Новый психологизм» К.Гамсуна. Воплощение концепции «нового психологизма» в романе «Голод»

1890-е годы, на которые приходится расцвет творчества К. Гамсуна, являются важной вехой в истории литературы Скандинавских стран. С конца 1880-х годов в ней происходят глубокие изменения.

На смену литературному движению «Современный прорыв» во главе с датским критиком Георгом Брандесом (Georg Brandes, 1842—1927), требовавшим, чтобы искусство приняло активное участие в решении злободневных общественных задач ( гражданские свободы, равенство полов и т. п.), приходит новое поколение писателей, у которых интерес к натуралистической проблематике сменяется увлечением стариной, бессознательным в психике, «чистой поэзией». Брандесовскому призыву к социальному освобождению личности оно противопоставляет поиск «вечных» начал, индивидуалистический нонконформизм, а «реализму повседневности» — «искусство воображения», открывающее простор для подчеркнутого выражения индивидуальности художника. В духовной жизни Скандинавских стран заметную роль начинают играть сочинения Э. Сведенборга, А. Шопенгауэра и Ф. Ницше.

Выдающийся романист, драматург, критик и эссеист взял своим литературным именем название хутора на севере Норвегии, где прошли его детские годы. Гамсун родился в семье сельского портного. Ему рано пришлось зарабатывать на жизнь собственным трудом — в лавке, учеником сапожника, дорожным рабочим. Учиться Гамсуну довелось лишь в сельской школе, остальных знаний он добился самообразованием. Впечатления, полученные в юности, легли в основу его первых произведений, рассказов «Загадочный человек» (Den gaadefulde, 1877) и «Бьёргер» (Bj0rger, 1879), написанных в подражание крестьянским рассказам Б. Бьёрнсона. Крайняя нужда заставляет Гамсуна в 1882 г. отправиться на заработки в Америку, откуда он через два года, тяжело заболев, возвращается на родину. В 1886 г. он вновь уезжает в Америку и работает там сезонным рабочим, кондуктором трамвая в Чикаго. В 1888 г. Гамсун в Дании, и здесь начинается новый этап его жизни и творчества.

В 1889 г. появляется книга очерков «О духовной жизни современной Америки», в которой, основываясь на собственных впечатлениях, Гамсун подвергает уничижительной критике состояние американского общества. Едко иронизируя над американской демократией, литературой, искусством, системой образования, он приходит к выводу, что в Америке вообще отсутствует какая-либо духовная жизнь. Но еще более важным событием в творческой биографии писателя становится публикация в ноябре 1888 г. в журнале «Новая земля» отрывков из романа «Голод» (Suit), над которым он трудился с лета 1888 г. В 1890 г. роман был издан и мгновенно прославил его имя по всей Скандинавии.

О своеобразии Гамсуна можно судить по его эстетическим оценкам и программным заявлениям — статье «О бессознательной духовной жизни» (От det ubevisste Sjeleliv, сентябрь 1890), являющейся своеобразным комментарием к «Голоду», и прочитанным во время турне по Норвегии в феврале — октябре 1891 г. трем докладам: «Норвежская литература» (Norsk litteratur), «Психологическая литература» (Psykologisk litteratur) и «Модная литература» (Modelitteratur). В докладах Гамсун резко критиковал отечественную литературу главным образом за отсутствие в ней психологической глубины. Отдавая должное национальным литературным гениям, «четверке великих» — Х. Ибсену, Б. Бьёрнсону, А. Хьелланну и Ю. Ли, — Гамсун тем не менее считает, что ими создана словесность социального, а не психологического рода. «Литература эта, материалистическая по сути, интересовалась больше нравами, нежели людьми, а значит, общественными вопросами больше, нежели человеческими душами». Поэтому, например, у Бьёрнсона, «самого влиятельного среди нас писателя, ведущей силы в национальной литературе», психология персонажей выписана «поверхностно и грубо». У Хьелланна же, без которого «норвежская литература зияла бы невосполнимой пустотой», представлены «характеры» и «типы», но отнюдь не «психологические индивидуальности». Вроде бы мастер психологического анализа Ю. Ли, по мнению Гамсуна, «так и не смог внести в него что-то новое». И даже Ибсен как психолог «не сумел подняться выше других». «Все дело в том, — подчеркивает Гамсун, — что наша литература следовала демократическому принципу и, оставляя в стороне поэзию и психологизм, предназначалась для людей, духовно недостаточно развитых». Впрочем, критика драматургии Ибсена не безоговорочна: в театре с его специфическими законами, на взгляд Гамсуна, «вообще нет художника, которого с полным основанием можно было бы назвать тонким психологом». Он считает, что искусство драмы не претерпело глубоких изменений со времен Мольера и Шекспира, несмотря на то, что «в эпоху Шекспира люди были куда менее сложными и противоречивыми, чем сейчас».

Современный человек, по мысли Гамсуна, вовлечен в неизвестный ранее «нервный» темп жизни. Он «в буквальном смысле слова непоследователен» в своих действиях и потому должен изображаться по-новому. Главная задача новейшего художника — исследовать сложный внутренний мир человека, «высветить его душу, изучить ее со всех точек зрения, проникнуть во все ее тайники». Обосновывая свое неприятие бытописательной прозы, Гамсун мечтает об искусстве утонченно психологическом и капризном по своему рисунку. Предмет его изображения — иррациональная сторона сознания.

Отвергая искусство, ориентированное на создание «типов» и «характеров», Гамсун ссылается прежде всего на художественный опыт Достоевского. Он восхищается глубиной и точностью его психологизма, исподволь раскрывающего самый сокровенный смысл поступков его персонажей: «Никто не проник так глубоко в сложную человеческую натуру, как Достоевский. Нет такой меры, которой можно было бы измерить его талант. Он обладал безупречным психологическим чутьем, был ясновидцем. Он — единственный в своем роде».

Так же, как и Достоевского, к числу «проницательных художественных талантов» Гамсун относит Стриндберга, называя его «живым воплощением эпохи, пытливо и настороженно вникающим во все новое». По словам Гамсуна, Стриндберг подметил как несостоятельность господствующего ныне подхода к психологическому анализу, так и его неспособность передать внутренний мир душевно нецельного, колеблющегося в своих решениях современного человека, вследствие чего предпринял отважную попытку «ввести более современную психологию». Гамсун восхищается и неповторимым личным своеобразием Стриндберга — живым воплощением «современного нервного человека».

Помимо Достоевского и Стриндберга сильное влияние на Гамсуна оказывает Ницше. От Ницше у него презрительное отношение к «массе», к демократии, к идее всеобщего равенства. В духе ницшевских работ («Утренняя заря», «Человеческое, слишком человеческое», «Веселая наука») он обрушивается на английский либерализм, позитивистскую этику, любую разновидность «компактного большинства». Гамсун преклоняется перед некоей «духовной аристократией», обладающей развитым интеллектом и особой нервной конституцией. Именно утонченным, избранным натурам он адресует свое искусство. В знаменитых словах Гамсуна о «безграничном хаосе ощущений, причудливой жизни фантазии, загадочности нервных явлений, то есть всей подсознательной душевной жизни», которую он хочет отразить в своих художественных произведениях, очевидна приверженность особой трактовке человеческой личности. В ней по-неоромантически совмещены противоположности — романтическое искание Идеи и пробужденное натурализмом доверие к стихийным порывам плоти. Этот особый, поставленный на физиологическую почву, иррационализм — основа творческих исканий Гамсуна в 1890-е годы.

Новое понимание задач писателя дает Гамсуну импульс к написанию романа «Голод» (1890), который сам писатель определял не как роман, а как серию анализов человеческой души. Датский писатель и критик Эдвард Брандес с восхищением отозвался о книге, сказав: «Рассказ сразу захватил меня. И чем дальше я читал, тем больше он мне нравился. Рассказ был не просто талантлив, как многие другие произведения. В нем было нечто большее. Что-то от Достоевского…»[2]. «Голод» стал этапным произведением не только в норвежской, но и в мировой литературе, открыв сложную психологию, зачастую психологию бессознательного.

Обращаясь к Георгу Брандесу, Кнут Гамсун говорил, что стремился исследовать в романе «живую человеческую душу», привлёкшую его внимание чрезвычайной «впечатлительностью и подвижностью», для чего ему потребовалось принести в жертву традиции прежнего романа. По его словам, он писал «не роман, но книгу», в которой нет места банальным литературным приёмам. Там нет «каких-либо писательских выдумок: балов, свадеб, прогулок на природе и т. п.» Писатель предложил называть произведение «серией анализов» душевного состояния героя^[5]. Гамсун согласился с замечанием Брандеса, что произведение не является романом в общепринятом смысле этого слова. Сам писатель никогда не употреблял термин «роман» по отношению к «Голоду», предпочитая называть его «книга» или «статья», а каждую из его четырёх частей как «пьесу»

Роман «Голод» имеет автобиографический характер. А. Сергеев обращает внимание на то, что, хотя в издании 1890 г. нет ссылки на время происходящих событий, в отрывках романа, опубликованных в журнале «Политиккен» в 1888 г., начало «Голода» звучало так: «Это было два года назад…», т.е. речь идет о том периоде, когда Гамсун жил в столице Норвегии, но под угрозой голодной смерти вынужден был вновь уехать в Америку. Собственные переживания, которые легли в основу книги, помогли Гамсуну создать особое произведение, художественное своеобразие которого прежде всего в том, что повествование в нем полностью подчинено задачам психологического анализа. Отсюда – особая форма: не роман в обычном понимании, а серия анализов душевного состояния героя, манера написания которых предвосхищает технику «потока сознания», позднее разработанную Д. Джойсом в «Улиссе»[3].

В романе «Голод» все внимание автора сконцентрировано на раскрытии внутреннего мира одинокого, голодающего человека, затерянного в большом холодном городе. Роман начат с того, что герой просыпается в своей бедной, неуютной каморке на чердаке и словно впервые видит крайне убогую обстановку. Первое, что видит герой при пробуждении, - – «жирную, огромную рекламу булочника Фабиана Ольсена, расхваливающую свежеиспеченный хлеб». Внимание голодающего героя не случайно задерживается на хлебе: этот факт фиксирует его подсознание. В то же время по ходу повествования становится ясно, что недоедание длится уже долгое время, из-за чего мысли героя постоянно останавливаются на своих физиологических ощущениях. На первых страницах вместе с рекламой хлеба Гамсун подробно описывает различные мелочи, которые, кажется, не имеют значения – объявления, кресло-качалка, вид из окна, пустырь. Все эти детали передают состояние героя, разрозненность его впечатлений, нестройность мыслей, сформировавшихся в результате систематического голодания.

В еще большей степени герой страдает от голода духовного, от голода любви и творчества. Но второе важнее. Именно творческий порыв определяет резкую смену его настроений, внушает как гордое ощущение своей избранности, так и интерес к происходящему на городских улицах. И вот воображение начинает причудливо раскрашивать действительность: газетный сверток в руках у незнакомого старика становится «опасными бумагами», понравившаяся молодая женщина — неземной красавицей с экзотическим именем Илаяли. Об этой красавице в сознании героя начинает складываться целый роман. Даже звучание имен должно помочь созданию образа, считал Гамсун. Однако воображение не только увлекает героя в мир фантазий и творчества, но и становится источником его отчуждения. «Чудаковатость» мечтателя приводит к катастрофе в любви: женщина, которую он хотел видеть «царицей» своего воображения, готова отдаться ему, но, открыв, что этот «голод» не связан с ее реальной плотской привлекательностью, отвергает молодого человека. Так и в отношениях с сочувствующими людьми гамсуновский герой не знает, как провести черту между разными ликами своего «я». Концовка романа суггестирует мысль о том, что он созрел для творчества, но каким именно будет это искание высшего смысла, читатель так и не узнает. Впрочем, это и неважно. Герой как был, так и остается словно вне пределов обычного человеческого существования, где он чувствует себя чужим, никому не нужным.

Гамсун не дал имени своему герою, но по ходу повествования становится ясно, что человек этот знал когда-то лучшие времена. Он достаточно образован, чтобы рассуждать о живописце Корреджо, о Канте, Ренане и философском познании, путешествуя по городу, он вспоминает – «большую, с двумя окнами, гостиную на Хегде-хауген, где когда-то жил» (перевод мой – С.Р.), а среди его знакомых были художник, служащий банка, редактор журнала.

Для иллюстрации концепции нового психологизма Гамсун выбирает объектом исследования обнищавшего интеллигента, чтобы максимально обострить психологический конфликт, чего нельзя сделать, наблюдая за обычным бедным и необразованным человеком. Герой неизменно испытывает обостренное чувство порядочности, хочет выглядеть со стороны лучше, чем есть на самом деле, поэтому мы можем видеть не только его истинную сущность, но и тот «образ», который он хочет создать. Он отдает последнюю крону нищему, чтобы показаться ему богачом, отказывается от обеда, так как создал вокруг себя ореол преуспевающего журналиста. Автор постоянно указывает на раздвоение личности: нищий и голодный, в изношенном костюме, не способный сконцентрироваться на одной мысли, герой настоящего, он вместе с тем несет в себе знания прошлых времен, что и дает возможность Гамсуну с необычайной полнотой и яркостью сложный, исполненный противоречий мир его души.

Другим моментом, обостряющим и усугубляющим положение героя «Голода» является его глубокое одиночество. Находясь в огромном городе, он ни к кому не может обратиться за помощью: вспыхнувшие надежды тают одна за другой, когда он узнает об отъезде друга-студента или получает отказ в помощи у приказчика магазина. Гамсун подчеркивает замкнутость человека в оболочке своей индивидуальности, что делает невозможным взаимопонимание между людьми. Мысль об одиночестве человека в большом городе, Гамсун будет развивать и дальше, пока не сформирует концепцию ухода к природе, к своим корням в романе «Плоды земли». Герой романа одинок не только в мире себе подобных, среди «кишащего людьми» города, - он не понимает, почему Бог именно на него возложил бремя лишений и скитаний. Пастор, которого рассказчик не застает дома, также не может объяснить это. Переживания, духовный и физический голод, беспросветное одиночество и равнодушие людей настолько озлобляют его, что он не раз просит себе смерти, а порой откровенно богохульствует. Для читателей того времени это было неприемлемо, «ужасно непристойно», как пишет Туре Гамсун. Мотив одиночества, человеческой разобщенности, богооставленности показывает, что «Голод» включал в себя настроение и проблематику, которые станут характерными для литературы ХХ века.

Продолжительная вынужденная голодовка, помноженная на обостренное чувство собственного достоинства и одиночество, представляют те факторы, с помощью которых Гамсун показывает предельно индивидуальные и скрытые от поверхностного наблюдателя особенности душевных переживаний человека, именно они составляют основу концепции нового психологизма. Истерзанный голодом рассказчик восклицает: – «Каких только ощущений не испытывает голодный человек!» Предоставленный самому себе он анализирует свои ощущения, постоянно задается вопросом:– «Что это за новое мучительное ощущение добавилось теперь к остальным?» Гамсун пристально следит за своим героем и отмечает, как под воздействием голода проявляет себя его физиология и психология: как меняется его восприятие мира, как прогрессирует нервозность, как разрушаются представления о честности.