АЛ. Герценаи Н.Г. Чернышевского

 

Основоположником доктрины «русского», или «крестьянского», социа­лизма считается Алек­сандр Иванович Герцен (1812-1870 гг.). Именно он, разуверившись в возможностях западных стран осуществить социалистические идеалы («Запад гниет, мещанство торжествует»), пришел к выводу, что Россия, минуя капитализм, может прийти к социа­лизму.

Герцен был знаком со всеми течениями западного социа­лизма, но он не стал их апологетом, не идеализировал их, а стре­мился найти формы и методы соединения абстрактных «книж­ных» идей и принципов социализма с реальными обществен­ными отношениями. Западноевропейские страны, как полагал он после знакомства с их политической практикой периода не­удачных революций 1848-1849 гг., исчерпали потенциал соци­ального творчества. Тогдашние западные правительства каза­лись ему компанией «политических шулеров», парламенты – «средством перегонять общественные потребности в слова и бесконечные споры». Не внушали ему оптимизма и рабочие, которые, как отмечал Герцен, «желают социального правитель­ства, которое бы управляло ими для них, а не против них», но «управляться самим им и в голову не приходит», а «будь проле­тарий побогаче, он и не подумал бы о коммунизме».

Разочаровавшись в западничестве, где, по его мнению, гос­подствуют «стяжание, нажива, ажиотаж и страсть к власти», считая, что мещанство может стать окончательной формой западноевропейской цивилизации, Герцен стал связывать бу­дущее прогресса не с воинствующим индивидуализмом, а с «со­лидарностью». Начала, позволяющие осуществить экономичес­кий переворот, ведущий к социализму, он увидел в России, где сохранялось общинное землевладение. В русском крестьянском мире, утверждал он, содержатся все необходимые элементы не­посредственных социалистических отношений: 1) право каж­дого на землю; 2) общинное владение ею; 3) мирское управле­ние. Стремление найти истоки в самой ткани социальной жиз­ни составляло характерную черту всей русской революционно-демократической мысли. И в этом одно из её отличий от запад­ноевропейских социалистических учений.

Герцен полагал, что отмена крепостного права при сохра­нении общины позволит избежать печального опыта капита­листического развития Запада и прямо перейти к социализму. «Мы, – писал он, – русским социализмом называем тот социа­лизм, который идет от земли и крестьянского быта... от общин­ного владения и общинного управления, – и идет вместе с ра-ботничьей артелью навстречу той экономической справедли­вости, к которой стремится социализм вообще и которую под­тверждает наука».

Но Герцен не идеализировал русскую деревню, где «мужи­ки, довольствуясь тем, что могут кое-как прокормиться, как испуганное стадо, жались в свою общину». Её главным недо­статком он считал поглощение личности общиной, отсутствие развитых индустриальных начал, хотя подчеркивал, что рус­ский мужик, даже в крепостном состоянии, более личность, чем западный буржуа, поскольку соединяет в себе общинное нача­ло с личным.

Основную задачу социальных преобразований он видел в развитии свободы личности и одновременном укреплении прин­ципа общинного землевладения, распространении обществен­ного самоуправления на все уровни государства сверху донизу и использовании западной науки, передовых политических идей для оплодотворения крестьянского быта. Приобщить русско­го крестьянина к положительным результатам цивилизации и науки Запада должны были, по Герцену, передовые русские люди, «прошедшие через западную цивилизацию» и впитавшие её исторический опыт и социалистические представления. К вопросу о средствах и образе действий при осуществле­нии социальных преобразований Герцен подходил диалекти­чески, полагая, что тут все зависит от обстоятельств: упорство реакции может привести к революции, а её ослабление – «дать реорганизации мирный исход». Его принципиальная позиция сводилась к следующему: с помощью революционного насилия можно упразднить самодержавие и остатки крепостничества, но построить социализм таким способом невозможно. Нельзя звать к оружию, считал он, не исчерпав реформаторских уси­лий. Русь надо звать не «к топору», отвечал Герцен радикаль­ным революционерам, а к метлам, чтобы вымести грязь и сор, скопившийся в России.

«Призвавши к топору, – пояснял он, – надобно овладеть движением, надобно иметь план, силы и готовность лечь ко­стьми...» В России нет такой организации. Поэтому к топору звать не следует, пока есть «хоть одна разумная надежда на раз­вязку без топора». И Герцен выдвигает 1 ноября 1861 г. лозунг «В народ!», полагая, что, не зная народа, можно его лишь при­теснять, кабалить, завоевывать, «но освобождать нельзя». Этот лозунг стал на многие годы призывом для патриотической мо­лодежи к деятельному участию в освободительном движении.

Проблемы государства, права и политики в герценовской теории «русского социализма» рассматривались как подчинен­ные главным проблемам- социальным и экономическим. Взгля­ды Герцена на государство эволюционировали от увлечения гегельянством до анархизма. Но гегелевский этатизм ему был чужд, а у анархистов он взял идеи децентрализации и самоуправ­ления, дистанцировавшись от их антигосударственности. В це­лом же он смотрел на государство трезво и прагматично как на форму, способную наполняться самым различным конкретным содержанием: оно может как способствовать прогрессу, так и тормозить его. «Государство, – отмечал Герцен, – не имеет соб­ственного определенного содержания, оно служит одинаково реакции и революции, тому, с чьей стороны сила».

В тесной связи с современными политическими событиями сформировалось представление Герцена и о государственных формах и институтах. Трагические уроки практической поли­тики, полученные им в Западной Европе в 1848-1849 гг., когда на его глазах рождалась и умирала Вторая французская рес­публика, породили разочарование в буржуазном парламентаризме. Французская республика времен президентства Луи Бо­напарта казалась ему гораздо хуже английской монархии. Го­сударственные формы правления в западноевропейских стра­нах, парламенты и конституции оказались несовместимыми по своему содержанию ни со свободой, ни с равенством, ни с брат­ством.

К российскому самодержавию Герцен относился в целом отрицательно, особенно к крепостному праву. Главный порок самодержавия Герцен видел в том, что оно не имеет корней в народе, а государственный аппарат развращен. Но он допус­кал возможность его реформирования, установления консти­туционной монархии. При этом его волновали принципы бу­дущей конституции, а не терминология. Для него было не важ­но, как её будут называть: конституция, хартия, грамота; без­различно, как назовут высший представительный орган-дума, собор, парламент; как будет именоваться глава исполнитель­ной власти – царь, король, император, президент. Важно, чтоб в стране утвердились бессословность, правопорядок, самоуправ­ление, федерация.

Но с 60-х гг. Герцен уже безоговорочно выступал за рес­публику. Необходимо, считал он, установить не только поли­тическую, но и социальную республику, т.е. реальную власть народа и для защиты народа, власть, которая сможет обеспе­чить благосостояние каждого и всех.

Другой теоретик и пропагандист «русского социализма» Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889 гг.) также высоко ценил социальные возможности русской сельской общины. Общинное владение землей, полагал он, не только в состоянии наилучшим образом обеспечить успехи в сельском хозяйстве, поскольку общинная собственность «соединяет собственника, хозяина и работника в одном лице», но и позволяет ускорить социальное развитие общества в целом, благоприятствует раз­витию прямоты характера и качеств, нужных для гражданина, давая независимость правам частного лица.

Социально-политическая проблематика изложена Черны­шевским в его романах «Что делать?», «Пролог», «Письма без адреса», в статьях «Экономическая деятельность и законода­тельство». Свои идеи он доносил читающей России через жур­нал «Современник». Широкая эрудиция, поразительная рабо­тоспособность и литературный талант, наряду с острой социально-политической направленностью его публикаций, принес­ли Чернышевскому славу властителя дум радикально мысля­щей молодежи дореформенной России.

Но в 1862 г., в возрасте 33 лет, он был арестован, а затем осужден на каторгу и вечную ссылку в Сибирь. В 60-90-х гг. его имя запрещалось упоминать в печати, а сочинения находились под запретом. В результате его творческое наследие стало для молодежи лишь героической легендой, не более.

Социализм Чернышевский трактовал как общество более справедливое, более свободное и более экономически рацио­нальное, чем те, в каких люди жили до сих пор. Сознавая нео­пределенность понятия «социализм», он видел в нем не систему догм, а «довольно сложную комбинацию идей», акцентируя внимание при этом на тех из них, которые могли подойти к ус­ловиям России. Особенно ему импонировали идеи «коопера­тивного социализма», у истоков которого стоял Р. Оуэн, и по­зиция тех мыслителей, которые видели в социализме наследни­ка либеральных ценностей.

В интерпретации самого Чернышевского социализм пред­стает как естественное дополнение идей свободы идеями соци­альной справедливости, большего равенства и уверенности в завтрашнем дне. Главная идея социализма, подчеркивал он, «проста и чиста»: «для успокоения общества необходимо наи­скорейшее возможное улучшение материальной и нравствен­ной жизни многочисленнейшего и беднейшего класса».

Решение этой проблемы Чернышевский видел в обеспече­нии союза и братства между людьми. Люди должны соединиться в общества, имеющие общий интерес, сообща пользоваться си­лами природы и средствами наук. В земледелии братство это должно выразиться в переходе земли в общинное пользование, а в промышленности- в переходе фабричных и заводских пред­приятий в общинное достояние компании всех работающих на этой фабрике или на этом заводе.

Но и социализм – преходящий социально-политический строй. На смену социализму, полагал Чернышевский, придет новый, более совершенный общественный порядок – комму­низм. Если при социализме обобществлены средства производ­ства и земля, то при коммунизме будет обобществлено и рас­пределение. Люди будут получать продукты труда по потреб­ности, утверждал Чернышевский.

Он был убежден, что у России особый путь к социализму: Россия, опираясь на специфическую традицию российского общества – общинное земледелие, может избежать язв «пролетарства» и прийти к социализму, минуя капитализм.

Длительное время в общественной историографии Черны­шевского представляли как воинствующего революционера, якобы призывавшего Русь «к топору». На самом деле он был не революционером, а просветителем, но сознавал неизбежность революции при условии, если общество не способно осуще­ствить преобразования мирным путем. Однако Чернышевский был убежден в ограниченных возможностях революций: нельзя насильно внедрить в общество высокие идеалы, ибо «люди при­выкают к хорошему, только когда сами понимают, что оно хо­рошо, и находят возможность усвоить его».

Особенно его беспокоила перспектива стихийной револю­ции в России, где из-за тяжелых условий жизни «народ невеже­ствен, исполнен грубых предрассудков и слепой ненависти» и не привык бережно относиться к человеческим судьбам и к ма­териальным ценностям. Поэтому, считал Чернышевский, он «не пощадит и нашей науки, нашей поэзии, наших искусств; он ста­нет уничтожать всю нашу цивилизацию». Поэтому он выступал «против ожидаемой попытки народа... самому при­няться за устройство своих дел».

Оптимальным вариантом могло стать реформирование об­щества сверху, если не по инициативе царя, то в виде уступок общественному мнению. Но после первых шагов по осуществле­нию крестьянской реформы Чернышевский убедился, что рос­сийская самодержавно-бюрократическая система не способна к реформированию, перекрыла все легальные пути оппозиции и отвечает репрессиями даже на простые ходатайства о злоупот­реблениях властей. Да и оппозиция в лице либеральной элиты была способна, как считал он, только на болтовню и шушука­нье по поводу действий правительства.

Чернышевский приходит к выводу, что остается третий путь – постепенная подготовка общественного мнения, или, вернее, общественного сознания, воспитание новой интеллигенции, «новых людей», сочетающих верность идеалам с профессио­нальной компетентностью, стремящихся найти общий язык с народом. Просвещение народа и помощь ему в самоорганиза­ции, а не бунтарство и тем более не террор – вот задача, которую ставил Чернышевский перед революционно настроенной молодежью, пытавшейся на практике воплотить принципы ра­зумного человеческого общежития.

Чернышевский не стремился предрешать вопрос об устрой­стве власти, которая заменит свергнутое самодержавие. Его больше интересовали проблемы правопорядка и самоуправле­ния, чем вопрос о форме правления. Он полагал, что после дли­тельного переходного периода (25-30 лет) будущее общество сложится в федерацию основанных на самоуправлении союзов земледельческих общин, промышленно-земледельческих объединений, фабрик и заводов, перешедших в собственность работников.

На этапе же перехода к социализму предполагалось суще­ствование ответственной перед народом власти. Правительство, по его мнению, это лишь одна из форм общественной силы и деятельности. И был убежден, что правительство не должно заниматься такими делами, которые идут хорошо и без его вме­шательства. Но там, где практика докажет «недостаточность разрозненных индивидуальных усилий» и невмешательство гро­зит большими экономическими потерями и обострением соци­альной несправедливости, там «разумное участие государства» полезно и даже необходимо.

Отношения в обществе, в том числе и экономические, дол­жны определяться, по Чернышевскому, не только законодатель­ством, но и общественным регулированием при посредстве профсоюзов, крестьянских организаций, кооперации, местно­го самоуправления и т.д.

Чернышевский считал, что «законы и распоряжения, каса­ющиеся рабочего класса, могут составляться не иначе как по соглашению с этим классом, с его одобрения и при его учас­тии». Он возлагал большие надежды на промышленные союзы работников.

Чернышевский полностью разделял гуманистические стрем­ления к «улучшению положения низших классов» и связанную с этим новую, расширенную, концепцию прав человека. Он полагал, что человек, лишенный прав на свободу, собствен­ность, безопасность и сопротивление угнетению, никогда не будет полноценным работником.

Но в вопросах обеспечения основных социальных гаран­тий и улучшения материального положения низших классов его

возмущала позиция либералов, считавших, что «недостойны помощи те, которые не имеют мужества сами помочь своим делам». «Но зачем же и существует государство, – вопрошал он, – как не для охранения человека от бедствий, которых не может отвратить его собственное мужество и сила?» Разве по­лиция защищает только тех, кто сам способен к самозащите? Помощь нужна не сильным и мужественным, а слабым и слом­ленным судьбой.

В свое время Чернышевский, характеризуя учение Сен-Си­мона, назвал его создателем «теории об улучшении народного быта». С полным основанием это определение можно отнести и к учению самого Чернышевского, которое оказало большое влияние на многие слои последующей революционной интел­лигенции, теоретизировавшей и действовавшей в духе корен­ного «улучшения»: бунтарей-бакунинцев, впередовцев, терро­ристов и конституционалистов.