Основа человеческого счастья

Наверное, можно объяснить, почему слова «труд» и «учение» не ласкают слух. Проницательный русский философ Ильин называл подобного рода «термины» пошлыми и постылыми штампами. У Пушкина и Гоголя таких постылостей не сыщешь. Психологи упорно вместо этих слов употребляют «деятельность»: умственная, физическая...

Даже в Министерстве образования в управлении дошкольного воспитания мне заметили: «Согласитесь, эти слова режут слух».

Удивительный парадокс: когда-то провозглашали труд высшей нравственной категорией и делали все возможное, чтобы отучить от работы, отучить в детском саду, в школе, в семье, на производстве. Нет ничего в мире случайного. Неприязнь вызывает все, что хоть как-то напоминает тоталитарный режим: «Труд делает человека свободным» {Гитлер), «Труд перевоспитывает» (Мао), «Труд — дело чести, доблести и геройства» (Сталин). Этот последний призыв чаще всего встречался за колючей проволокой гулаговских просторов. Труд соединялся не со свободой и любовью (как у Ильина, Бердяева, да и во всей общечеловеческой культуре), а с неволей, ненавистью: труд исправительный, труд-перевоспитание, труд-наказание и даже... принудительное лечение трудом.

Сегодня только и слышишь: надо возрождать традиции. А какие? Никто не говорит, что надо трудиться в поте лица, — главная традиция! Только труд, согретый свободой и любовью, очищает душу, воскрешает лучшее в человеке, облагораживает. Через собственное усилие человек приближается к Богу, творит культуру. Через любовь и волю культура приобретает над человеком желанную «деспотическую власть» — это мысль Бетховена, который трудился почти круглосуточно.

Специально изучал способы приобщения к труду на Востоке, в Средней Азии, во многих странах. Врезался в память сюжет: обожженный солнцем до черноты в рубцах узбек Махмуд Сеатов. Он напомнил мне сосланного в северные

снега моего друга Афоньку, одним топором сбившего целую деревню, крохотного, с цепкими и крепкими запястьями. У Махмуда такие же руки. Он в четыре утра выводил пятерых своих детей (60 градусов на солнце, я не мог там и десяти минут простоять) — в лихорадочный озноб кидало, а дети трудились по пятнадцать часов. Они «осваивали» гору, разбивали виноградники — адская работа, а потом такой же ад на хлопке. Отец печально рассуждал: «Конечно же, не дадут заработать, но мне даже не это важно...». — «А что же?» — «Приучить детей к труду. Это самое большое наследство, которое я смогу оставить детям».

Полуграмотный крестьянин почти слово в слово повторил мысль великого русского педагога Ушинского: «Сознательный и свободный труд один способен составить счастье человека, а наслаждения являются лишь сопровождающим явлением. Но труд потому и труд, что он труден, а потому и дорога к счастью трудна».

Я просил наших музыкантов, побывавших в Японии: «Назовите ваше самое сильное впечатление». Ответ: «Годовалый малыш — в одной руке совок, в другой веник». Несколько лет подряд я опрашивал подростков США, Австралии, Японии, Европы, России, специальными социологическими методами выявлял истинную картину занятости трудом. В летний период зарубежные дети трудятся до 15 часов в сутки, а наши — в пределах получаса — в магазин за хлебом, убрать постель и прочее. Один калифорнийский подросток, сын фермера, сказал: «Летом нам приводится работать и по 24 часа. Отсыпаемся в машине, когда возим зерно в Лос-Анджелес». Я спросил у этого мальчика: «С каких лет работаешь?». Он ответил: «Деньги на мой счет стали поступать, когда мне было года три». — «Что же ты делал?» — «Поливал растения из шланга». А когда ему стукнуло четырнадцать, у него на счету было столько, чтобы купить машину или квартиру, компьютер, видеотехнику, мотоцикл он уже приобрел.