СООТНОШЕНИЕ РЕГУЛЯТИВОВ СО ЗНАНИЯМИ И ЦЕННОСТЯМИ

Регулятивы представляют собою особый вид смыслов, который находит­ся в тесной связи с другими их вида­ми, о которых речь шла выше — зна­ниями и ценностями.

В отличие от знаний регулятивы относятся не к объектам, с которыми человек оперирует, а к операциям, ко­торые он осуществляет над объектами. Конечно, эти операции сами тоже мо­гут стать объектами познания, и тогда строится знание также и о способах осуществления операций, т. е. о регулятивах. Эти знания обычно формули­руются в виде правил. Правило есть эксплицированный в вербальной фор­ме регулятив. Но знание о регулятиве, выраженное в правиле, и сам регуля­тив — не одно и то же.

Различие между ними нетрудно по­нять, если, во-первых, обратить внима­ние на то, что человек способен дейст­вовать в соответствии с определенными регулятивами и при этом совершенно не знать их. Например, ездить на ве­лосипеде и при том не знать, какими способами удерживается равновесие при езде и не уметь сформулировать ника­ких правил, описывающих действи­тельно используемые им способы уп­равления велосипедным рулем и своим телом. Правда, в подобных случаях иногда думают: «Я знаю, как это дела­ется, но не могу сказать, что именно я знаю. Но на самом деле здесь знани­ем называют умение.

Употребление слова «знание» в этом смысле вполне законно с точки зрения языковедения и допускается словаря­ми русского языка. Однако нельзя не заметить, что в данном случае речь идет о «знании» весьма специфическом — неосознаваемом, или как его еще име­нуют, неявном, латентном. Особен­ность его заключается в том, что оно «вплетено» в деятельность и отдельно от нее, т. е. в форме знания как тако­вого, знания «самого по себе», не су­ществует.

Во-вторых, знание о регулятивах ча­сто бывает недостаточно точным, не вполне адекватно отражающим их. Поэтому даже отличное знание текста инструкций и методических руководств обычно еще не означает, что человек способен на деле выполнять регулятивы, которые в них описаны. Студент-медик может знать назубок правила ди­агностики, но без соответствующей тре­нировки он вряд ли в достаточной мере освоит искусство диагноза. Наконец, в-третьих, можно знать регулятивы, и даже знать очень хорошо, но быть не в состоянии действовать в соответствии с ними.

Например, спортивный тренер мо­жет до тонкостей знать, понимать и объяс­нять, как надо выполнить какую-то гим­настическую комбинацию, но вместе с тем не уметь делать ее из-за отсутствия необ­ходимых для этого психофизических ка­честв; а спортсмен-гимнаст может уметь совершать комбинацию, т. е. практически владеть способами ее осуществления, подчинять свои движения определенным регулятивам, не будучи при том способа рассказать, как это он делает, т. е. какими регулятивами руководствуется. (Конечно, может быть и так, что одно и то же лицо совмещает в себе качества, и тренера и спортсмена.)

Люди познают и эксплицируют со­держащиеся в культуре регулятивы. Это, в частности, составляет одну из задач культурологии и других общественных наук. Однако осознанные и эксплицированные в вербальных формулировках регулятивы далеко не исчерпывают всего множества регулятивов, имеющихся в культурном пространстве. Многие из них не осознаются, но тем не менее на практике регулируют поведение людей.

Рассмотрим теперь соотношение регулятивов с ценностями и идеалами Оно определяется тем, что ценности и идеалы выступают как цели, на достижение которых направлена деятельность человека, а регулятивы — как средства организации этой деятельности. Следовательно, ценности и идеилы тоже являются регуляторами чело­веческого поведения, но они представляют собою то, что его стимулирует, а регулятивы — то, как оно должно строиться.

Однако человек может рассматри­вать в качестве ценностей и сами и регулятивы — правила, принципы, спо­собы поведения. Для медиков, приносящих «клятву Гиппократа», принцип «не навреди» (не принеси вреда боя ному) становится не просто регулятивом, не просто нормой их професеиональной деятельности, но также и цен­ностью, символом врачебной этики. Верующие относятся как к величайшей ценности к ритуалам, установленным их религией, — проведению богослужений, поклонению церковным святыням, выполнению обряд и т. д. Русские старообрядцы уходили с насиженных мест в ссылку, шли на смерть, на самосожжение, не желая отказаться от «двуперстия» (обычая креститься двумя пальцами) и некоторых других ритуальных действий, которые они считали нормами «истинного» православия. Известно, какую силу в кругах родовой аристократии имели идеалы дворянской и офицерской чести; однако преклонение перед этими идеалами было сопряжено и с превращением в идеалы принципов поведения, достойного дворянина и офицера.

Вместе с тем регулятивы поведения, принятые в какой-либо культуре или субкультуре, но осуждаемые другой культурой, могут стать в последней антиценносями, вызывающими презрение, ненависть и отвращение. Так относится современный цивилизованный человек к первобытному каннибализму, приемам борьбы с еретиками, применявшимися средневековыми инквизиторами, массовому уничтожению фашистами узников концлагерей в газовых камерах. Антиценностями для нормальных людей являются и нормы поведения, насаждаемые в уголовном мире, в условиях армейской «дедовщины», в среде бюрократов-взяточников.

Таким образом, ценности способны как бы бросать «ценностный отблеск» на регулятивы действий, которые предпринимаются человеком в отношении этих ценностей.

Чем выше в иерархии ценностных ориентаций личности находится ценность, тем больше человек склонен накладывать печать ценности и на регулятивы нацеленного на нее поведения. Поэтому неудивительно, что ценностное отношение в наибольшей мере распространяется на регулятивы поведения, направленного на высшие, финальные ценности. Такие регулятивы, как и сама финальная ценность, становятся сам юценными. Примером тому могут служить принципы нравственности. Личность придерживается их не ради достижения какой-либо цели, а в силу их самоценности.