Фрейд и психоанализ 2 страница

Конечно, можно лишь с некоторой вероятностью описать то, что происходит во многих регионах, исключительно в этих терминах. Традиционное четкое разделение между «международной анархией» и «внутренним порядком» исчезло во многих частях мира. Однако трудность заключается в том, чтобы понять, каковы общие тенденции эрозии государственности снизу или какими они станут в будущем. Если их воздействие частично и неравномерно, что представляется вероятным в настоящее время, результатом не будет переход к неосредневековью, в котором суверенитет уже не выступает как центральный организационный принцип. Скорее, это укрепит уже отмечавшееся неравенство, которое стало основной характеристикой международной системы после окончания холодной войны, и приведет к новым моделям господства и зависимости.

«Окружающая среда» и глобальная экономика

Самая большая трудность при обсуждении международной политической теории и вопросов окружающей среды обусловлена невозможностью рассмотреть «окружающую среду» как дискретный аспект человеческой жизни. Как уже отмечалось многими, окружающая среда существует везде и нигде и не обладает никакими явными или бесспорными границами.

Эту трудность можно проиллюстрировать, проводя анализ сущности дебатов о природе устойчивости и устойчивого развития. Определение устойчивости неизбежно затрагивает взаимодействие между людьми и природой. Хотя можно было бы начать с частного анализа таких взаимодействий (например, защиты специфических видов природных ресурсов), существует явная тенденция проводить более «широкий» анализ типов обществ и форм политической и экономической организации, которые поддерживали бы равновесие между экономическим развитием и способностью планеты выдерживать нагрузку. По этой причине многие доказывают, что устойчивое развитие суть многоаспектная концепция — модель развития, которое обеспечивает целостность и долгосрочную жизнеспособность биосферы, но которое также жизнеспособно в экономических, социальных и политических областях. Согласно одному из определений, это — модель развития, которое является устойчивым в терминах целей биологической системы (генетическое разнообразие, жизнеспособность, биологическое воспроизводство), целей экономической системы (стабильность производства товаров и услуг одновременно с удовлетворением основных потребностей и сокращением бедности) и целей социальной системы (культурное разнообразие, социальная справедливость, тендерное равенство, социальное участие) (Holmberg, 1992).

Концепция устойчивости оспаривается по существу и в философском, и политическом смыслах, но в данной работе не будем глубоко анализировать эти дебаты. Однако даже постановки проблемы достаточно, чтобы подчеркнуть тесные связи между различными структурами и системами, вместе создающими мировую систему. В частности, любая дискуссия о международной политической теории, касающаяся проблематики окружающей среды, вероятно, будет неразрывно связана с работами в области международной экономической системы и теории международной политической экономии.

В терминах традиционной повестки дня это означает, что далее невозможно обращаться к экологии и международной политической экономии как к отдельным сферам. Например, институты, деятельность которых имеет важное значение для охраны окружающей среды, не должны сводиться лишь к тем, которые в названии содержат словосочетание «окружающая среда» (такие, как Программа ООН по окружающей среде, Комиссия по устойчивому развитию или Всемирное агентство по окружающей среде), а, скорее, должны включать институты, являющиеся ключевыми для управления (или по крайней мере попыток управления) мировой экономикой (Всемирный Банк, МВФ, Генеральное соглашение по торговле и тарифам, Большая Семерка). Кроме того, эта взаимосвязь оказывает растущее давление на основные техники международного сотрудничества в области окружающей среды. Международное регулирование проблем окружающей среды (особенно правовое регулирование) традиционно основывалось на разделении проблем и ведении переговоров по конкретным соглашениям при решении конкретных проблем. Но попытка усилить значение устойчивости на международном уровне в первую очередь касается управления взаимодействием окружающей среды и разнообразных и высокополитизированных отношений (например, связь между торговлей и окружающей средой, между внешним долгом и окружающей средой, между военными расходами и окружающей средой). Не удивительно, что международное общество рассматривает данную задачу как первый и наиболее важный шаг в этом направлении (переговоры на встрече на высшем уровне «Планета Земля» по Международной 800-страничной программе действия, имеющей целью достижение устойчивого изменения и названной Повесткой дня XXI в.); к сожалению, он был отмечен упущениями, недостаточной последовательностью, нежеланием расположить по приоритетам, а также определить четкую связь между впечатляющими намерениями и эффективным действием.

Кроме того, исследование этих связей также рождает и другие сомнения относительно адекватности традиционной повестки дня. Если справедлив тезис о том, что в глобальной экономике власть все в большей степени передается негосударственным акторам, в частности транснациональным корпорациям, полезность доминирующего государственно-центристского подхода к международной политической экологии, вероятно, становится ограниченной. Многие наиболее важные решения в области политики «окружающей среды» принимаются не государствами, а берут свое начало в процессе производства, технологических и торговых стратегиях достаточно небольшого числа крупных транснациональных корпораций. Подобным образом и на многие «местные» проблемы окружающей среды, и на способность государств разрешать эти проблемы оказывают значительное влияние требования и ограничения глобализирующейся мировой экономики (например, связь между политикой структурного регулирования и деградацией окружающей среды, а в более широком плане — передачей посредством рынка западного образа жизни, специфического видения современности и прогресса или специфического знания об окружающей среде).

Выводы о надлежащем масштабе координации политики и глобального управления окружающей средой, вероятно, будут во многом зависеть от оценок характера глобальной политической экономии и отдельных представлений об адекватности основанных на рыночных принципах подходов к проблемам окружающей среды. Действительно, именно сомнения относительно совместимости глобализирующейся мировой экономики и любого понятия глобальной экологической рациональности порождают усиливающуюся радикальную экологическую критику мировой экономики. Это имеет очень важное значение для международной политической теории. В течение долгого времени в этой теории обсуждались достоинства концепции взаимозависимости и концепции мировых систем, которые устанавливали четкую связь между глобальным капитализмом и структурным неравенством. Сознательно или нет, но значительная часть подобных радикальных аргументов была аннулирована в силу широкого перехода к рыночному либерализму и предполагаемого триумфа неоклассической экономики. Несмотря на то что многосторонняя экологическая критика анализа глобальной экономики не составляет однородного течения, она выдвигает новые и не менее важные вопросы, бросающие вызов доминирующим рыночно-либеральным предположениям, характерным для политики и отношения Севера (Daly and Cobb, 1990; de la Court, 1990; Goodland, Daly and El Seraiy, 1991; Ekins, 1992).

Во-первых, эта критика бросает вызов доминирующему реформистскому либерализму, который присущ значительной части международных взглядов на окружающую среду, выдвигая идею о том, что усиление глобализации (более устойчивой по своему характеру) в существенной мере способствует предотвращению будущей катастрофы окружающей среды и обеспечению некоторой формы «глобальной сделки». Для тех, кто видит глубокое противоречие в продолжающемся росте экономики и конечном характере экосистемы Земли, конфликты по вопросам распределения, прежде всего между богатыми и бедными, вероятно, будут гораздо более значимыми и политически важными, чем предлагаемая успокаивающая риторика «брутландизма» и «устойчивого развития».

Во-вторых, критики доказывают, что формирующаяся глобальная экономика подрывает эффективность власти государств и усиливает деградацию окружающей среды, сводя на нет усилия по регулированию окружающей среды. С этой точки зрения выбор;может быть только абсолютным: или «поставить мировую экономику под контроль» и двигаться к более централизованной политической координации, или попытаться полностью изменить мощное современное движение к интеграции и глобализации, децентрализовать экономическую и политическую власть и строить устойчивое будущее на основе демократического участия и местных экономических преобразований. Реально, ослабление суверенитета как часть проекта радикальной децентрализации формирует общую основу для многих вопросов из повестки дня по защите окружающей среды.

Появление «транснационального гражданского общества»

Четвертая группа аргументов направлена против государство-центричности традиционной международной политической теории с близких, но отличающихся позиций. Здесь основное внимание уделяется увеличению роли определенных групп транснациональных акторов и неправительственных организаций, добровольно объединенных под широким определением «движение в защиту окружающей среды». Оно охватывает и научное сообщество, и транснациональные группы давления в области окружающей среды, обеспокоенные комплексными проблемами устойчивого развития, содействия базисной демократии и защитой интересов коренных народов. Власть таких групп основывается на их способности развивать и распространять знание, четко формулировать комплекс общечеловеческих ценностей, опираться на усиливающееся чувство космополитической моральной информированности и отвечать на многочисленные слабости государственной системы и на местном, и на глобальном уровнях. В результате мы являемся свидетелями «возникновения параллельной системы политического взаимодействия... направленного на сознательное строительство сетей знания и действия нецентральными, местными акторами (Lipschutz, 1992. Р. 390). Эта группа аргументов связана с предыдущим утверждением о том, что экономическая глобализация обеспечивает «инфраструктуру» для увеличения социальной коммуникации в результате использования коммуникационных технологий, упрощающих движение через национальные границы ценностей, знаний и идей и организация однотипных групп.

Одно из направлений исследований должно рассматривать воздействие таких групп на методы, которые применяют государства для решения проблем окружающей среды, поддержания традиционной повестки дня и расширения ее проблематики. Один из подходов рассматривает специфическую роль того, что П. Хаас называл эпистемологическими сообществами — «сети обладающих знаниями сообществ с авторитетной претензией на политически релевантное знание в области их профессиональной экспертизы» (Haas, 1992. Р. 3). Здесь на понимание «проблем, которые необходимо решить», и определение государственного интереса влияют транснациональные коалиции, основанные на техническом знании специфических проблем окружающей среды.

Другой подход, также в целом не выходящий за рамки традиционной повестки дня, состоит в том, чтобы исследовать воздействие движений в области окружающей среды на международное сотрудничество в этой области. По многочисленным оценкам, неправительственные организации в области окружающей среды сыграли основную роль в изменении общественного и политического отношения к проблемам окружающей среды; благодаря им эти проблемы стали включаться в политическую повестку дня увеличивающимся числом государств через: обнародование характера и серьезности проблем окружающей среды; действие в качестве проводника распространения научных исследований; организацию давления на государства, компании и международные организации; обеспечение одного из наиболее важных механизмов помощи с целью гарантировать эффективное выполнение соглашений в области окружающей среды. Неправительственные организации в области окружающей среды могут использовать внушительные ресурсы (финансовые, техничес­кие, юридические и научные), и роль примерно 1500 неправительственных организаций в ходе встречи на высшем уровне «Планета Земля» составляла один из наиболее комментируемых аспектов.

Возникновение «транснационального гражданского общества» также способствует отмене традиционной повестки дня: бросая (вызов гегемонии политики государств; устанавливая нетерриториально обоснованную политическую идентичность (Ruggie, 1993); создавая новые формы политической организации, особенно в тех «областях, где полномочия государств почти прекратили существовать; воплощая идею глобального морального сообщества, что, возможно, наиболее важно для наших целей. Скептики традиционно (отрицали важность идеи глобального сообщества, заявляя, что она (является не более чем вымыслом теоретического воображения. Попытки обнаружить основания такого сообщества в функционировании глобальной экономики значительно уменьшали различия между теми, кто является частью общей (и часто эксплуататорской) системы, и теми, кто реально чувствует принадлежность к единому сообществу (Beitz, 1979). Поэтому понимание того, что движения в области окружающей среды могут привести к конкретному политическому выражению идеи глобального сообщества, имеет особый резонанс.

Несомненно, подобные предположения вызывают множество вопросов и обеспечивают основания для дальнейшего исследования. Тем не менее одна из проблем состоит в том, что пока еще нет эмпирических доказательств, подтверждающих подобные положения. Литература о движениях в области окружающей среды, прежде всего за пределами промышленно развитого мира, немногочисленна и неоднородна, а количество работ, которые сосредоточиваются на их транснациональном характере, еще более ограничено. На основе наших знаний можно предположить, что влияние различных групп в области окружающей среды неодинаково, что оно, вероятно, возросло в целом, но и то, что оно может весьма резко снизиться. Другая проблема касается критериев оценки. Должны ли мы сосредоточиваться просто на способности мобилизовать конкретные ресурсы («теория мобилизации ресурсов») или пытаться оценить влияние идей и важность попыток восстановить или заново определить мировую политику?

Наконец, возможно некоторое преувеличение потенциальных способностей подобных движений влиять на формирование новых моделей политики: и в рамках государств, когда бесспорное отступление государства, наблюдающееся во многих регионах мира, может легко сломать весь политический порядок; и даже в большей степени на «международном» уровне. Те, кто трактуют распространение таких движений как новую неэксплуататорскую и от природы кооперативную модель действия в области окружающей среды, должны подробно объяснить, каким образом и почему будут разрешены многие конфликты, связанные с проблемами окружающей среды. Действительно ли, например, постоянные требования «глобальной демократизации» со стороны движений в защиту окружающей среды фактически обостряют «распределенческие конфликты» между промышленным и непромышленным миром? Насколько со­вместимы проекты радикальной децентрализации, с одной стороны, и призывы к более справедливому распределению мировых ресурсов — с другой? При существующем глобальном неравенстве существует ли риск того, что децентрализация фактически приведет к снижению способности защитить слабые общины от внешнего дав­ления? (О требовании изменения потенциального воздействия новых форм политического действия см.: Ekins, 1992, особенно гл. 9.)

Государственная система как препятствие при управлении глобальной окружающей средой Несмотря на то что весьма трудно определить степень разрушения центральной теоретической категории суверенитета, растущая серьезность проблем окружающей среды, появление более сильного планетарного сознания и множество препятствий на пути к эффективному международному сотрудничеству несомненно усилили аргументы тех, кто полагает, что суверенитет должен быть ограничен, если в целом не пересмотрен. Как мы видели, появление проблем глобальной окружающей среды подрывает положения, на которых изначально основывались идеи суверенитета и невмешательства. Государство является одновременно и слишком большим, и слишком малым, чтобы иметь дело с многими из наиболее неотложных вызовов окружающей среды: слишком большим, чтобы и предложить жизнеспособные стратегии устойчивого развития, которые могут быть разработаны лишь снизу, и слишком малым, чтобы эффективно решать глобальные проблемы, которые по своему характеру требуют все более и более многосторонних форм международного сотрудничества. С этой точки зрения фрагментарная система суверенных государств стала фундаментальным препятствием на пути к эффективному и справедливому управлению взаимозависимым миром вообще и глобальной окружающей средой в частности. В общем, появление глобальных проблем окружающей среды и растущая информированность всех народов о глобальных общих интересах в вопросах защиты окружающей среды и охраны будущего человечества стали мощным стимулом укрепления космополитического морального сознания. Наличие проблем единого мира, сущностной связи и взаимозависимости глобальной окружающей среды и дефицита ресурсов, доступных человечеству, которые должны быть распределены и в рамках одного поколения, и между поколениями, создают условия, при которых намного сложнее, чем в прошлом, принять понимание права в общем и, в частности, права распределения, — все это понимание заканчивается на границах государства. Следовательно, глобальная взаимозависимость окру­жающей среды приводит многих людей к представлению о космополитическом глобальном сообществе, о том, что Локк однажды назвал «великим и естественным сообществом родов».

Подобные аргументы обусловливают два типа требований ограничения государственного суверенитета в интересах решения проблем окружающей среды. С одной стороны, складывающееся чувство глобального морального сообщества усиливает обязательства всех государств защищать права индивидов и групп в рамках государств и гарантировать более равноправное распределение богатств как меру обеспечения устойчивого развития. С другой стороны, такие соображения увеличивают правомерность требований ослабить суверенитет государств как части общего управления глобальной экосистемой, например, ограничивая потребление твердого топлива, контролируя использование веществ, уничтожающих озон, или ограничивая вырубку тропических лесов.

В этой небольшой работе невозможно детально обсудить эти требования. Но важно отметить точки напряженности и дилеммы, на основании которых этот тип явно нормативной политической теории, вероятно, будет формироваться в перспективе. Во-первых, существует напряженность между использованием централизованной власти международным сообществом с целью продвинуть устойчивость «сверху» или «извне» и возрастающим признанием того, что устойчивость должна также строиться «снизу» на основе местных знаний, местных ценностей, прямого участия и власти местных сообществ — напряженность между глобализмом и парциализмом. Эта напряженность в настоящее время вылилась в широкоизвестные дебаты в нормативной теории между космополитическим и коммунитаристским подходами (Brown, 1992).

Обе стороны могут заявить, что дилеммы в области окружающей среды подтверждают их позицию. Мы уже отмечали растущую настойчивость космополитических требований. Но можно также доказать, что общий коммунитаристский аргумент в пользу плюрализма и разнообразия указывает на специфическую важность области окружающей среды. Отношение к природе и естественному миру — зачастую такая особенность, которая определяет понимание себя сообществом. Кроме того, не может существовать универсального определения устойчивого развития, которое может применяться механически во всех регионах мира. Политика и приоритеты в области окружающей среды неизбежно изменяются от одной страны (и от одного сообщества) к другому. Это отражает огромное разнообразие в физическом мире, в характере и возможностях вызовов окружающей среды, в перспективах развития проблем окружающей среды, которые возникают вследствие неодинаковых уровней экономического развития. Конечно, имеются большие возможности для положительного укрепления связи между различными целями и приоритетами. Но устойчивость неизбежно свидетельствует о наличии обменов между различными приоритетами: между максимальным сохранением естественной окружающей среды и достижением непрерывного экономического роста; между быстрым экономическим ростом и защитой традиционных культур или усовершенствованием механизмов справедливости и социального правосудия; между импортом новейших технологий и охраной традиционных методов и культур.

Подобным образом различия в культурных и исторических обстоятельствах будут влиять на распределение ценностей в области окружающей среды. Определения устойчивости неразрывно связаны с распределением ценностей, а также затрат и выгод между индивидами и группами и в рамках одного поколения, и в течение времени. Пока широко распространено соглашение о том, что выгоды от защиты окружающей среды и штрафы за нанесение ущерба окружающей среде должны быть значительно увеличены и приняты и в границах обоих рынков, и решений правительств, не может существовать «объективный» и универсальный путь определения этих затрат и выгод. Это особенно справедливо, когда дело касается оценки истинной цены естественного мира и его сохранения, идеи, согласно которой то, что делает природу ценной для людей — это ее «естественность» и «незаменимость» (Goodin, 1992). Важность субъективных и культурно детерминированных суждений также обусловлена необходимостью помнить о потребностях и желаниях будущих поколений.

Второй источник напряженности отправляет нас назад — к рассмотрению политической теории, с которого началась эта глава, к тезису, подчеркивающему потребность в описании видения хорошей жизни и определения того, как, по крайней мере в принципе, такие усовершенствования могут быть достигнуты. Универсалистские заявления о том, что идеи суверенитета уже вышли из моды и абстрактны, могут легко упускать из виду, что новая космополитическая мораль еще крайне слаба. Идея функционального глобального морального сообщества является в значительной степени риторической конструкцией, особенно в том, что касается политических институтов, с помощью которых можно сформировать конкретное и практическое выражение нарождающейся идеи глобального сообщества. Принципы глобальной справедливости остаются пока предварительными и неточными: и на уровне теории, и даже в большей степени на уровне практики. Но что более важно, распределение затрат и выгод при управлении проблемами глобальной окружаю­щей среды продолжает определяться не принципами справедливости, а неравными политическими сделками между государствами и функционированием глобальных рынков, на которые существенное влияние продолжают оказывать наиболее мощные государства. В глубоко неравном мире переговоры относительно соглашений в области окружающей среды затрагивают и распределение затрат и выгод, и степень ограниченности на практике суверенитета и автономии.

Исходя из данных обстоятельств, можно утверждать, что существует реальная опасность: предложения ограничения суверенитета могут укрепить неравное разделение препятствий на пути к устойчивости, которая также будет характеризоваться недостаточным взаимодействием между богатыми и бедными. Поэтому принудительное ограничение суверенитета может легко стать рычагом, используемым правительствами Севера, чтобы потребовать от развивающихся стран внести изменения в политику в области окружающей среды, в то время как они сами не будут вводить подобные ограничения. Вследствие этого может также переместиться центр дебатов по вопросам окружающей среды: к тем проблемам, к которым Север имеет специфический интерес (биологическое разнообразие, изменение климата, вырубка тропических лесов) или которые особенно занимают общественное мнение Севера, от проблем, часто менее удобных для заголовков, которые вызывают наибольшее беспокойство народов Юга (опустынивание, водный, топливный и древесный дефицит, недостаток доступа к чистой питьевой воде, чистому воздуху, водопроводу и канализации), и прежде всего от неотложной потребности в будущем экономическом развитии. Таким образом, это может увести наше внимание в сторону от серьезной необходимости принять измененные модели экономического развития в индустриальном мире, предусматривающие более низкую степень использования ресурсов, полную интернационализацию ресурсов окружающей среды, строгие меры по снижению степени загрязнения и более низкую относительную долю и ресурсов земли, и ее «отходов». Наконец, расширение внешнего участия в определении внутренних приоритетов государств влечет за собой риск уменьшить важность ответственности и представительства. Могут ли правительства быть ответственными за политику и приоритеты, если они имеют над ними лишь ограниченный контроль или власть?

Драма изменения глобальной окружающей среды и угроза того, что проблемы окружающей среды смогут разрушить существующие формы политической и экономической организации, делает весьма соблазнительным изобретение новых схем организации мира: выдвинуть аргументы относительно желательных реформ переговоров и сотрудничества государств; доказывать, что устойчивость требует и радикального перераспределения мировых богатств, и новой формы глобальной демократизации. Но как бы ни были внушительны абстрактные принципы, на которых основаны такие схемы или предложения, они будут ограниченно полезны вне связи с фактическим процессом социального и политического изменения, посредством которого они могут быть осуществлены на практике и применены к действующим учреждениям международного общества.

Вызов, изложенный в работе Мартина Уайта «Почему не существует международной теории?» (Wight, 1966), заключается не в том, что он открывает дверь в стене необходимости и отчаяния, и не в том, что он вынуждает нас довольствоваться самосозерцательной и эгоцентричной этикой ответственности. Скорее, он (и традиция «благоразумной этики», которую он представляет) напоминает нам о хрупкости международного общества и наших идей относительно того, что можно ожидать. В рамках государств мы можем определить, как исторически были установлены идеи о порядке и правосудии, даже если это произошло несовершенным образом. Политическая теория не может игнорировать факт, что сама возможность устойчивого сотрудничества между государствами (и, конечно, видов обширного сотрудничества, вокруг которого ведется большинство дебатов об окружающей среде) никогда не была твердо установлена. Следовательно, по меньшей мере в понимании социальных, политических и экономических сил мы должны закрепить идеи о благополучии, чтобы на практике объяснить, как они могут быть реализованы.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Целью этой главы была попытка показать различие между двумя типами мышления, рассказать о связи между международной политической теорией и глобальной окружающей средой. Как пишет Джон Рагги, имеется поразительный разрыв между традиционным и нетрадиционным типами мышления.

Глобальный экологический взрыв по своей природе предполагает наше эпохальное размышление, хотя аналитически подкрепленное эмпирическое изучение «озоновой дипломатии» или попыток спасти Средиземноморье неизменно сосредоточивается на процессах переговоров и динамике строительства режима, что противоречит исследованиям возможности фундаментального институционального отмирания системы государств (Ruggie, 1993. Р. 143)

В данной главе проанализированы пять групп аргументов и показано, что традиционалистская точка зрения на возможности международной политической теории обеспечивает неадекватное основание для понимания проблем изменения глобальной окружающей среды; эти аргументы различными способами и в различной степени действительно открывают возможность «фундаментальной неоднородности в системе государств». Центральный тезис этой главы заключается в том, что детальное рассмотрение указанных аргументов необходимо и для понимания и освещения очень важной государственно-центричной «традиционной» повестки дня международной политической теории, и для понимания того, как проблемы окружающей среды и политики могут изменить доминирующие структуры предписаний и предложить более широкий, но более сложный подход к международной политической теории. Вместо того чтобы предлагать различные проекты, международная политическая теория в будущем, вероятно, должна обратиться к серьезной проблеме сложных способов взаимодействия и отношений между этими двумя повестками дня.

 

Основные понятия

социология наука

социальная структура объективность

Важнейшие термины

представления, основанные социальное воспроизводство

на здравом смысле

фактологические вопросы социальная трансформация

сравнительные вопросы социологическое воображение

вопросы развития антропология

эмпирическое исследование позитивизм

теоретические вопросы значимые действия

непреднамеренные последствия самопознание

(41стр)

Часть II КУЛЬТУРА, ЛИЧНОСТЬ И СОЦИАЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ_____________________________________________

В этой части книги мы начинаем исследование многообразного мира социологии. Мы рассмотрим взаимосвязи между индивидуальным развитием и культурой, проанализируем основные типы обществ, в которых люди живут сегодня и жили в прошлом. Наша личность и мировоззрение испытывают сильнейшее воздействие со стороны культуры и общества, в рамках которых мы существуем. В то же время своими повседневными действиями мы активно воссоздаем и изменяем культурные и социальные контексты, в которых происходит наша деятельность.