все варианты триадных связей в иных случаях полигамии.

Вполне допускаю, что заинтересованные лица, фонды и / или правительства продолжат разработку религиозных аспектов хроматизма. Что это может дать современной культуре? В первом случае, к примеру, в исламе это могло бы уменьшить количество «неиспользованных» в браке и, следовательно, агрессивно-воинствующих мужчин, образующих основной контингент террористов-смертников. В христианстве же это создало бы для женщин идеальные условия мусульманок, то есть «крепкий тыл» для прочности брака и возможность социально-вербального общения дома (что в свою очередь, привело бы к увеличению рождаемости и освобождению рабочих мест для мужчин, ибо по некоторым оценкам, не менее половины женщин откажутся от работы, если повысятся доходы мужчин). Как полагают ученые, уже сейчас женщины находят много выгод от домашнего двоеженства: с одной стороны, муж привязывается к дому, и деньги, которые он тратил на содержание женщины на стороне, остаются дома, кроме того исключается возможность занесения в дом венерических и т. п. болезней [mccclv].

С другой стороны, вполне могут осуществляться и другие возможные варианты, определяемые прежде всего самими партнерами, то есть оптимальными взаимосвязями между всеми компонентами их интеллектов, — но никак не хроматизмом, или какой-либо иной религией. Ибо история человеческой культуры наглядно продемонстрировала все то многообразие брачных форм, которые вопреки религиозным догматам, освобождали человека от давления как социума, так и сексуса, то есть возрождали в нем истинно человеческое — любовь [mccclvi].

Хроматизм проповедует основополагающий принцип относительного детерминизма, что как мне кажется, не даст никаких оснований для догматизации человеческих взаимоотношений. Еще раз напомню, что в общем случае функционирование и распределение доминант в интеллекте человека может определяться лишь им самим, но — помимо правосознания — никак не обществом, религией или моралью.

В то же время при хроматической сохранности социальных и религиозных установок здесь создаются и все личностно-потребностные условия для воспроизводства вида и рекреации индивида. Поэтому хроматизм — лишь после всестороннего изучения партнеров на уровне взаимодействия компонентов их интеллектов — смог поставить вопрос о возможностях религиозного и социального санкционирования не только бинарных, но и триадных взаимоотношений людей в микроячейках общества для его оптимального самосохранения и воспроизводства.

Хроматические данные по религиозным течениям были представлены в соответствующих разделах по цветам. И как мы могли убедиться, все зависело не столько от цветообозначения, сколько от оттенка самого цвета, поскольку вербальный язык (насчитывающий около сотни цветообозначений) далеко не всегда адекватен природному языку (содержащему более миллиона цветовых оттенков). И в этом, возможно, заложены причины того, почему мольбы верующих к Богу нередко приводили к совершенно неожиданным, а то и противоположным результатам. Человечество молится вербально, то есть выражает свои устремления к Богу в Слове, абсолютизируя и даже обожествляя его (Иоанн 1: 1). Однако бытовой вербальный язык слишком амбивалентен и противоречив, что наглядно доказывают рассуждения и буддистов. «Будда рожден из того, что ни от чего не зависит. Когда схвачено это нечто, то и Будда открывается как непостижимый. Когда кто-то достигает подобного озарения, то говорят, что он обрел истинное понимание. Желающие постигнуть учение, но незнакомые с истинным пониманием, увлекаются вербальной игрой и, вследствие этого, оказываются заключенными в тюрьме слов. Когда ее стены отрезают прямое видение пути, люди неспособны правильно разглядеть его… Вступившим на Путь в первую очередь необходимо иметь веру в самих себя»[mccclvii].

В заключение повторю еще раз, что цветовые архетипы являются не только метаязыком, но и удобной семантической моделью, которая позволяет представить сущность той или иной религии на сублимированном уровне обобщения, на уровне чувственно-образной логики подсознания. Ибо вера пребывает в нас с вами, в нашем подсознании (Иоанн 15: 11): «Сие сказал Я вам, да радость моя в вас пребудет». Позволю в связи с этим несколько перефразировать слова Д. Т. Судзуки (с. 73) о сочетании двух логик нашего бытия. Любое формально-логическое суждение неизбежно замыкается на поверхностные слой сознания, выполняющего массу функций в нашей повседневной жизни вплоть до разрушени гуманистических ценностей и стирания индивидуальности. Без сомнения, в целом сознание является полезной вещью, но не разрешает глубинных вопросов, рано или поздно встающих перед нами в жизни. Такова проблема смысла существования, проблемы жизни и смерти,. Когда мы встречаемся с ними, сознание сразу обнаруживает свою ограниченность, неизменно впадая в противоречие с собственной логикой. И для действительного постижения реальности требуются не формально-логические рассуждения, или какой-либо иной логический трюк, а та непосредственная вера, то есть та вера в целостность нашего бытия, которой мы жили в детстве.

Об этом замечательно говорит Священное писание: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как-бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Коринф. 13: 11–12).

Можно только предполагать, что религия (если можно так сказать, в теософских аспектах ее антропософских приложений) стремилась гармонизировать человеческое существование и в процессе становления канонизировала те из цветов, которые отвечали оптимальным задачам социализации и культурализации индивидов. Так, например, если черный цвет — адский, указующий дорогу в Ад, то белый — божественный, ведущий в райские кущи.

Приведенный выше хроматический анализ ахромных цветов показал, что с одной стороны, черный несет в себе семантику бессознания, а с другой — будущего времени. Любая религия основана на сохранении традиций, то есть прошлого. Поэтому-то белый цвет и оказался божественным. Ибо, как мы убедились выше, белый сублимирует прошлое время и одновременно — социальность сознания. Иначе говоря, если интеллект какого-либо индивида не будет поклоняться социальности, то он попадет в Ад.

Каждая мировая религия с необходимостью предполагает веру человека в бессмертие души. Ибо «греховность человека» можно было ограничить лишь божественным ограничением его посмертного существования, куда интеллект, разумеется, проникнуть был не в состоянии. То есть интеллект сам-в-себе должен был содержать эти ограничения. При этом во множестве религиозных концепций соблюдался принцип непостижимости Бога[mccclviii] (1 Иоанн 4: 12):