ТИПОЛОГИЧЕСКАЯ (МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ) КЛАССИФИКАЦИЯ ЯЗЫКОВ

Типологическая классификация языков возникла позднее попыток генеалогической классификации и исходила из иных предпосылок.

Вопрос о «типе языка» возник впервые у романтиков.

Романтизм – это было то идеологическое направление, которое на рубеже XVIII и XIX вв. должно было сформулировать идейные достижения буржуазных наций; для романтиков главным вопросом было определение национального самосознания.

Романтизм – это не только литературное направление, но и мировоззрение, которое было свойственно представителям «новой» культуры и которое пришло на смену феодальному мировоззрению.

Романтизм как культурно–идеологическое направление был очень противоречив. Наряду с тем, что именно романтизм выдвинул идею народности и идею историзма, это же направление в лице иных своих представителей призывало к возврату назад, к устарелому средневековью и к любованию «стариной».

Именно романтики впервые поставили вопрос о «типе языка». Их мысль была такова: «дух народа» может проявляться в мифах, в искусстве, в литературе и в языке. Отсюда естественный вывод, что через язык можно познать «дух народа».

Так возникла замечательная в своем роде книга вождя немецких романтиков Фридриха Шлегеля (1772–1829) «О языке и мудрости индийцев» (1809).

На основе сравнения языков, проделанного В. Джонзом, Фридрих Шлегель сопоставил санскрит с греческим, латинским, а также с языками тюркскими и пришел к выводу: 1) что все языки можно разделить на два типа: флективные и аффиксирующие, 2) что любой язык рождается и остается в том же типе и 3) что флективным языкам свойственно «богатство, прочность и долговечность», а аффиксирующим «с самого возникновения недостает живого развития», им свойственны «бедность, скудость и искусственность».

Разделение языков на флективные и аффиксирующие Ф. Шлегель делал, исходя из наличия или отсутствия изменения корня. Он писал: «В индийском или греческом языках каждый корень является тем, что говорит его название, и подобен живому ростку; благодаря тому, что понятия отношений выражаются при помощи внутреннего изменения, дается свободное поприще для развития… Все же, что получилось таким образом от простого корня, сохраняет отпечаток родства, взаимно связано и поэтому сохраняется. Отсюда, с одной стороны, богатство, а с другой – прочность и долговечность этих языков».

«…В языках, имеющих вместо флексии аффиксацию, корни совсем не таковы; их можно сравнить не с плодородным семенем, а лишь с грудой атомов… связь их часто механическая – путем внешнего присоединения. С самого их возникновения этим языкам недостает зародыша живого развития… и эти языки, безразлично – дикие или культурные, всегда тяжелы, спутываемы и часто особенно выделяются своим своенравно–произвольным, субъективно–странным и порочным характером».

Ф. Шлегель с трудом признавал наличие аффиксов во флективных языках, а образование грамматических форм в этих языках истолковывал как внутреннюю флексию, желая этим подвести данный «идеальный тип языков» под формулу романтиков: «единство во многообразии».

Уже для современников Ф. Шлегеля стало ясным, что в два типа все языки мира распределить нельзя. Куда же отнести, например, китайский язык, где нет ни внутренней флексии, ни регулярной аффиксации?

Брат Ф. Шлегеля – Август–Вильгельм Шлегель (1767–1845), приняв во внимание возражения Ф. Боппа и других языковедов, переработал типологическую классификацию языков своего брата («Заметки о провансальском языке и литературе», 1818) и определил три типа: 1) флективный, 2) аффиксирующий, 3) аморфный (что свойственно китайскому языку), причем во флективных языках он показал две возможности грамматического строя: синтетическую и аналитическую[ 616 ].

В чем же были правы братья Шлегели и в чем не правы? Безусловно правы они были в том, что тип языка следует выводить из его грамматического строя, а отнюдь не из лексики. В пределах доступных им языков братья Шлегели правильно отметили различие флективных, агглютинирующих и изолирующих языков. Однако объяснение структуры этих языков и их оценка никак не могут быть приняты. Во–первых, во флективных языках вовсе не вся грамматика сводится к внутренней флексии; во многих флективных языках в основе грамматики лежит аффиксация, а внутренняя флексия играет незначительную роль; во–вторых, языки типа китайского нельзя называть аморфными, так как языка вне формы быть не может, но форма в языке проявляется по–разному (см. гл. IV, § 43); в–третьих, оценка языков братьями Шлегелями ведет к неправильной дискриминации одних языков за счет возвеличивания других; романтики не были расистами, но некоторые их рассуждения о языках и народах позднее были использованы расистами.

Значительно глубже подошел к вопросу о типах языков Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835). Гумбольдт был романтиком–идеалистом, в филологии он был тем же, чем был в философии его современник Гегель. Не все положения Гумбольдта могут быть приняты, но его проникновенный ум и исключительная эрудированность в языках заставляют нас самым внимательным образом оценить этого крупнейшего философа–языковеда XIX в.

Основные предпосылки В. Гумбольдта о языке могут быть сведены к следующим положениям:

«Человек является человеком только благодаря языку»; «нет мыслей без языка, человеческое мышление становится возможным только благодаря языку»; язык – «соединительное звено между одним индивидуумом и другим, между отдельным индивидуумом и нацией, между настоящим и прошедшим»; «языки нельзя рассматривать как агрегаты слов, каждый из них есть известного рода система, по которой звук соединяется с мыслью», причем «каждый его отдельный элемент существует только благодаря другому, а все в целом обязано своим существованием единой всепроникающей силе». Особое внимание уделял Гумбольдт вопросу о форме в языке: форма – это «постоянное и единообразное в деятельности духа, претворяющей органический звук в выражение мысли», «…абсолютно в языке не может быть бесформенной материи», форма же – это «синтез в духовном единстве отдельных языковых элементов, в противоположность к ней рассматриваемых как материальное содержание». Гумбольдт различает внешнюю форму в языке (это звуковые, грамматические и этимологические формы) и внутреннюю форму, как единую всепроникающую силу, т. е. выражение «духа народа».

В качестве основного критерия определения типа языка Гумбольдт берет тезис о «взаимном правильном и энергичном проникновении звуковой и идейной формы друг другом».

Частные критерии определения языков Гумбольдт видел: 1) в выражении в языке отношений (передача реляционных значений; это было основным критерием и у Шлегелей); 2) в способах образования предложения (что показало особый тип инкорпорирующих языков) и 3) в звуковой форме[ 617 ].

Во флектирующих языках Гумбольдт видел не только «внутренние изменения» «чудесного корня», но и «прибавление извне» (Anleitung), т. е. аффиксацию, которая осуществляется иначе, чем в агглютинирующих языках (столетие спустя это отличие сформулировал Э. Сепир, см. выше, гл. IV, § 46). Гумбольдт разъяснил, что китайский язык не аморфный, а изолирующий, т. е. грамматическая форма в нем проявляется иначе, чем в языках флективных и агглютинирующих: не изменением слов, а порядком слов и интонацией, тем самым данный тип является типично аналитическим языком.

Кроме отмеченных братьями Шлегелями трех типов языков, Гумбольдт описал четвертый тип; наиболее принятый термин для этого типа – инкорпорирующий.

Особенность этого типа языков (индейские в Америке, палеоазиатские в Азии) состоит в том, что предложение строится как сложное слово, т. е. неоформленные корни–слова агглютинируются в одно общее целое, которое будет и словом, и предложением. Части этого целого – и элементы слова, и члены предложения. Целое – это слово–предложение, где начало – подлежащее, конец – сказуемое, а в середину инкорпорируются (вставляются) дополнения со своими определениями и обстоятельствами. Гумбольдт разъяснял это на мексиканском примере: ninakakwa, где ni – «я», naka – «ед-» (т. е. «ем»), a kwa – объект «мяс-». В русском языке получаются три оформленных грамматически слова я мяс–о ем, и, наоборот, такое цельнооформленное сочетание, как муравьед, не составляет предложения. Для того чтобы показать, как можно в данном типе языков «инкорпорировать», приведем еще один пример из чукотского языка: ты–ата–каа–нмы–ркын – «я жирных оленей убиваю», буквально: «я–жир–олень–убив–делай», где остов «корпуса»: ты–нмы–ркын, в который инкорпорируется каа – «олень» и его определение ата – «жир»; иного расположения чукотский язык не терпит, и все целое представляет собой слово–предложение, где соблюден и вышеуказанный порядок элементов.

Внимание к этому типу языков позднее было утрачено. Так, крупнейший лингвист середины XIX в. Август Шлейхер вернулся к типологической классификации Шлегелей, только с новым обоснованием.

Шлейхер был учеником Гегеля и уверовал, что все происходящее в жизни проходит три этапа – тезис, антитезис и синтез. Поэтому можно наметить три типа языков в трех периодах. Это догматическое и формальное толкование Гегеля сочеталось у Шлейхера с идеями натурализма, которые он почерпнул у Дарвина, и считал, что язык, как и любой организм, рождается, растет и умирает. Типологическая классификация Шлейхера не предусматривает инкорпорирующих языков, а указывает три типа в двух возможностях: синтетической и аналитической.

Классификация Шлейхера может быть представлена в следующем виде[ 618 ]: