Как раз в то время, когда сознание покинуло Степу в Ялте, то есть околополовины двенадцатого дня, оно вернулось к Ивану Николаевичу Бездомному,проснувшемуся после глубокого и продолжительного сна. Некоторое время онсоображал, каким это образом он попал в неизвестную комнату с белымистенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и сбелой шторой, за которой чувствовалось солнце. Иван тряхнул головой, убедился в том, что она не болит, и вспомнил, чтоон находится в лечебнице. Эта мысль потянула за собою воспоминание о гибелиБерлиоза, но сегодня оно не вызвало у Ивана сильного потрясения. Выспавшись,Иван Николаевич стал поспокойнее и соображать начал яснее. Полежав некотороевремя неподвижно в чистейшей, мягкой и удобной пружинной кровати, Иванувидел кнопку звонка рядом с собою. По привычке трогать предметы безнадобности, Иван нажал ее. Он ожидал какого-то звона или явления вслед занажатием кнопки, но произошло совсем другое. В ногах Ивановой постелизагорелся матовый цилиндр, на котором было написано: "Пить". Постоявнекоторое время, цилиндр начал вращаться до тех пор, пока не выскочиланадпись: "Няня". Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразилИвана. Надпись "Няня" сменилась надписью "Вызовите доктора". -- Гм... -- молвил Иван, не зная, что делать с этим цилиндром дальше.Но тут повезло случайно: Иван нажал кнопку второй раз на слове"Фельдшерица". Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и вкомнату вошла полная симпатичная женщина в белом чистом халате и сказалаИвану: -- Доброе утро! Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условияхнеуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, да ещеделают вид, что это так и нужно! Женщина же тем временем, не теряя благодушного выражения лица, припомощи одного нажима кнопки, увела штору вверх, и в комнату черезширокопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце.За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ееберегу -- веселый сосновый бор. -- Пожалуйте ванну брать, -- пригласила женщина, и под руками еераздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение ипрекрасно оборудованная уборная. Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержался и, видя,как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал с иронией: -- Ишь ты! Как в "Метрополе"! -- О нет, -- с гордостью ответила женщина, -- гораздо лучше. Такогооборудования нет нигде и за границей. Ученые и врачи специально приезжаютосматривать нашу клинику. У нас каждый день интуристы бывают. При слове "интурист" Ивану тотчас же вспомнился вчерашний консультант.Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал: -- Интуристы... До чего же вы все интуристов обожаете! А среди них,между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с таким познакомился,что любо-дорого! И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдержался,понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь она ему неможет. Вымытому Ивану Николаевичу тут же было выдано решительно все, чтонеобходимо мужчине после ванны: выглаженная рубашка, кальсоны, носки. Ноэтого мало: отворив дверь шкафика, женщина указала внутрь его и спросила: -- Что желаете надеть -- халатик или пижамку? Прикрепленный к новому жилищу насильственно, Иван едва руками невсплеснул от развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму из пунцовойбайки. После этого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучному коридоруи привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив относиться ко всему,что есть в этом на диво оборудованном здании, с иронией, тут же мысленноокрестил кабинет "фабрикой-кухней". И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящиминикелированными инструментами. Были кресла необыкновенно сложногоустройства, какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок,и газовые горелки, и электрические провода, и совершенно никому не известныеприборы. В кабинете за Ивана принялись трое -- две женщины и один мужчина, все вбелом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явною целью кое-чтоу него повыспросить. Иван стал обдумывать положение. Перед ним было трипути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на эти лампы и замысловатыевещицы, и всех их к чертовой бабушке перебить и таким образом выразить свойпротест за то, что он задержан зря. Но сегодняшний Иван уже значительноотличался от Ивана вчерашнего, и первый путь показался ему сомнительным:чего доброго, они укоренятся в мысли, что он буйный сумасшедший. Поэтомупервый путь Иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование оконсультанте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт показал, что этомурассказу не верят или понимают его как-то извращенно. Поэтому Иван и отэтого пути отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании. Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей, пришлосьотвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов. И у Ивана выспросили решительно все насчет его прошлой жизни, вплоть дотого, когда и как он болел скарлатиною, лет пятнадцать тому назад. Исписавза Иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в белом перешла красспросам о родственниках Ивана. Началась какая-то канитель: кто умер,когда да отчего, не пил ли, не болел ли венерическими болезнями, и все втаком же роде. В заключение попросили рассказать о вчерашнем происшествии наПатриарших прудах, но очень не приставали, сообщению о Понтии Пилате неудивлялись. Тут женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него по-иному и нио чем уже не расспрашивал. Он измерил температуру Иванова тела, посчиталпульс, посмотрел Ивану в глаза, светя в них какою-то лампой. Затем на помощьмужчине пришла другая женщина, и Ивана кололи, но не больно, чем-то в спину,рисовали у него ручкой молоточка какие-то знаки на коже груди, стучалимолоточками по коленям, отчего ноги Ивана подпрыгивали, кололи палец и бралииз него кровь, кололи в локтевом сгибе, надевали на руки какие-то резиновыебраслеты... Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, как все этоглупо и странно получилось. Подумать только! Хотел предупредить всех обопасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить, адобился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобырассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем.Нестерпимо глупо! Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату,где получил чашку кофе, два яйца в смятку и белый хлеб с маслом. Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то главного вэтом учреждении и уж у этого главного добиться и внимания к себе, исправедливости. И он дождался его, и очень скоро после своего завтрака. Неожиданнооткрылась дверь в комнату Ивана, и в нее вошло множество народа в белыххалатах. Впереди всех шел тщательно, по-актерски обритый человек лет сорокапяти, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами. Всясвита оказывала ему знаки внимания и уважения, и вход его получился поэтомуочень торжественным. "Как Понтий Пилат!" -- подумалось Ивану. Да, это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а все осталисьстоять. -- Доктор Стравинский, -- представился усевшийся Ивану и поглядел нанего дружелюбно. -- Вот, Александр Николаевич, -- негромко сказал кто-то в опрятнойбородке и подал главному кругом исписанный Иванов лист. "Целое дело сшили!" -- подумал Иван. А главный привычными глазамипробежал лист, пробормотал: "Угу, угу..." И обменялся с окружающиминесколькими фразами на малоизвестном языке. "И по-латыни, как Пилат, говорит..." -- печально подумал Иван. Тут однослово заставило его вздрогнуть, и это было слово "шизофрения" -- увы, ужевчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших прудах, а сегодняповторенное здесь профессором Стравинским. "И ведь это знал!" -- тревожно подумал Иван. Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем ирадоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и выражать это словами"Славно, славно...". -- Славно! -- сказал Стравинский, возвращая кому-то лист, и обратился кИвану: -- Вы -- поэт? -- Поэт, -- мрачно ответил Иван и впервые вдруг почувствовал какое-тонеобъяснимое отвращение к поэзии, и вспомнившиеся ему тут же собственные егостихи показались почему-то неприятными. Морща лицо, он, в свою очередь, спросил у Стравинского: -- Вы -- профессор? На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову. -- И вы -- здесь главный? -- продолжал Иван. Стравинский и на это поклонился. -- Мне с вами нужно поговорить, -- многозначительно сказал ИванНиколаевич. -- Я для этого и пришел, -- отозвался Стравинский. -- Дело вот в чем, -- начал Иван, чувствуя, что настал его час, -- меняв сумасшедшие вырядили, никто не желает меня слушать!.. -- О нет, мы выслушаем вас очень внимательно, -- серьезно иуспокоительно сказал Стравинский, -- и в сумасшедшие вас рядить ни в коемслучае не позволим. -- Так слушайте же: вчера вечером я на Патриарших прудах встретился стаинственною личностью, иностранцем не иностранцем, который заранее знал осмерти Берлиоза и лично видел Понтия Пилата. Свита безмолвно и не шевелясь слушала поэта. -- Пилата? Пилат, это -- который жил при Иисусе Христе? -- щурясь наИвана, спросил Стравинский. -- Тот самый. -- Ага, -- сказал Стравинский, -- а этот Берлиоз погиб под трамваем? -- Вот же именно его вчера при мне и зарезало трамваем на Патриарших,причем этот самый загадочный гражданин... -- Знакомый Понтия Пилата? -- спросил Стравинский, очевидно,отличавшийся большой понятливостью. -- Именно он, -- подтвердил Иван, изучая Стравинского, -- так вот онсказал заранее, что Аннушка разлила подсолнечное масло... А он ипоскользнулся как раз на этом месте! Как вам это понравится? --многозначительно осведомился Иван, надеясь произвести большой эффект своимисловами. Но эффекта не последовало, и Стравинский очень просто задал следующийвопрос: -- А кто же эта Аннушка? Этот вопрос немного расстроил Ивана, лицо его передернуло. -- Аннушка здесь совершенно не важна, -- проговорил он, нервничая, --черт ее знает, кто она такая. Просто дура какая-то с Садовой. А важно то,что он заранее, понимаете ли, заранее знал о подсолнечном масле! Вы меняпонимаете? -- Отлично понимаю, -- серьезно ответил Стравинский и, коснувшиськолена поэта, добавил: -- Не волнуйтесь и продолжайте. -- Продолжаю, -- сказал Иван, стараясь попасть в тон Стравинскому изная уже по горькому опыту, что лишь спокойствие поможет ему, -- так вот,этот страшный тип, а он врет, что он консультант, обладает какою-тонеобыкновенной силой... Например, за ним погонишься, а догнать его нетвозможности. А с ним еще парочка, и тоже хороша, но в своем роде: какой-тодлинный в битых стеклах и, кроме того, невероятных размеров кот,самостоятельно ездящий в трамвае. Кроме того, -- никем не перебиваемый Иванговорил все с большим жаром и убедительностью, -- он лично был на балконе уПонтия Пилата, в чем нет никакого сомнения. Ведь это что же такое? А? Егонадо немедленно арестовать, иначе он натворит неописуемых бед. -- Так вот вы и добиваетесь, чтобы его арестовали? Правильно я васпонял? -- спросил Стравинский. "Он умен, -- подумал Иван, -- надо признаться, что среди интеллигентовтоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать нельзя!" -- и ответил: -- Совершенно правильно! И как же не добиваться, вы подумайте сами! Амежду тем меня силою задержали здесь, тычут в глаза лампой, в ванне купают,про дядю Федю чего-то расспрашивают!.. А его уж давно на свете нет! Ятребую, чтобы меня немедленно выпустили. -- Ну что же, славно, славно! -- отозвался Стравинский, -- вот все ивыяснилось. Действительно, какой же смысл задерживать в лечебнице человеказдорового? Хорошо-с. Я вас немедленно же выпишу отсюда, если вы мне скажете,что вы нормальны. Не докажете, а только скажете. Итак, вы нормальны? Тут наступила полная тишина, и толстая женщина, утром ухаживавшая заИваном, благоговейно поглядела на профессора, а Иван еще раз подумал:"Положительно умен". Предложение профессора ему очень понравилось, однако прежде чемответить, он очень и очень подумал, морща лоб, и, наконец, сказал твердо: -- Я -- нормален. -- Ну вот и славно, -- облегченно воскликнул Стравинский, -- а еслитак, то давайте рассуждать логически. Возьмем ваш вчерашний день, -- тут онповернулся, и ему немедленно подали иванов лист. -- В поисках неизвестногочеловека, который отрекомендовался вам как знакомый Понтия Пилата, вы вчерапроизвели следующие действия, -- тут Стравинский стал загибать длинныепальцы, поглядывая то в лист, то на Ивана, -- повесили на грудь иконку.Было? -- Было, -- хмуро согласился Иван. -- Сорвались с забора, повредили лицо? Так? Явились в ресторан сзажженной свечой в руке, в одном белье и в ресторане побили кого-то.Привезли вас сюда связанным. Попав сюда, вы звонили в милицию и просилиприслать пулеметы. Затем сделали попытку выброситься из окна. Так?Спрашивается: возможно ли, действуя таким образом, кого-либо поймать илиарестовать? И если вы человек нормальный, то вы сами ответите: никоимобразом. Вы желаете уйти отсюда? Извольте-с. Но позвольте вас спросить, кудавы направитесь отсюда? -- Конечно, в милицию, -- ответил Иван уже не так твердо и немноготеряясь под взглядом профессора. -- Непосредственно отсюда? -- Угу. -- А на квартиру к себе не заедете? -- быстро спросил Стравинский. -- Да некогда тут заезжать! Пока я по квартирам буду разъезжать, онулизнет! -- Так. А что же вы скажете в милиции в первую очередь? -- Про Понтия Пилата, -- ответил Иван Николаевич, и глаза егоподернулись сумрачной дымкой. -- Ну, вот и славно! -- воскликнул покоренный Стравинский и,обратившись к тому, что был с бородкой, приказал: -- Федор Васильевич,выпишите, пожалуйста, гражданина Бездомного в город. Но эту комнату незанимать, постельное белье можно не менять. Через два часа гражданинБездомный опять будет здесь. Ну что же, -- обратился он к поэту, -- успеха явам желать не буду, потому что в успех этот ни на йоту не верю. До скорогосвидания! -- и он встал, а свита его шевельнулась. -- На каком основании я опять буду здесь? -- тревожно спросил Иван. Стравинский как будто ждал этого вопроса, немедленно уселся опять изаговорил: -- На том основании, что, как только вы явитесь в кальсонах в милицию искажете, что виделись с человеком, лично знавшим Понтия Пилата, -- какмоментально вас привезут сюда, и вы снова окажетесь в этой же самой комнате. -- При чем здесь кальсоны? -- растерянно оглядываясь, спросил Иван. -- Главным образом Понтий Пилат. Но и кальсоны также. Ведь казенное жебелье мы с вас снимем и выдадим вам ваше одеяние. А доставлены вы были к намв кальсонах. А между тем на квартиру к себе вы заехать отнюдь не собирались,хоть я и намекнул вам на это. Далее последует Пилат... И дело готово! Тут что-то странное случилось с Иваном Николаевичем. Его воля как будтораскололась, и он почувствовал, что слаб, что нуждается в совете. -- Так что же делать? -- спросил он на этот раз уже робко. -- Ну вот и славно! -- отозвался Стравинский, -- это резоннейшийвопрос. Теперь я скажу вам, что, собственно, с вами произошло. Вчера кто-товас сильно напугал и расстроил рассказом про Понтия Пилата и прочими вещами.И вот вы, разнервничавшийся, издерганный человек, пошли по городу,рассказывая про Понтия Пилата. Совершенно естественно, что вас принимают засумасшедшего. Ваше спасение сейчас только в одном -- в полном покое. И вамнепременно нужно остаться здесь. -- Но его необходимо поймать! -- уже моляще воскликнул Иван. -- Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все вашиподозрения и обвинения против этого человека. Ничего нет проще, какпереслать ваше заявление куда следует, и если, как вы полагаете, мы имеемдело с преступником, все это выяснится очень скоро. Но только одно условие:не напрягайте головы и старайтесь поменьше думать о Понтии Пилате. Мало личего можно рассказать! Не всему надо верить. -- Понял! -- решительно заявил Иван, -- прошу выдать мне бумагу и перо. -- Выдайте бумагу и коротенький карандаш, -- приказал Стравинскийтолстой женщине, а Ивану сказал так: -- Но сегодня советую не писать. -- Нет, нет, сегодня же, непременно сегодня, -- встревоженно вскричалИван. -- Ну хорошо. Только не напрягайте мозг. Не выйдет сегодня, выйдетзавтра. -- Он уйдет! -- О нет, -- уверенно возразил Стравинский, -- он никуда не уйдет,ручаюсь вам. И помните, что здесь у нас вам всемерно помогут, а без этого увас ничего не выйдет. Вы меня слышите? -- вдруг многозначительно спросилСтравинский и завладел обеими руками Ивана Николаевича. Взяв их в свои, ондолго, в упор глядя в глаза Ивану, повторял: -- Вам здесь помогут... Выслышите меня?.. Вам здесь помогут... вам здесь помогут... Вы получитеоблегчение. Здесь тихо, все спокойно. Вам здесь помогут... Иван Николаевич неожиданно зевнул, выражение лица его смягчилось. -- Да, да, -- тихо сказал он. -- Ну вот и славно! -- по своему обыкновению заключил беседуСтравинский и поднялся, -- до свиданья! -- он пожал руку Ивану и, ужевыходя, повернулся к тому, что был с бородкой, и сказал: -- Да, а кислородпопробуйте... и ванны. Через несколько мгновений перед Иваном не было ни Стравинского, нисвиты. За сеткой в окне, в полуденном солнце, красовался радостный ивесенний бор на другом берегу реки, а поближе сверкала река.
