Война 1812 года: новые подходы в изучении

Следует помнить, что двести лет назад Россия являлась православным царством. Это означает, что основные знания о мире, духовное содержание жизни население получало почти исключительно из рук православной церкви. Только несколько процентов жителей империи владели грамотой и могли читать книги. Неграмотное же большинство слушало проповеди и питалось различного рода слухами. Так случилось и в 1807 году, когда русская православная церковь официально объявила Наполеона Антихристом. Поскольку явление Антихриста, согласно христианскому учению, предшествует наступлению конца света, то и сознание простолюдинов оказалось подвержено сильным эсхатологическим настроениям.

Слухи о непрерывных победах корсиканца, доходившие до российской глубинки, воспринимались как свидетельство его сверхъестественной, дьявольской силы. Вот одно из зафиксированных свидетельств подобных распространенных воззрений: «Французы предались Антихристу, избрали себе в полководцы сына его Апполиона, волшебника, который по течению звезд определяет, предугадывает будущее, знает, когда начать и когда закончить войну, сверх того, имеет жену, колдунью, которая заговаривает огнестрельные орудия, противупоставляемые ее мужу, отчего французы и выходят победителями». Народное фантастическое воображение «рисовало французов не людьми, а какими-то чудовищами с широкой пастью, огромными клыками, кровью налившимися глазами с медным лбом и железным телом, от которого, как от стены горох, отскакивают пули, а штыки и сабли ломаются, как лучины». Вполне естественным выводом стало убеждение людей, что подобные монстры питаются человечиной.

Власти вскоре осознали, какую идеологическую бомбу они запустили. И в преддверии 1812 года напряженное ожидание стало нарастать. Лихорадочные военные приготовления невозможно было полностью скрыть от населения. Во всем находили приметы грядущих бедствий. Каждый старался поведать о своих наблюдениях, уверял, что «давно чуял неладное: и каша у него в горшке неладно варилась, и домовой расшалился, и кот Васька стал недобро глядеть». Но главным апокалиптическим знаком всеми было признано явление кометы Галлея в конце 1811 года. Вот типичный случай, в котором описана толпа, выходящая из церкви с вечерней службы: «Как бы по сигналу все сняли шапки и перекрестились. Послышались тяжелые, где подавленные, где громкие вздохи. Долго стояли в молчании. Но вот одна женщина впала в истерику, другие зарыдали, начался говор, затем громкие восклицания: «Верно, прогневался Господь на Россию», «Согрешили непутем, ну вот и дождались» и т.п. Начались сравнения: кто говорил, что хвост кометы это пучок розог, кто уподоблял метле, чтоб вымести всю неправду из России, и т.д. С тех пор народ толпился на улицах каждый вечер, а звезда становилась все грознее и грознее. Начались толки о преставлении света, о том, что Наполеон есть предреченный Антихрист, указанный прямо в Апокалипсисе под именем Аполиона».

Естественно, что апокалиптические настроения не только не ослабли, но значительно усилились с началом военных действий. Народные массы, слыша о наступлении наполеоновских войск, отступлении русской армии, уверялись в сверхъестественной природе французского императора, ожидали наступления «конца света». Они видели в завоевателях не военных противников, а «нечистую силу». Широко распространялись слухи, что французы – сущие черти, у них на ногах копыта, а на голове рога. Поэтому при приближении неприятельских войск, жители бросали свои дома, уводили скот, забирали самое необходимое, а оставленные пожитки предавали огню. При этом превалировали не столько прагматичные соображения навредить врагу («не доставайся злодею»), сколько эсхатологическое отчаяние («пропади все пропадом!»). В результате перед неприятелем в буквальном смысле образовывалась выжженная земля.

Характерный пример. Когда французы вошли в Смоленск, в городе из 15 тысяч жителей осталась всего одна тысяча. Это были самые бедные и немощные люди: старики, женщины с малыми детьми. Посреди горящего города они надеялись найти защиту и убежище среди святынь городского собора. Когда неприятельские солдаты вошли в храм, они были глубоко поражены воплем животного ужаса, исторгнутым обезумевшей толпой. Один итальянец вынужден был спасать молодую женщину, которая, увидев его, со страху бросилась в реку. Вытащив ее из воды, он дал ей свою порцию хлеба и мяса, чтобы немного успокоить и привести в чувство.

Конечно, не все обыватели бежали от неприятеля. Значительная часть пыталась ему противостоять. Крестьяне многих деревень создавали кордоны, предупреждавшие о набегах вражеских фуражиров, организовывали засады, вылавливали отставших неприятельских солдат. В плен брали редко (в основном это происходило только под руководством армейских партизанских отрядов). В остальных случаях с захваченными врагами безжалостно расправлялись. Жестокость была ответной реакцией на пережитый страх.

Генерал Лористон, посланный Наполеоном на переговоры с Кутузовым, жаловался русскому фельдмаршалу, что война ведется не «по правилам». На что русский полководец резонно заметил: русский народ двести лет не видел врагов на своей территории и поэтому «правилам» не обучен, он воспринимает действия неприятеля как нашествие татар и поступает с захватчиками по собственному усмотрению.

В отличие от западных губерний, где процент православного населения был сравнительно невысок, и, более того, значительная часть инородцев симпатизировала французам и поддерживала их, в исконно русских землях армия захватчиков оказалась в вакууме. В частности, наполеоновские интенданты везли в обозе большое количество фальшивых рублей, думая расплатится ими с обывателями за продукты и фураж. Этот запас остался практически неиспользованным. Русские люди не желали вступать с «нехристями» ни в какие отношения, даже торговые. С другой стороны, захватчики сами старались сделать все возможное, чтобы оскорбить чувства верующих людей. Они занимали православные храмы, разграбляли их сокровища, надругались над святынями, устраивали в культовых помещениях конюшни, склады, казармы. Этим они только усиливали враждебность населения.

Особенно выросло народное сопротивление после падения Москвы. Сгоревшая столица означала для русского сердца акт искупительной жертвы, которая помогла преодолеть отчаяние, наполнила души решимостью и жаждой мщения. Люди не произносили «Москва взята», они говорили «Москвы больше нет» - и поднимались на борьбу. Кутузов хорошо понял изменение настроения и всячески способствовал развитию «малой войны». Наполеон в Кремле почувствовал себя обложенным со всех сторон, как «волк на псарне» (именно так называлась известная басня Ивана Крылова). Французов ловили уже не единицами, а десятками и сотнями. Это и привело к бесславному исходу Великой армии Наполеона из России.

Когда прежде непобедимые полчища бежали из «этой страны», гибли от холода и голода, народное отношение к поверженному врагу стало меняться. Русский язык обогатился в то время словом «шаромыжник». Отставшие французские солдаты заходили в селения и обращались к жителям: «Cherami (дорогой друг)». Этих жалких доходяг уже не воспринимали как смертельных врагов, им, как правило, давали кров и пищу. К многочисленным пленным относились с состраданием, делились с ними одеждой и продуктами. Многие из них впоследствии не стали возвращаться на родину и прожили в России долгую и счастливую жизнь.