Свой окончательный отъезд в Вальдцель Кнехт решилперенести на весну, когда обычно происходила большая публичнаяИгра -- Ludus anniversarius, или sollemnis{2_6_01}. Хотя порарасцвета этих Игр давно уже миновала, навсегда уйдя в прошлое,-- пора, когда ежегодная Игра длилась многие недели, когда совсех концов света на нее съезжались высокопоставленные ипредставительствующие лица, -- все же весенние съезды в ихторжественной Игрой, продолжавшейся от десяти до четырнадцатидней, были для касталийцев крупнейшим праздничным событиемгода, праздником, не лишенным высокого религиозного иэтического значения, ибо он объединял представителей всех,отнюдь не всегда единодушных направлений и тенденций Касталии,как бы устанавливая мир между себялюбиями отдельных дисциплин ипробуждая воспоминания о единстве, возвышавшимся над ихмножественностью. Для верующих праздник обладал таинственнойсилой подлинного посвящения, для неверующих был, по меньшеймере, заменой религиозного обряда, и для тех, и для других --омовением в чистейших источниках прекрасного. Так некогда"Страсти" Иоганна Себастьана Баха (не столько в пору ихсоздания, сколько в то столетие, которое последовало за ихвозвращением миру) были для участников и слушателей отчастиподлинным религиозным действом и таинством, отчастиблагоговейным созерцанием и заменой, веры, для всех же вместе-- торжественной манифестацией искусства и creatorspiritus{2_6_02}. Кнехту не стоило большого труда получить одобрение своегоплана как у монастырских инстанций, так и у своей Коллегии. Онеще не мог реально представить себе, каково будет его положениепосле приезда в маленькую республику Vicus lusonim, однако онпредполагал, что очень скоро на него возложат почетное бремякакой-нибудь должности или поручения. Покамест же он радовалсявозвращению, встрече с друзьями, предстоящему празднику,наслаждался последними совместными занятиями с отцомИаковом{2_6_06}, с достоинством и не без удовольствия принимаявсевозможные знаки благорасположения, каковыми настоятель икапитул сочли необходимым осыпать его при проводах. Затем онотправился в путь, не без щемящего чувства расставания сполюбившимся местом и с пройденным отрезком жизни, однако врезультате созерцательных упражнений, предназначенных дляподготовки к ежегодной Игре (он проделал их без руководителя ибез товарищей, но строго придерживаясь предписаний), у негопоявилось и предпраздничное настроение. Оно не ухудшилосьоттого, что ему не удалось уговорить отца Иакова принять давноуже последовавшее приглашение Магистра Игры и поехать вместе сним на праздник: Кнехту была вполне понятна сдержанностьстарого антикасталийца, сам же он на некоторое времяпочувствовал себя освободившимся от всех стеснявших егообязанностей и полностью отдался предвкушению ожидаемыхторжеств. У праздников свои законы. Полностью провалиться настоящийпраздник никогда не может, даже при неблагосклонномвмешательстве высших сил; для твердого в вере крестный ход ипод ливнем сохраняет свою торжественность, его не обескуражит иподгоревшее праздничное угощение, а потому для адепта Игрыкаждый годичный Ludus есть праздник и а некотором родесвященнодействие. Тем не менее, как все мы хорошо знаем, бываютпраздники и Игра, когда все особенно ладится, одно окрыляет ивозвышает другое, это случается и с музыкальными, и стеатральными представлениями, которые без явно видимых причин,словно по волшебству, достигают необычайных вершин, оставляя вдуше участников глубокий след, в то время как другие, ничем нехуже подготовленные. Остаются не более чем добросовестнойработой. Поскольку рождение подобного возвышенного чувствазависит в какой-то мере и от душевного состояния участника,следует признать, что Кнехт был наилучшим образом подготовлен:никакие заботы не угнетали его; он с почетом возвращался счужбины и пребывал в радостном ожидании грядущего. Однако на сей раз Ludus sollemnis не было суждено статьосененным чудом, особо освященным и сияющим праздником.Ежегодная Игра была на этот раз безрадостной, поразительнонесчастливой, чуть что не полностью провалившейся. Хотя многиеиз присутствовавших испытали возвышенные чувства иблагоговение, но, как и всегда в таких случаях, собственноустроители и ответственные лица особенно остро ощутилисгустившуюся над всем праздником тягостную атмосферу неудачи,непрестанных помех и просто невезения. По Кнехт не был средитех, кто особенно болезненно переживал все это, хотя,разумеется, и он испытал некоторое разочарование в своихвозвышенных ожиданиях; тем не менее ему, не бывшемунепосредственным участником и не несшему никакойответственности, удалось в те дни, несмотря на то что торжествоне было осенено благодатью истинной святости, проследитьблагоговейно за всей весьма остроумно построенной Игрой и безпомехи дать отзвучать в себе медитации, ощутить в благодарномпорыве знакомую всем гостям этих Игр атмосферу празднества ижертвоприношения, мистического слияния всей общины слушателейвоедино у ног божества, что торжественная Игра способна внушитьдаже тогда, когда она для самого узкого круга устроителей"провалилась". Но и он не остался нечувствительным к роковомупредопределению, тяготеющему над этим празднеством. Сама игра,план ее и структура были без изъяна, как и все игры МагистраТомаса, более того, эта игра была одной из самых впечатляющих,самых наивных и непосредственных его игр. Но исполнение еепреследовал злой рок, и в Вальдцеле до сих пор о ней не забыли. Когда Кнехт за неделю до начала торжества прибыл вВальдцель, чтобы отметиться в канцелярии Селения Игры, егопринял не Магистр, а его заместитель Бертрам, который хотя ивесьма любезно приветствовал его, однако довольно сухо инесколько рассеянно сообщил, что досточтимый Магистр на дняхзаболел, а он, Бертрам, недостаточно информирован о миссииКнехта. Посему он не может принять у него отчет, а проситКнехта отправиться в Хирсланд, доложить о себе руководствуОрдена, там же официально отметить свое возвращение и ожидатьдальнейших приказаний. То ли голосом, то ли каким-нибудь жестомКнехт выдал свое недоумение по поводу холодного и чересчур ужкраткого приема, и Бертрам поспешил извиниться. Да простит егоколлега, если он его разочаровал, но пусть он пойметнеобычайность данной ситуации: Магистр прикован к одру болезни-- и это накануне ежегодной Игры, и никто не в состояниисказать, сможет ли Магистр ею руководить или это придетсясделать ему, его заместителю. Болезнь Досточтимого не могланагрянуть в более затруднительный и щекотливый момент. Он,разумеется, всегда готов исполнить официальные обязанностиМагистра, но в столь краткий срок достойным образомподготовиться к большой Игре и взять на себя руководство ею --это, как он опасается, будет свыше его сил. Кнехту было жаль этого явно убитого неожиданным оборотомдела и несколько потерявшего равновесие человека; не в меньшеймере он сожалел и о том, что в таких руках будет сосредоточенався ответственность за успех торжества. Слишком уж долгое времяКнехт провел вне Касталии и потому не мог знать, скольобоснованны опасения Бертрама, ибо тот -- и это самое скверное,что может стрястись с заместителем, -- с некоторых пор лишилсядоверия элиты, так называемых репетиторов, и положение егодействительно можно было назвать затруднительным. С грустьюКнехт думал о верховном мастере Игры, безупречно владевшейклассической формой и иронией, об этом совершенном Магистре ирыцаре; Иозеф ведь так предвкушал встречу с ним, так надеялся,что тот выслушает его и вновь введет в маленькую общину адептовИгры, быть может, даже в какой-нибудь ответственной должности.Присутствовать при том, как Магистр Томас величаво дирижируетторжественной Игрой, трудиться под наблюдением его зорких глаз,прилагать старание, дабы заслужить его похвалу, всегда былогорячим желанием Кнехта: теперь же, узнав, что болезнь закрылаему доступ к Магистру и его, Кнехту, передали другиминстанциям, он испытывал горькую боль и разочарование. Правда,в какой-то мере это компенсировалось почтительнойдоброжелательностью, более того, даже дружественностью, скакими его приняли и выслушали секретарь Ордена и господинДюбуа. Из первой же беседы с ними он узнал, что в римскомпроекте его не намерены более использовать и что его желаниевернуться в Вальдцель и к Игре удовлетворено. Для начала емупредложили занять квартиру в доме для приезжих Vicus lusorum инесколько освоиться, а также присутствовать при ежегодной Игре. Вместе с другом Тегуляриусом он посвятил оставшиеся допразднества дни посту и упражнениям в медитации и принялблагоговейное и благодарное участие в той необычной Игре,которая оставила после себя столь неутешительные воспоминания. Странная эго должность -- заместителя Магистра, которогоиногда называют "тенью", особенно когда речь идет о заместителеМагистра музыки или Магистра Игры. У каждого Магистра естьзаместитель, его не назначает Верховная Коллегия, а Магистр самвыбирает его из небольшого круга кандидатов, неся полнуюответственность за все его поступки и подпись. Для кандидатаэто великое отличие и знак высшего доверия, если Магистризберет его своим заместителем, тем самым делая его своимближайшим сотрудником, как бы правой рукой; всякий раз, когдасам Магистр по каким-либо причинам отсутствует, заместительисполняет его обязанности, правда, не все: так, при голосованиив Верховной Коллегии он имеет право выступать только в ролипередатчика мнения своего шефа, но ему не разрешено участвоватьв прениях, вносить предложения и тому подобное. И все же, хотяназначение кандидата заместителем всемогущего Магистра ставитего на высокий пост, порою Весьма представительный, оноозначает тем не менее что-то вроде преждевременной отставки,ибо в рамках официальной иерархии заместитель представляетсобой некий обособленный случай: ему поручают выполнение весьмаважных функций, оказывают почет, но в то же время лишаютнекоторых прав и возможностей, которыми пользуются всеостальные. Два обстоятельства характеризуют его исключительноеположение: заместитель не отвечает за свои действия вдолжности, и путь вверх по дальнейшим ступеням иерархии ему рази навсегда заказан. Правда, это закон неписаный, но его легковычитать в истории Касталии: не было ни одного случая, чтобыпосле смерти или низложения Магистра место это заняла бы его"тень", которая так часто заменяла его при жизни и самосуществование которой, казалось бы, предопределяло ее внаследники. Подобная практика как бы умышленно подчеркиваетнепреодолимость рубежа, представляющегося весьма непрочным иподвижным: граница между Магистром и его заместителем выступаеткак некий символ границы между должностью и личностью. Итак,касталиец, вступая на высокий пост заместителя, окончательнопрощается с перспективой самому когда-нибудь стать Магистром,слиться с облачением и регалиями, которые так часто,представляя Магистра, носит на себе, но вместе с тем онполучает странное и двусмысленное право перекладывать вину засовершенные ошибки на плечи своего Магистра, который одиндолжен отвечать за него. И действительно, бывали случаи, когдаМагистр становился жертвой избранного им заместителя и из-загрубого упущения, совершенного последним, вынужден был уходитьв отставку. Прозвище, которым в Вальдцеле наградили заместителяМагистра Игры, вполне оправдывается его странным положением.:как его связью, почти идентичностью с Магистром, так ипризрачностью его официального существования, как бы лишенногосубстанции. Его именуют, как уже сказано, "тенью". Уже многие годы роль "тени" при Магистре Томасе фон дерТраве{2_5_06} исполнял человек по имени Бертрам, которомунедоставало скорее удачи, нежели одаренности или доброй воли.Это был отличный мастер Игры, что, собственно, само собойразумелось, по меньшей мере неплохой учитель и добросовестныйчиновник, бесконечно преданный своему Магистру; тем не менее онв последние несколько лет потерял всякое расположениедолжностных лиц и восстановил против себя подрастающеепоколение элиты, поскольку же в нем не было ничего от рыцарстваего повелителя, он лишился всякой уверенности и покоя. Магистрне расстался с ним, а все эти годы всячески оберегал его отстолкновения с элитой, все реже и реже использовал его дляпубличных выступлений, поручая ему заниматься в Канцелярии иАрхиве. Вот этот-то незапятнанный, но нелюбимый или ставшийнелюбимым человек, которому счастье явно отказывало вблагосклонности, из-за болезни своего Магистра неожиданно сталво главе Vicus lusorum, и в случае, если бы ему действительнопришлось руководить торжественной Игрой, во время празднестваоказался бы на самом видном посту во всей Педагогическойпровинции. Справиться с подобной задачей он мог только, если быему оказали доверие и поддержку большинство мастеров Игры или,по меньшей мере, репетиторы, а это, к сожалению, не имеломеста. Вот и случилось, что на сей раз Ludus sollemnis сталадля Вальдцеля тяжким испытанием, почти катастрофой. Только за один день до официального начала Игры былообъявлено, что Магистр серьезно болен и не в состоянии взять насебя руководство. Неизвестно, входила ли задержка этогоизвестия в намерения самого больного, который, возможно, допоследней минуты надеялся, собрав все силы, все же возглавитьИгру, но, вероятно, болезнь его была чересчур серьезной, чтобыон мог лелеять подобные надежды, а "тень" совершила ошибку,оставив Касталию до последнего часа в неведении об истинномположении дел в Вальдцеле. Впрочем, была ли подобная задержкаошибкой -- вопрос спорный. Если он ее и совершил, то,несомненно, с благой целью, не желая заранее умалять значениеторжества и отпугнуть почитателей Магистра Томаса от поездки вВальдцель. И если бы действительно все шло гладко, если бымежду вальдцельской общиной адептов и Бертрамом существовалосогласие, "тень" -- и это было бы вполне вероятно -- обрела бывсе достоинство подлинного заместителя, и отсутствие Магистрамало бы кто заметил. Бесполезно высказывать по этому поводудальнейшие предположения; нам просто казалось необходимымотметить, что Бертрам вовсе не был столь безусловно неспособными еще того менее недостойным, как, считало тогда общественноемнение Вальдцеля. Нет, он был жертвой в гораздо большей мере,чем виновником. Как и во все предыдущие годы, в Вальдцель стали съезжатьсягости, чтобы присутствовать на больших торжествах. Многиеничего не подозревали, другие были озабочены состояниемМагистра Игры и полны нерадостных предчувствий. Повсюду, как всамом Вальдцеле, так и в окружающих его селениях, встречалисьнезнакомые лица, почти в полном составе прибыло руководствоОрдена и Воспитательной Коллегии. Многочисленные праздничнонастроенные гости съехались из отдаленных уголков страны ииз-за рубежа, заполнив все гостиницы. Как обычно, праздникначался еще накануне официального открытия медитацией, во времякоторой, начиная с первого удара колокола, вся праздничнаяпублика погрузилась в благоговейное молчание. На следующее утропрозвучали концерты и была провозглашена первая часть Игры, атакже объявлены медитации на обе музыкальные темы этой первойчасти. Бертрам в торжественном облачении Магистра Игры держалсяс достоинством, владел собой, только выглядел очень бледным идень ото дня казался все более переутомленным, нездоровым,впавшим в резиньяцию, а в последние дни и впрямь стал походитьна тень. Уже на второй день официальных торжествраспространился слух, будто бы состояние здоровья МагистраТомаса ухудшилось, его жизни угрожает опасность, и в тот жевечер среди посвященных постепенно стала рождаться легенда обольном Магистре и его "тени". Легенда эта, возникшая в самом узком кругу репетиторов,утверждала, будто Магистр не только хотел, но и мог взять насебя руководство Игрой, однако, дабы утешить честолюбие своей"тени", принес эту жертву и передал бразды правления Бертраму.Теперь же, в связи с тем, что Бертрам явно не справляется свозложенной на него высокой обязанностью и вся Игра грозитобернуться разочарованием, больной Магистр, сознавая своюответственность за "тень" и за ее провал, чувствуетнеобходимость взять на себя расплату за чужие грехи; именноэто, а не что-нибудь иное, и является причиной ухудшения егоздоровья и скачка температуры. Разумеется, то был неединственный вариант легенды, но его придерживалась элита,утверждая недвусмысленно, что она, элита, это честолюбивоеподрастающее поколение, воспринимает сложившуюся обстановку кактрагическую и не намерена принимать в расчет никаких уклончивыхи половинчатых объяснений, замазываний и приукрашивания этойтрагедии. Почет, которым пользовался Магистр, и неприязнь к его"тени" взаимно уравновешивались. Бертраму вслед неслисьпроклятия и пожелания всяческих бед, невзирая на то, чтопострадать от этого должен был сам Магистр. Днем позже из уст вуста передавался рассказ о том, будто Магистр призвал к своемуодру заместителя и двух старост элиты, заклиная их хранить мир,чтобы не сорвать праздник, еще через день поползла молва, будтобы Магистр продиктовал завещание и сообщил Верховной Коллегииимя человека, которого он желал бы видеть своим преемником.Назывались даже имена. С каждым днем, вместе с известиями обухудшении состояния больного, множилось и число слухов, и как вторжественном зале, так и в гостиницах заметно падалонастроение, хотя никто не позволил себе, не дождавшисьокончания Игры, покинуть Вальдцель. Над праздником нависламрачная туча, однако, несмотря на это, внешне все развивалосьпо заранее намеченному плану, хотя о радостном подъеме, стольхарактерном для ежегодных Игр и обычно ожидаемом всемиприсутствующими, разумеется, уже не могло быть и речи. А когдав предпоследний день Игры создатель ее, Магистр Томас, навекизакрыл глаза. Верховной Коллегии не удалось избежатьраспространения этого известия, и, как ни странно, кое-кто изучастников с облегчением воспринял подобное разрешениезапутанной ситуации. Ученика Игры и особенно элита, хотя им ине было дозволено до окончания Ludus sollemnis надеть траурныеодежды и прервать строго предписанное чередование игровыхдействий и медитаций, единодушно отметили, последнийторжественный акт и праздничный день как день траура поусопшему, окружив Бертрама, измученного бессонницей, бледного ивсе же продолжающего с полуприкрытыми глазами руководить Игрой,атмосферой ледяного недоброжелательства и одиночества. Иозеф Кнехт, связанный через Тегуляриуса с элитой и какопытный мастер Игры чрезвычайно остро ощущавший подобныетечения и настроения, все же не поддался им и, начиная счетвертого или пятого дня, даже запретил своему другу Фрицуотягощать его сообщениями о болезни Магистра. Отлично понимая ичувствуя, какая трагическая тень легла на празднество, он сглубокой скорбью думал о Магистре, со все возраставшейнеприязнью, однако и с сочувствием, -- о его "тени", словно быосужденной умереть вместе со своим повелителем; но в то жевремя он стойко противился всякому воздействию на себя какправдивых, так и вымышленных сообщений, никому не позволялнарушить свою предельную концентрацию ц с радостью отдалсятечению прекрасно построенной Игры, переживая торжество,вопреки всем треволнениям и мрачным слухам, в состояниисерьезном и возвышенном. "Тень" -- Бертрам, к счастью, былизбавлен от непременного в подобных случаях приемапоздравителей и официальных лиц, традиционный День Радостистудентов Игры также был отменен. Как только отзвучал последнийтакт торжественного музыкального финала, Верховная Коллегияобъявила о смерти Магистра, и в Vicus lusorum начались днитраура, которого строго придерживался и живущий в гостевомфлигеле Иозеф Кнехт. Обряд похорон Магистра Томаса, чью память и поныне глубокочтят потомки, был совершен с обычной для Касталии скромностью."Тень" -- Бертрам, напрягая последние силы, до конца сыгралсвою немалотрудную роль. Осознав свое положение, он испросилсебе отпуск и удалился в горы. В селении адептов Игры, да и во всем Вальдцеле, воцарилсятраур. Можно предположить, что никто не поддерживал близких,определенно дружественных отношений с покойным Магистром, ноего превосходство, чистота и благородство помыслов, вкупе свыдающимся умом и совершенным чувством формы сделали из негоправителя, какие в демократически устроенной Касталии не так ужчасто встречаются. Им можно было гордиться. По видимости чуждыйстрастям, любви, чувству дружбы, он с тем большим правом могслужить идеалом для юношества, и его достоинство, княжескаяосанка, кстати, принесшая ему ласково-ироническое прозвище\2_3_08} течет и течет, не зная конца. Отсюда, из мираобразов, медитатор отыскал путь в мир покоя и вернулся издолгого самопогружения ободренным и просветленным, Прошло несколько дней, и руководство Ордена вызвалоКнехта, С ясной душой он явился па зов и, сосредоточенносерьезный, ответил на рукопожатие членов Верховной Коллегии,встретивших его чем-то похожим на братские объятия. Сообщив оназначении его Магистром Игры, ему приказали через два дня дляпринятия присягни посвящения в сан явиться в торжественный зал,тот самый, где так недавно заместитель покойного Магистрапредседательствовал на столь мучительном торжестве, походя напышно украшенное жертвенное животное. По традиции день,оставшийся до посвящения, отводился точно предписанному ипроводящемуся по строгому ритуалу изучению формулы присяги и"Малого устава Магистров", которое сопровождалось медитацией,непременно в присутствии и под руководством двух членовВерховной Коллегии, на сей раз это были канцлер Ордена иMagister mathematicae{2_6_03}. В этот, такой напряженный день,во время отдыха после трапезы Иозеф вспомнил, как его принималив Орден и как его готовил к этому Магистр музыки. По теперьритуал приема не вводил его, как ежегодно сотни других, черезширокие ворота в лоно большой общины: теперь его пропускаличерез игольное ушко в самый узкий высший круг, круг Магистров.Позднее Кнехт признался престарелому Магистру музыки, что в тедни интенсивного самоиспытания ему не давала покоя одна мысль,одно вздорное маленькое наваждение: он страшился той минуты,когда кто-нибудь из Магистров намекнет ему, сколь необычайномолодым он удостаивается высшего сана. Ему пришлось напрячь всесилы, дабы справиться с этим страхом, с этой ребячливо-суетноймыслью, с не отступавшим от него желанием: в случае, есликто-нибудь намекнет на его возраст, ответить: "Так дайте мнеспокойно состариться -- я этого повышения не добивался".Впрочем, дальнейший ход самоиспытания показал ему, чтоподсознательно он был не так уж далек от мысли о подобномназначении и даже желал его. Признавшись себе в этом, он постиги преодолел суетность своей мысли, и на самом деле ни в тотпамятный день, ни позднее никто из коллег не сказал ни слова оего возрасте. Но тем оживленнее комментировалось и критиковалосьизбрание нового Магистра Игры в кругу, из которого вышел самКнехт. Подлинных противников у него не было, но имелисьсоперники, и среди них некоторые старше его годами; к тому же втом кругу никто не намеревался одобрить подобный выбор иначекак в результате определенной борьбы и испытаний или, поменьшей мере, после чрезвычайно пристального и придирчивогонаблюдения. Вступление в должность и первое время в должностипочти всегда означают для нового Магистра путь через чистилище. Инвеститура Магистра не составляет общественноготоржества, ломимо Воспитательной Коллегии и руководства Ордена,на церемонии присутствуют только старшие ученики, кандидаты ивсе должностные лица той дисциплины, которая получает новогоМагистра. Во время самого торжества в праздничном зале МагистрИгры приносит присягу, принимает знаки отличия своего сана(несколько ключей и печатей), затем глашатай Ордена надевает нанего облачение -- особую праздничную ризу, в которой Магиструнадлежит выступать в торжественных случаях, главным образом вдни ежегодной публичный Игры. В этом акте отсутствуют, правда,шум и легкое опьянение публичных празднеств, по своей природеон тяготеет к обрядовой строгости и сдержанности, зато наличиев полном составе членов двух высших Коллегий сообщает емусверхобычное достоинство. Маленькая республика адептов Игрыполучает нового предстоятеля, который должен ее возглавить ипредставлять в Верховной Коллегии, а это -- редкое событие;быть может, школяры и младшие студенты не вполне осознают еговажность и видят в нем лишь церемонию и радость для глаз,однако все "стальные отлично понимают серьезность этого акта,ибо достаточно вжились в свою общину и воспринимают все, чтопроисходит, как имеющее касательство непосредственно к ним. Наэтот раз торжество было омрачено не только смертью предыдущегоМагистра, но и всем неудачным ходом ежегодной Игры, а такжетрагедией заместителя Магистра, Бертрама. Посвящение нового Магистра совершили глашатай Ордена истарший Архивариус Игры, вместе они подняли праздничную ризу ивозложили ее на плечи нового Магистра Игры. Краткуюторжественную речь произнес Magister grammaticae{2_6_04},преподававший классическую филологию в Койпергейме, затемназначенный элитой представитель Вальдцеля передал Кнехту ключии печати, а рядом с органистом все увидели седовласого Магистрамузыки. Он прибыл к инвеституре, чтобы лицезреть посвящениесвоего любимца, и неожиданным своим появлением настроить его нарадостный лад, а может быть, и дать ему тот или иной совет.Больше всего старцу хотелось самому сыграть торжественнуюмессу, но это было уже свыше его сил, и потому он уступил местоза органом органисту Селения Игры, однако сам стоял позади ипереворачивал ноты. С благоговейной улыбкой взирал он наИозефа, видел, как тот принял облачение и ключи, как произнесклятву, а затем обратился с небольшой речью к своим будущимсотрудникам, чиновникам и ученикам. Никогда ранее старец неиспытывал такого чувства любви к этому мальчику Иозефу, никогдатот так его не радовал, как ныне, когда он почти и не Иозефболее, а только носитель облачения и сана, смарагд в короне,столп в здании иерархии. Но с глазу на глаз ему удалосьпоговорить со своим Иозефом лишь несколько минут. Улыбнувшисьсвоей светлой улыбкой, он поспешил внушить ему: -- Ближайшие две-три недели -- самые ответственные, онипотребуют от тебя огромных усилий, но тебе надо их преодолеть.Помни всегда о главном, упущенные частности сейчас не играютроли. Целиком посвяти себя элите, все остальное отметай. Тебепришлют двух помощников, на которых ты можешь опереться напервых порах; один из них -- мастер йоги Александр, мне удалосьпобеседовать с ним, внимательно прислушивайся к его словам, онсвое дело знает. Главное для тебя сейчас -- несокрушимаяуверенность в том, что Магистры поступили правильно, введя тебяв свой круг; доверься им, доверься людям, которых пришлют тебев помощь, слепо уповай на собственные силы. К элите относись свеселым, неизменно бдительным недоверием, она ничего другого ине ждет от тебя. Ты победишь, Иозеф, я знаю это. Большинство магистерских функций были хорошо знакомыКнехту, не раз он прислуживал или ассистировал прежнемуМагистру. Самой важной из них было руководство курсами Игры,начиная от ученических и подготовительных, каникулярных игостевых, вплоть до упражнений, лекций и семинаров для элиты. Кэтим обязанностям, за исключением названной последней, всякийновый Магистр вполне подготовлен, но имеются и другие, вкоторых у него обычно нет никакого опыта, и они-то должныдоставить немало забот новичку. Так оно было и с Иозефом.Охотнее всего он приложил бы все свои силы к исполнению этихновых, собственно магистерских обязанностей: деятельности вВысшем Совете Воспитательной Коллегии, сотрудничеству советаМагистров с руководством Ордена, представительству Игры и Vicuslusorum в Верховной Коллегии. Он жаждал поскорее освоить всеэти новые для него аспекты, лишив их таким образом грознойнеизвестности, но более всего он хотел бы уединиться нанесколько недель и посвятить себя тщательному изучению устава,всех формальностей, протоколов заседаний и тому подобного. Он знал, что, кроме господина Дюбуа, для справок такогорода в ею распоряжении находился также лучший знаток и учительмагистерских форм и традиций, глашатай Ордена, хотя сам и неМагистр, рангом ниже, однако председательствовавший назаседаниях Верховной Коллегии и строго следивший за соблюдениемвсех традиционных правил, подобно тому как это делаетцеремониймейстер при княжеском дворе. Как Иозефу хотелось быпопросить этого умного, опытного, непроницаемого в своейизысканной вежливости человека, из рук которого он только чтопринял облачение, позаниматься с ним, если бы тот жил в самомВальдцеле, а не в Хирсланде, куда было все же полдня пути! Какему хотелось убежать хотя бы ненадолго в Монпор и проситьстарого Магистра музыки помочь ему усвоить все эти тонкости! Нооб этом и думать было нечего: подобные личные, "студенческие"желания Магистру были не к лицу. Первое время Кнехту пришлосьзаняться именно теми делами, о которых он думал, что они недоставят ему никаких забот. Каждый шаг ею нового трудового дня,каждая минута, посвященная осознанию нового своего положения,доказывала ему: прежде всего удели внимание элите, репетиторам,высшим ступеням обучающихся, семинарским занятиям и личномуобщению с кандидатами. Это же подтверждал пример Бертрама,которого его родная община, элита, бросила на произвол судьбына посту Магистра, и он боролся один, так сказать, вбезвоздушной пространстве, где и задохнулся. И слова старца,сказанные в день инвеституры, напоминали Иозефу о том же, как исобственные его догадки. Архив можно было предоставитьАрхивариусу, начальные курсы -- начальным педагогам,корреспонденцию -- секретарям, упущения тут не страшны. А вотэлиту ни на миг нельзя было предоставить самой себе, он целикомдолжен был посвятить себя ей, навязать себя, сделатьнезаменимым, убедить ее в ценности своих способностей, чистотесвоих помыслов, должен был завоевать ее, льстить ей и в концеконцов одолеть, померившись силами с любым из кандидатов,выказавшим подобное желание, а недостатка в них не было. Приэтом многое из того, что он прежде считал помехой, а именносвое длительное отсутствие в Вальдцеле и отрыв от элиты, где онопять стал почти homo novus{2_6_05}, оказало ему немалуюуслугу. Даже его дружба с Тегуляриусом принесла пользу. ВедьТегуляриус, этот болезненный и остроумный аутсайдер, вовселишенный честолюбия, так мало подходил для честолюбивойкарьеры, что его возможное приближение к себе новым Магистромне ущемляло кого-либо из честолюбцев. И все же основное иглавное Кнехту надо было делать самому, дабы, изучив этотвысший, самый живой, беспокойный и восприимчивый круг людей,проникнуть в него и обуздать, как наездник обуздываетноровистую лошадь благородных кровей. Ведь в каждомкасталийском институте, не только в Игре, элита уже обученных,но еще занятых свободными исследованиями и не состоящих наслужбе в Коллегии или Ордене кандидатов, именуемых такжерепетиторами, по сути являет собой драгоценный резерв, самыйцвет, собственно, будущее; и повсюду, не только в Селении Игры,эти смелые представители будущей смены настроены по отношению кновым учителям и начальству весьма критически, встречают новогоглаву своего со сдержанной вежливостью, и подчинение их должнобыть завоевано личным примером и полной отдачей, их надопереубедить, прежде чем они его признают и добровольноподчинятся его руководству. Кнехт принялся за эту задачу без страха, удивляясь,однако, трудности ее, и покуда он ее решал и выигрывал этувесьма для него напряженную, выматывающую игру, все остальныеобязанности и дела, от которых он скорее мог ожидать многиххлопот, сами отступили на задний план, казалось, требовали отнего покамест меньшего внимания. Одному из своих коллег онпризнался, что на первом пленарном заседании ВерховнойКоллегии, на которое он прибыл па курьерских и после которогоотбыл тоже на курьерских, он присутствовал словно во сне ипотом ни на одну минуту мысленно не возвращался к нему -- такбез остатка захватили его текущие дела. Даже во время самогозаседания, хотя тема его интересовала и он с некоторой тревогойожидал, как его примут Магистры, Кнехт несколько раз ловил себяна том, что мысли его не здесь, не среди равных ему коллег, ион не следит за выступлениями, но он в Вальдцеле, в аудиторииАрхива с выкрашенными в голубой цвет стенами, где он проводилтеперь каждые три дня семинар диалектики всего с пятьюслушателями и где каждый час требовал большего внимания иотдачи сил, чем весь последующий день; а ведь день этот былнелегок, и от налагаемых им обязанностей некуда было скрыться,ибо к молодому Магистру, о чем его заранее предупредил старыйМагистр музыки, был приставлен "подгоняла", проверявший егодействия час за часом, то советуя, как распределитьобязанности, то оберегая от односторонних увлечений и излишнейтраты сил. Кнехт испытывал чувство благодарности к этомучеловеку и еще большее -- к другому посланцу Ордена, именитомумастеру медитации. Звали его Александром, он заботился о том,чтобы занятый до предела Кнехт ежедневно трижды уделял времядля "малых" или "кратких" упражнений в медитации,последовательность и длительность каждого из которых,рассчитанная до минуты, должны были соблюдаться со скрупулезнойточностью. С обоими, как с педелем, так и с "созерцателем" изОрдена, он перед вечерней медитацией обязан был подвести итогсвоего трудового дня, отмечая успехи и недочеты, "слушать свойсобственный пульс" -- как это называют инструкторы медитации,то есть проверять и измерять самого себя, свое положение исостояние, распределение сил, свои надежды и заботы, объективнооценивать весь свой день, не оставляя на следующий ничего нерешенного. И в то время как репетиторы, кто с симпатией, а кто сготовностью воспользоваться малейшим промахом, следили затитаническими усилиями своего Магистра, не упуская ни единойвозможности учинить ему небольшой экзамен на терпение,сообразительность или силу ума, то подстегивая, то стараясьзатормозить, -- вокруг Тегуляриуса возникла роковая пустота. Правда, он понимал, что Кнехт не имеет сейчас возможностиуделить ему ни времени, ни внимания, подумать о нем или принятьв нем участие, однако смириться с полным забвением, которомупредал его Иозеф, он не мог, тем более, что, казалось, он нетолько с каждым днем все больше теряет друга, но и товарищи ужекосятся на него, почти с ним не заговаривают. И не удивительно:хотя Тегуляриус и не мог служить помехой честолюбцам, все же онне был беспристрастен, и было известно, что он пользовалсярасположением молодого Магистра. Все это Кнехт мог бы себепредставить, и одна из его неотложных задач заключалась как разв том, чтобы вместе со всем личным и частным отмести и эту своюдружбу, пусть только на время, но отмести. Сделал он это, какпозже признался Тегуляриусу, вовсе не сознательно и ненамеренно, он просто забыл о существовании друга, настолькопревратившись в некое орудие, что столь приватные интересы, какдружба, стали для него немыслимыми, и если где-нибудь, скажем,в упомянутом семинаре, перед ним вдруг возникал облик Фрица, тоэто был для него уже не Тегуляриус, не друг и знакомый, ненекая определенная личность, но это был член элиты, студент,вернее, кандидат или репетитор, некоторая часть его работы, егозадачи, один из солдат того войска, обучить которое и победитьвместе с которым было его целью. У Фрица холодок пробежал поспине, когда он впервые услышал этот новый голос Магистра,когда на него впервые упал этот взгляд, отчужденный и предельнообъективный, не наигранно, а подлинно объективный и страшный;когда он понял, что человек, обращавшийся с ним так деловито ивежливо, сохраняя при этом зоркую бдительность, -- уже не другего Иозеф, а только испытующий учитель, только строгий МагистрИгры, замкнувшийся в своей должности, словно в оболочке изсверкающей глазури, обожженной и застывшей на нем. Междупрочим, с Тегуляриусом в эти горячие дни произошел следующийслучай: измученный бессонницей и всем пережитым, он допустил намаленьком семинаре бестактность, небольшую вспышку, -- нет, непо отношению к Магистру, а по отношению к одному из участниковсеминара, насмешливый тон которого вывел его из себя. Кнехтзаметил это, заметил также нервозное состояние провинившегося,молча, одним движением руки, он привел его в чу
