Радикальный бихевиоризм об онтологической дихотомии между материальным и ментальным. Природа психической реальности по Скиннеру

Непривычность для физиологов «поведения» ощущений - и прочертило пограничную полосу между психическим и непсихическим. Именно здесь пролегала и граница между двумя формами реальности – объективной и субъективной. Вместе с тем в рамках бихевиоризма было выработано совершенно иное отношение к этой границе. Она рассматривалась как нечто совершенно несущественное, отмечающее незначительную особенность небольшой части единой онтологии мира – единой объективной реальности: «…В отношении индивида небольшая часть вселенной является личной». Радикальный бихевиоризм Берреса Фредерика Скиннера полагает, что всё существует, включая и так называемую психическую реальность, имеет физический характер. В радикальном бихевиоризме отвергается онтологическая дихотомия на ментальное и материальное.

Скиннер пишет: «Реакция индивида на воспалённый зуб, например, не похожа на возможную реакцию любого другого человека на этот конкретный зуб, так как никто не может установить с ним контакт того же рода. События, которые имеют место в процессе эмоционального возбуждения или в состоянии депривации часто характеризуются уникальным доступом по той же причине. В этом смысле наша радость, печаль, любовь и ненависть принадлежат именно нам. Другими словами, в отношении каждого индивида небольшая часть вселенной является личной».

Не какая-то особая форма реальности, отличная от реальности объективной, никакая не субъективная реальность, а просто «личное событие», подобное больному зубу. Обычное событие в материальном физическом мире. Три свойства личных событий: 1. Личные события являются личными в плане эмпирического привилегированного доступа. 2. Личные события являются внутренними в том смысле, что происходят, как говорил Скиннер,»внутри собственной кожи организма». 3. Еще один признак личных событий – возможность сообщить о нём. Нам не нужно полагать, что личные события имеют особые свойства, требующие введения новой субстанции. Они имеют физический статус.

 

65. Проблема теоретического конструкта в психологии. Возможности методологических аналогий.

Работа ученого изоморфна работе инженера-проектировщика. Инженер имеет проектное задание, т.е. описание свойств той машины или здания, которое надо спроектировать. Ученый имеет дело с некоторыми явлениями, свойства которых надо объяснить. Объяснение тоже сводится к построению некоторого проекта, показывающего, как эти явления устроены, как их можно создать или как они созданы природой. Инженер при построении проекта опирается на имеющийся у него конструктор, в рамках которого он может создавать и оценивать разные возможные варианты. Ученый тоже создает, а затем работает в аналогичном конструкторе. Строго говоря, такой конструктор – это программа, которая позволяет нам создавать проекты объектов определенного типа с заранее заданными свойствами. Иногда эта программа вербализована, но чаще всего существует на уровне образцов конструирования.

 

66. Проблема идеального объекта в методологии построения теории психического.

Итак, в «идеальных» объектах теории нет ничего метафизического. Просто их свойства «записаны» не в их сплошь и рядом случайном материале, а в некоторой внешней по отношению к ним социальной памяти. Впрочем, как мы уже говорили, если эти свойства «записаны» и в самом объекте, это ничего не меняет в сути дела. Режиссер может подобрать актера очень похожего по характеру на литературного героя, но актер остается актером, ибо он в отличие от героя все же нуждается в пьесе и вынужден действовать по ее канонам.

«Идеальные» объекты теории задаются двумя, вообще говоря, разными группами программ: во-первых, это программы конструирования, во-вторых, программы референции. Вот, например, характеристика материальной точки, в университетском курсе теоретической механики А.П. Мар­кеева. «Материальная точка в теоретической механике, – пишет автор, – представляет собой геометрическую точку, наделенную механическими свойствами. Эти свойства точки определяются законами (аксиомами) динамики...». Совершенно очевидно, что речь идет о некоторой новой роли, которую геометрическая точка призвана играть в механике, а законы Ньютона как раз и представляют собой описание этой роли, которую точка, как и любой актер, обязана «заучить». А вот определение, данное в курсе теоретической физики Л.Д. Ландау и Е.М. Лифшица: «Одним из основных понятий механики является понятие материальной точки. Под этим названием понимают тело, размерами которого можно пренебречь при описании его движения. Разумеется, возможность такого пренебрежения зависит от конкретных условий той или иной задачи. Так планеты можно считать матери­альными точками при изучении их движения вокруг Солнца, но, конечно, не при рассмотрении их суточного вращения». Нужно ли специально доказывать, что речь идет фактически о совсем другом понятии? У А.П. Мар­кеева материальная точка играет роли, заданные законами Ньютона. У Ландау и Лифшица материальная точка определяется нормами применимости теории. Разумеется, оба понятия тесно связаны, но одно возникает в рамках осознания программ теоретического конструирования, а другое – программ референции. Иными словами, материальная точка – это сложное программное образование, достаточно сложный социальный куматоид. Выше мы обсуждали идеализированные объекты в свете принципа дополнительности, сказанное там относится ко всем видам таких объектов.

Следует отметить, что идеальные объекты второго типа возникают в рамках программ референции любого общего знания и часто вообще при отсутствии какого-либо конструктора. Так, например, знание «снег бел» тоже предполагает идеализацию, так как, применяя это знание, мы вынуждены предположить, что снег существует в некоторых нормальных условиях, т.е. при отсутствии заводских труб, городской грязи и пыли, вулканических извержений и т.д. Кроме того, надо предусмотреть определенные условия освещения и многое другое. Короче, речь идет о некотором «нормальном» снеге, которого, строго говоря, реально не существует. Даже в местах удаленных от цивилизации, на снежных вершинах или в глухой тайге снег далеко не всегда бел.

 

36. Особенности методологического мышления и его образцы в современной психологии.

М. А. Розов «Наука как традиция»

Проблема демаркации (Поппер)– определение границ между наукой и ненаукой. Наиболее распространенный ответ – опора на факты, эмпирический метод. «Венский кружок»: любая теория, претендующая на научность, должна быть выводима из опыта.

Однако, с т. зр. Поппера, наблюдение уже предполагает некоторую теоретическую установку, некоторую исходную гипотезу. При этом любая развитая теория формулируется не для реальных, а для идеальных объектов.

Критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость, опровержимость, или проверяемость. Хорошая теория должна прежде всего давать основания для ее опровержения. Чем больше теория запрещает, тем она лучше, ибо тем больше она рискует быть опровергнутой.

Очевидные недостатки фальсификационизма Поппера пытался преодолеть Лакатос в своей концепции исследовательских программ. При достаточной находчивости, полагает он, можно на протяжении длительного времени защищать любую теорию, даже если эта теория ложна. Исследовательская программа – теория, способная защищать себя в ситуациях столкновения с противоречащими ей эмпирическими данными. Выделяется ее ядро, т. е. основные принципы или законы, и «защитные пояса», которыми ядро окружает себя в случаях эмпирических затруднений.

Теория никогда не фальсифицируется, она замещается другой, лучшей теорией. Исследовательская программа может быть либо прогрессирующей (теоретический рост предвосхищает рост эмпирический, т. е. если она с успехом предсказывает новые факты), либо регрессирующей (новые факты появляются неожиданно, а программа только дает им запоздалые объяснения).

Крутой поворот в подходе к изучению науки совершил Томас Кун. Нормальная наука – это сообщество ученых, объединенных достаточно жесткой программой (парадигмой), которая целиком определяет деятельность каждого ученого. Именно парадигма как некое надличностное образование оказывается у Куна в центре внимания. Именно со сменой парадигм связывает он коренные изменения в развитии науки – научные революции.

Нормальная наука – исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для развития его дальнейшей практической деятельности, т. е. наука понимается как традиция.

Прошлые достижения, лежащие в основе этой традиции, и выступают в качестве парадигмы. Чаще всего под этим понимается некоторая достаточно общепринятая теоретическая концепция типа системы Коперника, механики Ньютона, кислородной теории Лавуазье.

В рамках нормальной науки ученый настолько жестко запрограммирован, что не только не стремится открыть или создать что-либо принципиально новое, но даже не склонен это новое признавать или замечать. Признание теоретической концепции означает постоянные попытки осмыслить с ее точки зрения новые явления, реализуя при этом стандартные способы анализа или объяснения. Это организует научное сообщество, создавая условия для взаимопонимания и сопоставимости результатов, и порождает ту «индустрию» производства знаний, которую мы и наблюдаем в современной науке.

Ученые, работающие в нормальной науке, постоянно заняты «наведением порядка», т. е. проверкой и уточнением известных фактов, а также сбором новых фактов, в принципе предсказанных или выделенных теорией. Таким образом, нормальная наука очень быстро развивается, накапливая огромную информацию и опыт решения задач.

Ученый не стремится к получению принципиально новых результатов, однако, действуя по заданным правилам, он непреднамеренно (случайным и побочным образом) наталкивается на такие факты и явления, которые требуют изменения самих этих правил.

Полани показал, что предпосылки, на которые ученый опирается в своей работе, невозможно полностью вербализовать, т. е. выразить в языке. Знания такого типа Полани назвал неявными знаниями, которые передаются на уровне непосредственной демонстрации образцов деятельности (социальных эстафет).

Можно выделить два типа неявного знания и неявных традиций. Первые связаны с воспроизведением непосредственных образцов деятельности, вторые предполагают текст в качестве посредника. Первые невозможны без личных контактов, для вторых такие контакты необязательны. В основе неявных традиций могут лежать как образцы действий, так и образцы продуктов (# абстракция, классификация).

Каждая традиция имеет свою сферу распространения, и есть традиции специальнонаучные, не выходящие за пределы той или иной области знания, а есть общенаучные или, если выражаться более осторожно, междисциплинарные.

Наука в модели Куна выглядит как обособленный организм, живущий в своей парадигме точно в скафандре с автономной системой жизнеобеспечения. Оказывается же, что никакого скафандра нет и ученый подвержен всем воздействиям окружающей среды.

Волна бежит от места своего возникновения, а вода не двигается с места. Волну нельзя зачерпнуть ведром. В науке давно делаются попытки обобщить физическое понятие волны.

Куматоиды относительно безразличны к материалу, их способность как бы «плыть» или «скользить» по материалу подобно волне. Этим куматоиды отличаются от обычных вещей, которые мы привыкли идентифицировать с кусками вещества. Как куматоид корабль и МГУ остаются одним и тем же, но как тело, как кусок вещества они меняются и становятся другими. Любая человеческая деятельность может быть рассмотрена с этой точки зрения.

Мы представляем собой тот материал, на котором они живут, они выступают от нашего имени, они делают нас людьми. Но перейдем к такому явлению, как знание, без которого невозможно понять науку. Прежде всего, бросается в глаза его какая-то неопределенная пространственно-временная локализованность. Знание в этом плане напоминает сказочный неразменный рубль. И это еще раз подчеркивает, что, говоря о строении знания, мы должны отбросить слишком прямые аналогии со строением вещества.

Все указанные трудности преодолимы, если рассматривать знание как куматоид. Оно в этом случае подобно волне, которая все время представлена в новом материале. Разные экземпляры одной и той же книги, тексты, написанные или произнесенные вслух, все это одно и то же знание, одна и та же «волна».

Куматоид – это не просто поток материала, мы должны еще показать, что в этом потоке что-то остается неизменным, показать наличие некоторых инвариантов. Московский университет, например, меняет своих студентов и преподавателей, может переехать в новое помещение, но он остается Московским университетом, пока сохраняются его функции, пока и студенты, и преподаватели, и обслуживающий персонал выполняют предписанные им обязанности, пока живут традиции Московского университета. Можно сказать, что университет – это не здания и не люди, а множество программ, в рамках которых все это функционирует.

Любой куматоид можно рассматривать как некоторое устройство памяти, в которой зафиксированы указанные выше инварианты. Неявное знание передается от человека к человеку или от поколения к поколению на уровне воспроизведения непосредственных образцов (в том числе образцов речевой деятельности). # сказки, образ жизни

Эстафеты, впрочем, обеспечивают не только стационарность, но и адаптацию к новым условиям жизни. В реальных эмпирических ситуациях далеко не всегда легко отличить «чистую» эстафету от вербализованных форм передачи опыта, так как в процессе обучения, как правило, имеет место языковая коммуникация. Эстафета имеет место везде, где не существует точных описаний, достаточных для воспроизведения деятельности без вмешательства каких-либо демонстраций.

Отдельно взятая эстафета – это элементарный социальный куматоид (однако эстафеты не существуют и не могут существовать изолированно).

Эстафетная модель очень удобна для обсуждения разных подходов к описанию социальных феноменов и науки в том числе. Любую эстафету можно описать с двух сторон: в плане указания тех образцов, которые она реализует и с точки зрения ее содержания, с точки зрения того, что именно она транслирует.

Если наука – это куматоид, то ее надо рассматривать как множество определенных конкретных программ (традиций, эстафет), реализуемых на человеческом материале, т. е. определяющих действия большого количества постоянно сменяющих друг друга людей.

Наука связана не только с производством знаний, но и с их постоянной систематизацией. С этой точки зрения науку можно рассматривать как механизм централизованной социальной памяти, которая аккумулирует практический и теоретический опыт человечества и делает его всеобщим достоянием. Открыть для науки –значит открыть для человечества. «Наука есть рационализированное изложение познанного, логически оформленное описание той части мира, которую нам удалось осознать, т. е. наука – особая форма сообщения (изложения), а не познания». (Ярхо)

Такие явления, как доказательство, обоснование, описание методики работы – это необходимые особенности научного познания, тесно связанные с централизацией социальной памяти. В противном случае отдельные результаты будут несопоставимы.

Централизация памяти и объединение знаний имеют много далеко идущих следствий и, в частности, приводят к столкновению разных точек зрения, т. е. к дискуссии, без чего невозможно развитие науки. Программы систематизации знаний выявляют противоречия и порождают борьбу идей. Бэр связывал формирование науки с возникновением критики.

В составе науки выделяют 2 группы программ, функционально отличающихся друг от друга. 1. Исследовательские: задают способы получения знаний, т. е. собственно исследовательскую деятельность (вербализованные инструкции, образцы решенных задач, описания экспериментов, приборы, методы измерения и расчета). 2. Коллекторские: программы отбора, организации и систематизации знаний (референция – указание объекта; проблематизация – постановка вопросов или задач). Обе программы тесно связаны и не существуют друг без друга.

Любое знание как бы побочным образом функционирует и в качестве неявной коллекторской программы, имплицитно задавая образец продукта, к получению которого надо стремиться, а, следовательно, и образец референции, и возможную постановку задачи. Чем больше мы знаем, чем разнообразнее мир образцов знания, тем больше вопросов мы способны сформулировать. Гейзенберг подчеркивает традиционность тех проблем, которые мы ставим и решаем.

Наука основана на интуитивном понимании того, что видимый мир говорит о скрытых вещах, которые он отражает, но на которые не похож. Для Демокрита за «видимым миром» срываются атомы и пустота, для Платона – мир объективных идей. Иными словами, для того, чтобы объяснить познание в его постоянном стремлении перейти границу уже освоенного, мы и сам познаваемый мир пытаемся представить как некоторую двухэтажную конструкцию, состоящую из непосредственно данных и скрытых вещей. Другой путь - этот «скрытый мир» мы несем в самих себе, это мир наших коллекторских программ, это мы сами или, точнее, это мир нашей Культуры.

Традиции управляют не только непосредственным ходом научного исследования. Не в меньшей степени они определяют и характер наших задач и форму фиксации полученных результатов, т. е. принципы организации и систематизации знания. И образцы – это не только образцы постановки эксперимента или решения задач, но и образцы продуктов научной деятельности. Таким образом, механизм жизни коллекторских программ иной (по сравнению с исследовательскими), ибо они заданы не образцами самой деятельности, а образцами ее продуктов.

Эстафетная модель науки. Наука предстает перед нами как очень динамичная открытая система, а отдельный ученый приобретает относительную свободу выбора. Границы науки определяются прежде всего тем, о чем именно мы строим знание, т. е. программами референции. Когда коллекторская программа требует систематизации методов исследования, т. е. систематизации исследовательских программ, то границы научной дисциплины будут определяться характером задач и методами их решения.

Выделение исследовательских и коллекторских программ и признание их многообразия приводит к тому, что куновская парадигма в рамках новой модели как бы растворяется, и ученый вырывается в сферу науки или культуры как целого. Нельзя понять развитие науки, прослеживая историю какой-либо одной дисциплины.

Противопоставление исследовательских и коллекторских программ позволяет выделить два разных пути в развитии отдельных научных дисциплин в зависимости от того, какие именно программы доминируют на самых первых этапах их формирования. В развитии дисциплин экспериментальных, как правило, доминируют исследовательские программы. Бывает что исследовательской деятельности не было, а появляется фундаментальный труд. В данном случае доминируют коллекторские программы.

Факты показывают, что в основе формирования науки лежит процесс систематизации знаний, которые уже могут существовать, но разбросаны и никак не организованы. Этим процессом управляет социально значимый потребитель знаний. Наличие такого потребителя или заказчика сильно упрощает задачу экспликации программы. Потребитель задает 2 параметра знания: он говорит, что именно он хочет знать и о чем. Эти два класса характеристик и лежат, вероятно, в основе первичной систематизации знания. Вопрос же «как» интересует уже не потребителя, а производителя.

Существуют ситуации конфликта исследовательских и коллекторских программ. Одним из продуктов такого конфликта является широко распространенное представление об идеальных моделях. Какую именно модель мы построим зависит от тех вопросов, на которые мы хотим получить ответ при помощи модели, и от тех решений, которые нам предстоит принять, руководствуясь моделью. Иными словами, исследовательская программа очень прагматична при отборе исходных данных, она отбирает только то, что необходимо для получения удовлетворительного решения.

Коллекторская программа требует согласованности, когерентности знания, ее задача – всеобщий синтез и построение единой картины мира. Прагматическая установка неизбежно приходит в противоречие с требованием когерентности.

Представление о реальной картине мира, с одной стороны, и об идеальных моделях или идеальных объектах, с другой, возникают как результат столкновения прагматизма и установки на когерентность знания. Эти представления можно рассматривать как своего рода защитный пояс прагматизма в его столкновении с требованием когерентности.

М. А. Розов «Методологические особенности гуманитарного познания»

Одной из специфических особенностей гуманитарной науки является то, что она имеет дело с текстом (как выражением духа, мысли), который надо читать и понимать. Текст и его понимание, понимание как нечто отличное от описания и объяснения - вот те узловые моменты, вокруг которых концентрируются в первую очередь методологические проблемы гуманитарной науки.

Специфические ситуации возникают тогда, когда представитель гуманитарного знания обращается к «чужому» тексту, к тексту, понимание которого, казалось бы, не должно давать ему никакой профессиональной информации. А можно ли изучать текст при отсутствии его понимания? И историк, и гносеолог должны понимать физический текст, хотя их интересуют вовсе не плазма и не элементарные частицы, не то, чему данный текст посвящен, а нечто совсем другое. Об этом другом в тексте не говорится, но все же нам необходимо его понимать именно с целью изучения этого другого.

Физик использует свою способность понимания по ее прямому назначению, ибо за текстом он видит объективное событие, объективный факт или закономерность. Что касается гносеолога или историка, то их интересует наша способность понимания: что именно делает текст осмысленным, что делает его знанием, как это знание возникает и развивается. Понимание здесь не столько средство, сколько объект (при этом оно необходимо, т.к. обусловливает непосредственный контакт с объектом исследования, его непосредственное для нас бытие). Что касается диалогичности познания, то любая наука диалогична внутри себя.

Иногда случается так, что, глядя в зеркало, мы не видим самого зеркала. Это можно назвать иллюзией Зазеркалья. В гуманитарных науках эта иллюзия - повсеместное явление, которое очень трудно, хотя и необходимо преодолеть. В научных текстах мы чаще всего видим ту реальность, которая в них описана, но «не видим» самого текста и тех механизмов, которые обусловливают его «понимаемость». Но это означает утрату предмета гуманитарного исследования, оно превращается в понимание, а загадка «зеркала» так и остается загадкой.

Иллюзия Зазеркалья наталкивает на мысль, что познание духа возможно только путем сопереживания, что «жить в духе» и познавать его - это одно и то же. Отношение к гуманитарной науке как к науке понимающей означает отказ от анализа подлинной морфологии знания, морфологии духа, означает пребывание в иллюзии Зазеркалья. Науку, однако, всегда связывали со стремлением к преодолению всяческих иллюзий.

Знание всегда есть сведение неизвестного к известному. Именно так и поступает Майер, который строит свое описание дюриана, подбирая хорошо всем известные компоненты и указывая способ их объединения. Аналогичным образом можно подойти и к описанию самого знания. Однако в пределах Зазеркалья описание современного знания наталкивается на существенные трудности.

Механизм распространения социальных эстафет связан со способностью человека действовать по образцам (нечто непосредственно данное, наблюдаемое, нечто такое, что можно продемонстрировать). Воспроизведение образцов, их «передача» от человека к человеку, от поколения к поколению и образует эстафету, в рамках которой предшеств. акты деятельности или поведения определяют, нормируют акты последующие.

Исторически исходной основой существования эстафет является способность к подражанию или имитационное обучение. Эстафеты обладают избирательностью, ибо образцы деятельности и поведения реализуются только применительно к определенным условиям. Ни 1 образец не задает сам по себе четкого множества возможных реализаций. Каждый человек является участником очень большого числа эстафет, а, принимая решение, имеет в поле своего зрения сразу много образцов, составляющих некоторое целое - нормативную систему. Относительно стационарные эстафеты возможны только при сохранении примерно одного и того же нормативного контекста, т. е. тогда, когда участники действуют в одних и тех же нормативных системах.

Текст похож на фотографию или портрет, на к-м раз и навсегда застыла чья-то многозначит. улыбка (чеширского кота) – улыбка есть, но не понятно, кто улыбается.

Можно изучать процессы в историческом развитии или же те среды, те объекты, которые в эти процессы включены в тот или иной момент, в том или ином синхронном срезе. Эстафету можно охарактеризовать через описание поля ее реализаций, но в такой же степени характеристика поля - это описание соответствующих эстафет.

Свойство существует как набор предметов или явлений, способных, в принципе, вступать во взаимодействие – атрибутивный набор. Понятие - это тоже атрибутивный набор, куда входят класс объектов, образующих имя, и нормативная система или системы, в рамках к-х реализ-ся в дан. момент или м. б. реализованы эстафеты исп-ния имени.

Понять морфологию знания - значит выявить все те эстафеты и нормативные системы, которые обусловливают «знаниевость» текста, тот факт, что мы понимаем текст как ответ на определенный вопрос, как указание на способ решения определенной задачи.

Описание эстафеты предполагает фиксацию хотя бы двух типов характеристик: 1) кто и кому передает «эстафету»; 2) что именно передастся. То, что подразумевают обычно в гуманитарных науках под пониманием, есть не что иное, как описание содержания образцов. Понимание текста в буквальном смысле слова - это непосредственное включение в те нормативные системы, которые входят в соответствующий атрибутивный набор. Когда о необходимости понимания говорит, например, М. М. Бахтин, речь идет о некотором описании того, что мы поняли, о построении некоторого текста о тексте. Делая это, мы сталкиваемся с парадоксом Мидаса, ибо наше описание есть одновременно изменение самого понятия, его экспликация.

Принцип дополнительности: При характеристике эстафет или нормативных систем мы либо фиксируем содержание образцов, но тогда оно не соответствует реальным механизмам воспроизведения деятельности, либо фиксируем эти механизмы, но тогда у нас нет возможности описать образцы. Суть дела в том, что описание образца в силу самой природы описания есть помещение его в иной нормативный контекст. А образец сам по себе, т. е. вне контекста, просто не имеет содержания. Реальный путь - это постоянный компромисс между двумя способами описания.