Классический патриархат

Ответ

 

Через год после «разбойничьего собора» в Эфесе (449) император Феодосий II, поддерживающий ересь монофизитства, упал с лошади и скончался. К власти пришла его сестра св. Пульхерия, которая была не согласна с братом в вопросах церковной политики. Поскольку, по понятиям того времени, женщина не могла править государством, Пульхерия избрала себе мужем сенатора Маркиана, который и стал императором.

 

У св. Маркиана сразу появилась мысль созвать Вселенский Собор. Началась пе­реписка по этому поводу – в частности, с па­пой Львом. Римский папа св. Лев не желал нового Собора – с одной стороны он опасался, что дело окончит­ся тем же, что и на Соборе 449 г., поскольку все патриархаты, кроме Римского, были в руках сторонников Диоскора Александрийского. С другой сторо­ны у папы было очень сильное и определенное сознание своего примата (первенства) во всей Вселенской Церкви. Папа считал, что если он высказался по вопросу вероучения (как он это сделал в своем «Томосе к Флавиану»), то всем остальным епископам остается для подтверж­дения своего православия только подписаться под его определением. Но на Востоке были сов­сем другие представления о церковной жизни, об управлении Церковью и т. п., там считали, что Собор необходим, тем более что нужно было отменить решение Ефесского Собора, ко­торый хоть и был разбойничьим, однако фор­мально считался законным, как созванный и одобренный императором. Так что, несмотря на нежелание Льва Великого Собор все-таки состоялся, и он прислал на него своих легатов.

 

Собор собрался в Халкидоне в 451 г. и был по счету IV Вселенским Собором. Император Маркиан, в отличие от своего предшественника Феодосия II, не хотел упускать Собор из-под своего контроля. Если на Ефесском Соборе 449 г. председательствовал Диоскор, то на Соборе Халкидонском предсе­дательствовали почти на всех сессиях предста­вители императора – их было 19, и они обес­печивали работу Собора в нужном направле­нии.

 

Это был первый Собор, протоколы заседаний которого полностью сохранились. От двух предшествующих Соборов, – III Вселенского, а также Ефесского разбойничье­го, – IV Вселенский Собор отличается очень хорошей организацией, которая стала воз­можной исключительно благодаря император­скому контролю.

 

Когда Собор открылся, его участники были рассажены в церкви св. Евфимии в два ряда: с одной стороны – римские легаты и те, кто к ним примыкал, с другой – главы Восточных церквей: Диоскор Александрийский, а также епископы Констан­тинопольский, Антиохийский и Иерусалимский. Во главе Собора сидели императорские представители, как председатели Собора. Сра­зу же после окончания первого заседания рим­ские легаты потребовали, чтобы Диоскор был немедленно переведен в число подследственных и лишен права участвовать в Соборе наряду с другими участниками.

Это требование было удовлетворено, Диоскора перевели на место в середине собрания, которое предназначалось для подсу­димых. На последующие заседания он не явил­ся, и в силу этого был заочно осужден, при­чем осужден не как ере­тик, но как нарушитель церковных канонов. Дело в том, что в богословском отношении по­давляющее большинство участников Собора были последователями св. Кирилла Алексан­дрийского. Именно поэтому очень многие из них всего два года назад поддержали и деяния Диоскора на Ефесском Соборе 449 г. Так что Собору предстояла нелегкая задача: он должен был дать определение веры, лишенное какой бы то ни было односторонности. Была односто­ронность у некоторых последователей Антиохийской богословской школы, которая выли­лась в ересь несторианства, но была также од­носторонность и у многих последователей бого­словия св. Кирилла (Александрийская школа), которая вылилась в ересь монофизитства Евтихия. Т.е. самой общей задачей, которая стояла перед Собором, было согласование, приведение к единству богословия двух школ – Александрийской и Антиохийской.

Для легатов римского папы дело пред­ставлялось очень простым: Собор всего-навсего должен подтвердить то определение веры, ко­торое уже составлено в Риме. Но Халкидон­ский Собор не стал этого делать, несмотря на высокие достоинства «Томоса» Льва (две полных природы, способных каждая в своей области к действию, но в единстве одного Лица). Церковь имела потребность в соборном вероопределении, и император Маркиан про­должал настаивать на том, чтобы Собор его дал. Комиссией, которая была для этого назначена ни терминология Кирилла (единство «в одной Ипостаси»), ни терминология св. Льва («две природы» после объединения) не воспринимались как независимая или самодостаточная: каждая из них служила лишь для отвержения ошибочных учений, т.е. соответственно несторианства и евтихианства.

 

Итак, комиссия собралась – и всего за несколько часов напряженной работы произвела знаменитую формулу, которая была очень тонко проду­манным компромиссом, пытающимся удовлетворить кирилловцев (исполь­зование термина «Богородица», единство «в одной Ипостаси»), папских ле­гатов («познаваемым в двух природах... сохраняется особенность каждой природы») и подчеркивающим тайну Боговоплощения, используя четыре отрицательных наречия («неслитно, непревращенно, неразделимо, неразлучимо»). Источниками формулы послужили: 1) мирное соглашение 433 г. (Господь И.Х. совершенный Бог и совершенный человек; единство «в одной Ипостаси»); 2) 2-е письмо св. Кирилла Несторию; 3) Томос папы Льва к Флавиану (две полных природы, способных каждая в своей области к действию, но в единстве одного Лица). Так появилось знаменитое Хадкидонское вероопре­деление: в Господе Ии­сусе Христе в едином Лице или единой ипостаси, соединяются две природы, – и соединяются неслиянно, непреложно, нераздельно, неразлучно. Неслиянное соединение природ – это такое соединение, при котором каждая природа – и Божественная, и человеческая – сохраняет свои свойства в полном объеме. Непреложное соединение – это соединение, при котором человечество не прелагается, не превращается в Божество, и, наоборот, Божество не превращается в человечество. Эти два первых определения осуждают монофизитскую ересь (Евтихий). Вторые два определения – «нераздельно» и «неразлучно» – осуждают несторианскую ересь.

Самой общей задачей, которая стояла перед Собором, было согласование, приведение к единству богословия двух школ – Александрийской и Антиохийской. Антиохийские богословы обычно говорили, что во Христе две природы, две ипостаси, два лица. Греческое слово «просопон» – лицо в то время не имел столь определенного значения, столь определенной связи с понятием личности, какое он получил после. Слово «просопон» имеет различные значения: в античном театре оно обозначало «маску» и смысл его часто сводился к внешности, к обличию. Когда в таком смысле говорится о двух лицах во Христе, это может иметь православное значение («зрак» раба, который воспринял Сын Божий). Но здесь явный терминологический дефект. Александрийское богословие, напротив, учило о единой природе, о единой ипостаси и о едином лице. Св. Кирилл Александрийский страдал терминологической неточностью. В христологии св. Кирилла в понятии «природы» («Единая природа Бога Слова воплощенная») и в понятии «ипостаси» (единство «в одной Ипостаси») нет строгого различия, хотя еще в IV в. в области триадологии – учения о Святой Троице – они имели разное значение. При всех достоинствах «Томоса» папы Льва (две полных природы, способных каждая в своей области и действию, но в единстве одного Лица), в нем не было прояснения терминов, там употреблялся латинский термин «персона», что соответствует греческому «просопон» – «лицо», но, как уже было сказано, само по себе слово «лицо» не имело четкого значения. Такое значение при­дали ему отцы Халкидонского Собора, кото­рые в своем вероопределении отождествили «лицо» и «ипостась».

Халкидонский Собор был имперским собором. Настало время утвердить привилегии Константинополя, ибо он оставался простой епископской кафедрой в Гераклейском митрополичье округе. Архиепископы Константинополя осознавали всю декларативность 3 правила II Вселенского Собора, ибо их канонический статус оставался неясным. Границы Константинопольского округа не были определены, так же как не были оговорены конкретные полномочия и права самих столичных архиепископов.

 

Отцы IV Вселенского Собора 28 правилом подтверждают 3 правило II Вселенского Собора, а именно, что Константинопольская ка­федра – это вторая во Вселенской Церкви ка­федра после Римской. Причем они обосновывают это не происхождением кафедры от кого-либо из апостолов, но ее политическим значением. Поскольку Константинополь, как и Рим, – это столица империи (в ту пору империя раз­делена на две половины), и в Риме есть свой император, то и архиепископ столицы должен занимать соответствующее место в церковной структуре. Отцы Халкидонского Собора усмотрели, что Константинополю, как новому Риму, должны принадлежать преимущества, равные тем, какие имеет и римская кафедра, поэтому Собор усвояет и власть вполне аналогичную с правами римской кафедры:подчиняет три диэцеза – понтийский, асийский и фракийский. Митрополиты в них должны быть поставляемы Константинопольским архиепископом.

 

Это правило вызвало резкий протест как со стороны легатов Римского епископа на Соборе, так и самого Римского епископа Льва Великого. «Обеспокоенные представители Рима усматривали в этом прямое оскорбление первенствующей апостольской кафедры». 28-е правило было отвергнуто папой Львом и никогда не признавалось Римской Церковью. Лишь в последних изданиях Corpus juris canonici оно печатается особо, к сведению, как исторический документ.