Заказ № 1635. 1 страница

Экономический потенциал ВИЭ на территории России, выраженный в тоннах условного топлива (т.у.т.), составляет по видам источников: энергия Солнца - 12,5 млн., энергия ветра - 10 млн., тепло Земли - 115 млн., энергия биомассы - 35 млн., энергия малых рек - 65 млн., энергия низкопотенциальных источников тепла - 31.5,млн., всего - 270 млн. т.у.т. Эти источники по объему составляют примерно 30% от объема потребления топливно-энергетических ресурсов в России, составляющего 916 млн. т.у.т. в год, что создает благоприятные перспективы решения энергетических, социальных и экологических проблем в будущем.

Ветроресурсы.

Россия обладает самыми богатыми в мире ветроресурсами, потенциал российского ветра составляет 6218 млрд кВт.ч. Это почти в 10 раз больше, чем РАО «ЕЭС России» произвело в 2000 году. Для использования пригодны территории, где среднегодовая скорость ветра превышает 5м\сек, а это около половины территории России. Наиболее перспективными для развития ветроэнергетики являются Архангельская, Камчатская, Ленинградская, Магаданская, Мурман ская, Новосибирская, Сахалинская, Тюменьская области, регионы Нижнего Поволжья и Северного Кавказа, Примоский Хабаровский края, Карелия, Коми, Ненецкий и Ямало-Ненецкий автономные округа, Хакассия, Чукотка и Якутия.

 

Гелиоресурсы.

Наибольшими гелиоресурсами обладают регионы Юга России, Нижнего Поволжья, Калмыкии, Северного Кавказа, Дальнего Востока, а также районы средней полосы европейской части и юга Сибири. Наиболее эффективными на современном этапе являются технологии использования солнечной энергии в системах теплоснабжения с применением плоских солнечных коллекторов. Общая площадь находящихся в эксплуатации солнечных коллекторов в России составляет порядка 100 тыс кв.м. Первое место занимает Краснодарский край.. Кроме того, очень высок потенциал получения из солнечной энергии электрической. Технический потенциал только одной Ростовской области позволяет построить солнечные электростанции суммарной мощность более 120 тыс МВт, а экономический потенциал может обеспечить выработку электроэнергии 18 млрд кВтч в год.

 

Геотермальные ресурсы.

По геотермальным ресурсам первенство держат Камчатка и Курилы, именно здесь находятся месторождения парогидротерм. Первая ГеоТЭС на Камчатке (Паужетская) была создана еще в 1967 г., затем были введены в строй Кислогубская ГеоТЭС, Верхнее-Мутновская и наконец самая мощная – Мутновская, первый блок которой был пущен в 2001 году, на подходе Океанская ГеоТЭС на Курилах (о.Итуруп). Большие запасы геотермальных вод на Севернов Кавказе - в Дагестане, Северной Осетии, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Ставропольском и Краснодарском краях. Геотермальные воды используются для отопления зданий в Дагестане, Краснодарском крае, планируется – В Кабардино-Балкарии (Тырнауз) и Ставрополье.

 

Подумайте и ответьте

1. Какая форма энергии в какую превращается на АЭС? ______________________________

______________________________________________________________________________
2.Можно ли утверждать, что энергия, вырабатываемая на АЭС, дешевле, чем энергия, получаемая из других источников? Объясните свою точку зрения.______________________

_____________________________________________________________________________

 

Как мы уже знаем, часть энергии в России и в Саратовской области вырабатывается на атомных электростанциях (АЭС). Сформулируйте и обоснуйте свою позицию по использованию атомной энергии ее в Саратовской области____________________

_______________________________________________________

_______________________________________________________

_______________________________________________________

_______________________________________________________

_______________________________________________________

_______________________________________________________

Задание 13. Сравните возобновляемые источники энергии

Заполните таблицу и сравните Солнце, ветер, воду и биомассу как источники энергии. Какой источник наиболее подходит для вашей местности?

 

Энергоисточник	Положительные стороны	Отрицательные стороны

 

Подумайте и ответьте

Почему для человечества так важен переход от невозобновляемых энергоисточников к возобновляемым?

 

Знаете ли, Вы, что…

 

За счет возобновляемых источников удовлетворяется. Более 20% мировых потребностей в электроэнергии, и более 18% мирового энергопотребления (с учетом использования биомассы).

 

Мировой энергетический совет разработал сценарий, по которому в 2020г. 45% электроэнергии будет поступать от ВИЭ.

 

Каждый кВт/ч электроэнергии, выработанный ветроустановками, предотвращает выброс в атмосферу 0,1 кг вредных для здоровья веществ (парниковых газов), неизбежно образующихся при сжигании ископаемых энергоносителей.

 

1 ветроустановка мощностью 600 кВт за один год работы потенциально может предотвратить выбросы 1100 т CO₂, 6 т SO₂, 4 т NO_2. Для поглощения 1000 т CO2 необходимо 1,5 км кв. зеленых насаждений.

 

Мощности ВЭУ в 4 кВт достаточно, чтобы обеспечить энергопитание освещения, холодильника, TV, электроплиты, водяного насоса..

 

Скорости ветра в 3-3,5 м/сек достаточно, чтобы запустить ВЭУ, которая будет заряжать автомобильный аккумулятор, при скорости 4-6 м/сек можно обеспечить локальное освещение, работу телевизора и холодильника, а при скорости 8-10 м/сек. – работу всех бытовых электроприборов одновременно.

 

Дороговизна возобновляемых источников энергии – это миф.: одной из самых дорогих оказывается энергия, полученная на АЭС. Все остальные источники (за исключением фотоэлектрических станций) значительно дешевле.

 

При среднегодовой скорости ветра около 7 м/с и работе на полной мощности 2500 ч/год ветроустановка вырабатывает электроэнергию стоимостью 6 цент/кВт.ч

 

серийно выпускавшийся в 1991 году НПО «Ветроэн» крыльчатый ветродвигатель имел размах лопастей 6 метров и мощность 4 кВт. Его киловатт-час обходился в 8-10 копеек

 

А теперь – настала очередь рекомендаций.

_____________________________________

Можно их оформить в виде советов по энергетической политике Правительству Саратовской области, а можно сделать и по другому: свои выводы об использовании природных ресурсов, о способах экономии и замены невозобновляемых ресурсов возобновляемыми оформите в виде слоганов, стикеров, плакатов, ст

 

F

БЛАГОДАРНОСТИ

 

Прежде всего я хочу выразить искреннюю признательность той команде, с которой работаю на протяжении нескольких по­следних лет. Одни и те же несколько человек вели с 2002 года в Саратовском госуниверситете семинар «Пространственно-магне­тические аспекты культуры», а затем, в 2004-м, составили костяк Лаборатории исторической, социальной и культурной антрополо­гии. Сергей Трунев, Ольга Фомичева и Екатерина Решетникова все эти годы были той референтной группой, на которой я опро­бовал только что родившиеся концепции и каждый участник ко­торой, в свою очередь, генерировал собственные идеи и подходы, позволившие существенно расширить область применения базо­вой системы гипотез и скорректировать отдельные положения и направления исследовательской деятельности. Счастливая атмо­сфера непрерывного творчества стала на эти несколько лет тем воздухом, которым мы дышали практически постоянно. У каждо­го из троих имелась своя сложившаяся сфера научных интересов, но мы по-прежнему можем себе позволить роскошь едва ли не полного взаимопонимания: за что — отдельная благодарность.

Все вышесказанное касается и нашего «московского филиала» в лице Ирины Ковалевой и Антона Нестерова, благодарность ко­торым вынесена в отдельную строку — только ради того, чтобы вынести ее в отдельную строку.

Обсуждение основных положений — и возникающих по ходу «боковых ответвлений», порою вполне завиральных, — стало по­водом для знакомства с Натальей Сергиевой, Еленой Рабинович, Светланой Адоньевой, Ириной Прохоровой, Кириллом Кобри­ным, Ильей Кукулиным, Ильей Калининым, Александром Дмит­риевым, Александром Синициным, Светланой Комаровой, Ни­ком Алленом, сэром Джоном Бордменом, Аленом Шнаппом, Анни Шнапп-Гурбейон, Франсуа Лиссаррагом, Франсуа де Поли-ньяком, Вероник Шильц, Жан-Клодом Шмиттом, Андреасом Виттенбергом, Ниной Стравчински, Кэтрин Мерридейл и многи­ми другими значимыми для меня людьми, чье мнение я высоко ценю и коим благодарен за ум, профессионализм, открытость и готовность помочь.

В. Михайлин. Тропа звериных слов

Своей семье я благодарен за самый факт существования этих людей со мной рядом и за то терпение, с которым они к этому об­стоятельству относятся.

А посвятить эту книгу я хочу Григорию Степановичу Михай-лину и Василию Павловичу Позднышеву, саратовскому крестьяни­ну и донскому казаку, моим дедам, каждый из которых был млад­шим сыном в своей семье: почему и остался в живых.

СКИФЫ

 

ЗОЛОТОЕ ЛЕКАЛО СУДЬБЫ:

ПЕКТОРАЛЬ ИЗ ТОЛСТОЙ МОГИЛЫ

И ПРОБЛЕМА ИНТЕРПРЕТАЦИИ

СКИФСКОГО ЗВЕРИНОГО СТИЛЯ¹

Вышедшая еще в 1985 году фундаментальная монография Д.С. Раевского «Модель мира скифской культуры» справедливо претендовала на создание в отечественной науке прецедента сис­темного и полного (в меру имеющегося материала) рассмотрения вопроса о формировании вероятностной модели скифского миро­воззрения. Выдвинутая автором концепция базируется на глубо­ком анализе археологических и литературных дискурсов и вписы­вает скифскую модель мира в широкий иранский, индоиранский и индоевропейский контекст. По моему мнению, эту книгу мож­но до сей поры с полным основанием считать вершиной совре­менной отечественной скифологии. Мастерски выполненные Д.С. Раевским интерпретации конкретных скифских «текстов» и целых семантических комплексов опираются на строго системную методологическую базу. Однако именно эта база, с моей точки зрения, время от времени и подводит автора, ставя его интерпре-тативные техники в зависимость от далеко не всегда адекватной материалу структурно-семиотической модели. В результате ориги­нальные и концептуальные авторские наблюдения оформляются в достаточно спорную, на мой взгляд, интерпретативную систему, которой я и хотел бы противопоставить свою собственную, опи­рающуюся на анализ привлеченного Д.С. Раевским семантиче­ского материала.

1. ПЕКТОРАЛЬ КАК ЕДИНЫЙ ТЕКСТ. ОСОБЕННОСТИ «СТРУКТУРНО-ТОПОГРАФИЧЕСКОГО» КОДА

Посвятив всестороннему анализу знаменитой пекторали из кургана Толстая Могила четвертую, завершающую главу своего исследования и назвав эту главу «Греко-скифская космограмма», Д.С Раевский одним этим вычленил данный скифский торевтичес-

¹ Первая публикация [Михайлин 2003] Для мшимо и)длпия rckci бы i переработан и дополнен

В. Михайлин. Тропа звериных слов

кий текст¹ в качестве предста­вительного феномена, через по­средство которого (естественно, в соотнесенности с как можно большим числом других, «парал­лельных» текстов) возможен вы­ход на понимание сущностных основ скифского мировоззре­ния². Дальнейший анализ пекто-рали именно как единого текста превращается, таким образом, в попытку реконструкции на его основе целостной мировоззрен­ческой системы, свойственной кочевым (или полукочевым) скифским племенам, составлявшим в период примерное VII по III век до н.э. базисный этнический суб­страт южнорусских степей (а также, вероятно, и родственным с языковой, этнической и/или общекультурной точки зрения народ­ностям, которые в означенную эпоху занимали обширную терри­торию от Дуная и Карпат на западе до Алтая на востоке и от пред­горий Урала на севере до Иранского нагорья и Памира на юге). Для начала приведем краткое описание пекторали (рис. 1):

Она представляет собой ажурный золотой нагрудник из четы­рех витых жгутов, скрепленных на сомкнутых концах узорными обоймами и львиными головками. Пространство между жгутами образует три лунарных поля, на которых размещены различные изображения. Центральное место в верхнем поясе занимают фигу­ры двух полуобнаженных мужчин, растянувших за рукава одеяние из овечьего меха и, видимо, заканчивающих его шитье. По обе сто­роны от них расположены фигуры самок домашних животных с детенышами, между которыми находятся две фигуры скифских юношей; один из них доит овцу, другой затыкает амфору, в кото­рую, очевидно, слито надоенное молоко. С каждой стороны эту композицию завершает фигурка птицы. Средний пояс заполнен

¹ Вероятнее всего, греческий по исполнению, но скифский по «содержа­
нию». Анализ проблемы взаимоотношений между скифским «заказом» и гре­
ческим «исполнением» также дан в исходной работе.

² В той же работе см. также представительную библиографию по интере­
сующей нас проблеме и по скифологии вообще, а также критический разбор
ряда авторских концепций — в том числе и нескольких интерпретаций «тек­
ста» пекторали. Критика интерпретаций Б.Н. Мозолевского, Д.А. Мачинско-
го, А.П. Манцевич и других настолько полна и убедительна, что я не считаю
нужным снова поднимать здесь связанные с ней вопросы.

Скифы

причудливо изгибающимися побегами аканфа, на которых раз­мещены пять фигурок птиц — одна строго по центру и по две с каж­дой стороны. Наконец, в нижнем поясе мы видим трижды повто­ренную сцену терзания лошади парой грифонов; к этой компози­ции примыкают сиены терзания кошачьими хищниками с одной стороны — оленя, с другой — кабана. Завершается этот пояс с каж­дой стороны изображением собаки, преследующей зайца, а также

til пары кузнечиков.

-4 [Раевский 1985: 181]

■'i

При анализе семантики пекторали Д.С. Раевский, в отличие от своих предшественников и совершенно, на мой взгляд, оправдан­но, предпочитает «путь не от сюжетной сцены, хотя бы и занима­ющей в ней центральное (и композиционно, и по смыслу) место, а от общей структуры памятника», ставя перед собой задачу «ана­лизировать всю совокупность представленных мотивов и отноше­ний между ними» [Раевский 1985: 187]. Первым делом он ориен­тирует изобразительный текст в пространстве, отталкиваясь при этом как от «положения пекторали в личном уборе ее носителя» [Раевский 1985: 188], так и от семантики представленных в тех или иных ее частях образов. Определив средний фриз как по преиму­ществу орнаментальный, он сосредотачивается далее на смысловых характеристиках и бинарном семантическом противопоставлении двух «крайних» фризов, определяя один как «верхний» и «централь­ный», а другой — как «нижний» и «внешний», «периферийный».

При этом «верхний/центральный» фриз жестко увязывается автором с миром «культуры», «плодородия» и с «серединным», че­ловеческим миром вообще. Помещенные на фризе фигурки самок домашних животных с детенышами как нельзя лучше соответству­ют этой идее. Строгая же иерархичность симметрического изобра­жения, которое повторяет традиционный в индоиранских источни­ках ряд «пяти частей скота» (человек-лошадь-корова-овца-коза), позволяет вписать верхний фриз в более широкий смысловой кон­текст и трактовать его как «своего рода изобразительный эквива­лент магической формулы, обеспечивающей благополучие, и преж­де всего умножение скота» [Раевский 1985: 195]. Центральная в «верхнем» фризе композиция (два скифа с овчинной рубахой) трак­туется как семантически связанная с «той же идеей плодородия и процветания» [Раевский 1985: 196] на основе достаточно широких параллелей с трактованными в духе прокреативной магичности римскими, хеттскими, греческими и славянскими ритуалами и фольклорными текстами.

«Нижний/внешний» фриз, заполненный по преимуществу сце­нами терзания или погони, трактуется через посредство базисного

В Мыхаилин Тропа 1вериных с юн

для всей работы «толкования мотива терзания в искусстве Скифии как метафорического обозначения смерти во имя рождения, как своего рода изобразительного эквивалента жертвоприношения ради поддержания установленного миропорядка животные, терза­емые в нижнем регистре, погибают для того, чтобы произошел акт рождения, воплощенный в образах верхнего регистра» [Раевский 1985 191]

Дальнейшая логика исследования очевидна, если исходить из не потерявших и по сию пору позиций в отечественных гуманитар­ных науках тартуско-московских структурно-семиотических моде­лей Впрочем, именно желание во что бы то ни стало привязать семантику того или иного образа к базисной для этой школы струк­турной модели и подрывает изнутри единство авторской схемы анализа

Центром композиции становится, естественно, мировое древо, представленное в пекторали центральным, растительно-орнамен­тальным фризом (аналогия подкрепляется вплетенными в орна­мент изображениями птиц, характерных обитателей верхней трети мирового древа') Основанием для такого прочтения центрально­го фриза является также то обстоятельство, что этот «побег» «слу­жит главным организующим элементом, связующим верхний и нижний фризы (iesp верхний и нижний миры), что соответствует функции мирового древа» [Раевский 1985 200] Почему в данном случае мировое древо организует пространство в горизонтальной плоскости, причем верхний и нижний миры размещены от него по обе стороны, а птицы, которые, по логике вещей, должны быть привязаны к верхней части дерева, явно тяготеют к его середине (если и вовсе не к корням — при том что в центре «растительного» фриза расположена пальметта, из которой, согласно Д С Раевско­му, «произрастает растительный побег» [Раевский 1985 201]), ав­тор не объясняет

Другим претендентом на роль мирового древа становится вер­тикальная ось композиции, организующая, с точки зрения автора, ряд символических изображений согласно все той же традицион­ной трехчастной логике В этом случае образы, помещенные в цен­тре каждого фриза, организуются автором вокруг центральной оси таким образом, чтобы их смысл так или иначе отвечал месту каж­дого в соответствующей «части» мирового древа Так, самым «верх­ним» образом оказывается висящий над головой одного из по­луобнаженных скифов горит с луком Автор замечает по этому поводу, что

«одни из которых клюют кн ветви а другие - нет как известно ло традиционный мотив связанный в ин-тоиранскоч мире с мировым древом > (Раевский 1985 2001

Скифы

...вполне обычным является изображение лука, висящего в ветвях дерева, которое обладает достаточно явными чертами, по­зволяющими характеризовать его как мировое. Стабильность та­кого размещения делала даже изолированное воспроизведение этого мотива достаточно легко прочитывающимся знаком, симво­лизирующим мировое дерево и, в частности, маркирующим верх­нюю его зону.

[Раевский 1985: 200)

Основанием для именно такой трактовки висящего в ветвях лука послужили композиции на пряжках из Сибирской коллекции Петра I и на золотой пластине из Зубова кургана, где изображена сцена смерти (сна?) персонажа под деревом. В ветвях и в том и в другом случае действительно висит лук; однако, на наш взгляд, это обстоятельство отнюдь не является достаточным основанием для строгой привязки лука к верхней части мирового древа, поскольку в данном случае речь, вероятнее всего, идет об иллюстрации како­го-то конкретного эпического и/или ритуального эпизода [Грязнов 1961: 22]. К тому же автор странным образом не учитывает друго­го, точно такого же горита, помещенного в той же, центральной, части верхнего фриза пекторали и откровенно лежащего на земле¹. Если одежда из овчины, трактуемая автором как маркер середин­ной части мирового древа, действительно является таковым, то, во-первых, лук в этом случае автоматически утрачивает строгую при­вязку к «верху», а во-вторых, мировое древо на этом должно и закончиться, не распространяясь на два «нижних» фриза, — чего в модели Д.С. Раевского не происходит.

Для трактовки следующего по порядку (сверху вниз) образа овчинной рубахи автор первым делом ссылается на давно уже име­ющие для мифоведения сугубо исторический интерес взгляды А.Н. Афанасьева. Впрочем, даже если действительно принять воз­можность соотнесения овчины (или золотого руна) с серединной частью мирового древа, то ситуации это нисколько не облегчает. Помимо высказанного выше соображения о необходимости «обру-

' Что тем более странно, если учесть следующее обстоятельство: критикуя действительно более чем уязвимую точку зрения Д.А. Мачинского (массагеты, по Геродоту, вешают лук у входа в кибитку в качестве предупреждающего знака при совокуплении с женщиной, и, следовательно, этот мотив есть знак при­общения персонажей к женскому божественному началу), Д.С. Раевский в качестве аргумента пользуется именно этим, вторым, лежащим на земле луком: «Если мотиву висящего лука такая семантика присуща стабильно в любом контексте (что само по себе трудно доказуемо).. то непонятно, почему пове­шен лук лишь одного из "энареев", тогда как у другого он лежит на земле» (Раевский 1985: 186].

В. Muxaii/um. Тропи звериных слов

бить» в этом случае мировое древо в верхнем фризе пекторали, возникает еще целый ряд неразрешимых, с нашей точки зрения, вопросов.

Итак, предположим, что лук маркирует верхнюю часть ми­рового дерева, а овчина — его середину. Нижнюю, откровенно хтоническую часть древа маркирует в этом случае «изображение терзаемой лошади, что указывает на толкование нижней зоны ми­рового дерева как мира смерти» | Раевский 1985: 202]. Однако бук­вально дюжиною страниц выше, рассуждая об аспектах «использо­вания в анализируемом памятнике топографического кода», автор пишет:

Заслуживает внимания тот факт, что на пекторали грифоны терзают именно лошадей. Связь этого мотива в скифской тради­ции с космическим верхом подтверждается и восходящими к фоль­клору источниками.

[Раевский 1985: 190]

Кроме того, при рассмотрении вертикальной оси композиции из авторского поля зрения как-то вдруг выпадает столь значимый со структурной точки зрения средний (или — центральный?), «ра­стительный» фриз, в котором на среднюю ось как раз приходятся пальметта (то есть — «низ»? поскольку именно из нее все и растет?) и сидящая под пальметтой птица (то есть явный «верх»). Крайне невразумительно выглядит подобный «топографический код», где все три части мирового древа играют в чехарду, а потому некото­рые из них вовсе не учитываются, а другие трактуются весьма про­извольно — в зависимости от ситуативной необходимости.

Явная уязвимость данного подхода видна и при попытке рас­пространить его, скажем, на известный изобразительный текст позолоченной серебряной амфоры из кургана Чертомлык (по заме­чанию самого Д.С. Раевского, «на близость принципов построения декора» этих двух памятников «указывали многие исследователи» [Раевский 1985: 182)). На чертомлыцкой амфоре (рис. 2) расти­тельный орнамент со вписанными фигурами птиц (а также с выс­тупающими рельефными головками львов и гиппокампа/пегаса) занимает большую и нижнюю часть поверхности сосуда. «Челове­ческому» фризу, более или менее параллельному верхнему фризу пекторали, отведена середина, в то время как в верхнем фризе гри­фоны терзают оленя. Таким образом, верх и низ откровенно меня­ются местами.

И тем не менее сам выдвинутый Д.С. Раевским принцип под­хода к пекторали как к единому, семантизированному не только на образном, но и на более высоком, структурно-топографическом

Скифы ______________________ 25

уровне тексту представляется мне вполне оправданным. Проблема состоит в том, чтобы попытаться найти принцип построения пек­торали, способный непротиворе­чиво «расшифровать» и смысл каждого заключенного в той или иной группе образов послания, и общий, существующий на «мак-ротекстуальном» уровне смысл.

Отталкиваться, как мне ка­жется, нужно в первую очередь от возможной функционально-ри­туальной значимости пекторали. ибо в скифской, как и любой дру­гой сколько-нибудь «ранней» традиции, семантика изобрази­тельного текста, помещаемого на бытовом, а тем более ритуальном предмете чаще всего бывает са­мым тесным образом связана с семантикой самого этого предме­та. Ритуальная же значимость золотой пекторали сомнения, как мне кажется, ни в ком вызывать не должна, — как и шейные грив­ны, она маркирует на теле мертвого статусного воина семантичес­ки значимую границу между головой и туловищем (ср. известную «трехчастность» каменных скифских «надгробий», где главными пограничными маркерами являются именно гривна и пояс. См.: [Савинов 1977; Раевский 1985: 135— 146]). Не следует, впрочем, упускать из виду и того обстоятельства, что пектораль «шире» грив­ны — как в прямом, так и в переносном смысле. Маркируя верх­ней своей кромкой фаницу между головой и туловищем, основным «текстом» она прикрывает «душу» (как до сих пор именуются в ряде русских говоров центральная и верхняя часть фуди) покойного, тем самым претендуя на центральное место в погребальном «макро­тексте».

Тем не менее проблема функционально-ритуальной привязан­ности «текста» пекторали до сей поры ускользала от внимания ис­следователей, тогда как, на наш взгляд, совершенно очевидным является следующий факт: при глубокой (согласно греческим ис­точникам) разработке скифского погребального ритуала, в особен­ности же ритуала царского, «случайных» предметов здесь быть про­сто не может. В отечественной традиции интерпретировались — с опорой на археологические и текстологические данные — самые

26 В Мчхаи.шн. Тропи чвериных с.юн

разные предметно-семантические аспекты скифского погребально­го ритуала: семантика пространственной организации погребения, возможные ритуальные функции «спутников» умершего (а также их социальная и этническая принадлежность), сопутствующие конс­кие погребения, остатки ритуального пиршества, семантика ору­жия и прочих предметов, положенных вместе с умершим в моги­лу. Однако столь значимый торевтическии текст пекторали из Толстой Могилы, к тому же помешенный¹ при погребении в на­столько «сильную» смысловую позицию, рассматривался как бы сам по себе, вне сопутствующего ритуального контекста.

Начнем, пожалуй, с семантики материала, из которого изготов­лена пектораль. Во-первых, пектораль — цельнометаллическая, во-вторых, металлом этим является золото. В традиционном для ин­доевропейских культур (и не только для них) смысловом поле любой цельнометаллический предмет — в особенности предмет декоративный и/или обладающий ритуальной значимостью — име­ет смысл воспринимать как связанный с воинской функцией. Символическая противопоставленность в рамках архаических ин­доевропейских традиций «металлической» воинской культуры «де­ревянно-каменным» культурам жрецов и «хозяев» (вайшьятов) есть тема для отдельного большого исследования². Однако целый ряд как древних, так и сохранившихся до относительно недавнего вре­мени бытовых и ритуальных практик недвусмысленно свидетель­ствует о существовавшем на ранних стадиях развития этих культур достаточно жестком размежевании «чистой», «деревянно-камен­ной» зоны и зоны воинской, «металлической»'.

«Цельнометаллический» герой как представитель маргиналь­ной воинской страты («неправильно» родившийся, неженатый или «неправильно» женатый, подверженный боевому бешенству и по­тому представляющий опасность не только для чужих, но и для

¹ Видимо, помещенный — исходя из «анатомического назначения» пред­
мета. Погребение было ограблено, и археолси ическая экспедиция под руковод­
ством Б.Н. Мозолевского в 1971 году обнаружила пектораль в очевидно слу­
чайном положении у стены дромоса.

² Данную тему в последнее время достаточно плодотворно разрабатывает
СИ. Трунев (доклад на 6-м заседании открытого семинара «Пространствен­
но-магнетические аспекты культуры» 26 февраля 2002 г., СГУ, Саратов). См.
также: [Трунев 2003].

¹ Связь воинских мужских союзов и соответствующих ипипиационпых практик с Mai ней металла подметил еще Отто Хёфлер [Holler, ]934|. Весьма разнородный и довольно-таки слабо систематизированный материал по это­му поводу см. в «Кузнецах и алхимиках» М. Элиаяе [Элиаде 1998]. Наиболее взвешенный и цельный подход см. в работе Ж. Дюмезиля «Осетинский эпос и мифология» [Дюмезиль 19761.

Скифы

своих и т.д.) есть едва ли не обязательный персонаж индоевропей­ских воинских эпических традиций. Осетинские Созырыко и Бат-радз отвечают всем этим критериям. В греческой традиции неуяз­вимый для металла Ахилл обретает это исключительное свойство тремя способами. Согласно наиболее распространенной (и отно­сительно поздней) версии мифа, Фетида окунает его в Стикс, то есть в смерть (или в единосущную со структурной точки зрения границу между жизнью и смертью), таким образом посвящая его смерти с самого рождения, что вполне соответствует стандартной маргинально-воинской «судьбе». По Аполлодору, Фетида закаля­ет его по ночам в огне, — здесь металлическая природа героя явле­на как нельзя более очевидно. В «Илиаде» мотив неуязвимости Ахилла открыто не проговорен, однако Ахилл становится факти­чески неуязвим после того, как Гефест выковывает ему божествен­ные металлические доспехи, естественно, неуязвимые для оружия смертных. Неуязвимость (по одному из вариантов мифа) Аякса Теламонида, «второго лучшего» греческого бойца под Троей, объясняется тем, что его младенцем закутал в непробиваемую ме­таллическим оружием шкуру Немейского льва Геракл, гостивший у своего старого друга и соратника Теламона. Сигурд/Зигфрид при­обретает неуязвимость для металлического оружия, искупавшись в крови дракона¹. Ульстерский герой Кухулин формально не являет­ся неуязвимым — как и Ахилл у Гомера, — однако всем прочим выделенным характеристикам соответствует и гибнет только в ре­зультате нарушения гейсов. Кстати, его «металлическая» природа все-таки проявляется в сюжете об избиении им ирландской дичи. Вернувшийся с охоты Кухулин настолько раскаляется от «азарта»², «боевого бешенства», что его приходится последовательно погру­жать в три котла с ледяной водой, которая кипит и испаряется, — и только потом допускать до «нормального человеческого об­щения»³.