Герман Гессе. Игра в бисер

Предупреждение:творчество не моё!!!

 

- Ну и что делать будем, - почесал в затылке Дейдара. – Да-а...
- Давайте проголосуем, - проворчал Зецу.
Дельную идею никто не расслышал, но тут проголодавшимися массами было внесено рациональное предложение.
- Нажраться. – сказал Кисамэ.
- Уйти в запой на целую неделю, - внес свою лепту Тоби.
- А потом в глубочайшее похмелье на месяц? Детям пить нельзя! Да, – отрезал Дейдара.
- Кто тут дети? – нехорошо оживился Итачи, вспомнив про свое восемнадцатилетние.
- Он, - безапелляционно ткнул пальцем куда-то в глаз Сасори Дейдара. Тот покуда молчал, но от такого покушения на свою жизнь и свой возраст заслуженно возмутился. Молча.
Дейдара не знал, что заработал первое место в черном списке Сасори.
Собственно, он его зарабатывал по восемь раз на дню, но к вечеру это обычно благополучно забывалось.
«Надо узелок завязать на память», подумал Сасори, завязывая узелок на блондинистых волосах Дейдары.
После пятиминутной перебранки решено было провести этот вечер у телевизора, в кругу семьи («Шведской» – отреагировал Тоби), в спешно выкупленном доме на краю Конохи.
***
- То есть, никаких плащей?
- Переодевание, да. Мы же на каникулах! Ага.
- Ни в жизнь...
- А ну-ка дайте мне эти джинсы! И эту футболку с логотипом фильма «Челюсти» тоже мне!
- Э-э... Я видел там черную рубашку, или нет?
- Лови, лови.
- Можно мне этот свитер?
- Вам тут еще штаны были спортивные. Упс... Нет. Оранжевые с синим, не подойдут, конечно. Извините, Сасори-сама. Счас найдем, да.
- Я возьму это зеленое кимоно, если можно...
- Нужно, да. А где моя красивая новая кофточка? Тоби, она на тебя не налезет. Имей совесть, ага!
И вообще, тихо! Ну, вы; хоть бы по своим комнатам переодеваться разошлись!..
- (хором): А сам-то!
***
- Вы двое, - марш в магазин, - начал распоряжаться Кисамэ, который оказался самым прагматиком из всех и занял диван.
«Вы двое» (Итачи и Дейдара, подвернувшиеся синему под руку) послушно поплелись в сторону выхода, сгребя попутно с тумбочки чью-то зарплату за июнь.
Забегая вперед: она не понадобилась; оказалось, у Шарингана есть практическое применение. Зарплату, к слову, никто и не вернул.
Зецу незаметно от Кисамэ заныкался куда-то.
Сасори смылся в неизвестном направлении. Он решил не напрягаться. В случае чего, он тут самый кавайный, и готовьте сами.
Тоби направили жарить барбекю. На кухню. Под бдительным присмотром самого Кисамэ.
***
В это время в магазине все наблюдали странную парочку. Выглядело это примерно так:
Очаровательная блондинка носилась по магазину со скоростью света, с меткостью мастера боевых искусств швыряя вещи в корзину, к которой прислонился прифигевший от этакой прыти молодой человек. В воздухе раздавалось:
- Это - да!!!
- Это – очень нужно, да!
- Попкорну, да-а? – шесть пачек просвистели мимо головы Итачи. – Это на вечер, - ответил Дейдара на вопросительный взгляд Итачи, - Да-а!
- И без этого вот никак нельзя, ага-ага.
- Итачи-сан, подержите, да?
Итачи про себя с удовольствием отметил, что полкорзины было сразу же наполнено сластями. Сладости он любил, но и открывать свою маленькую тайну не хотел.
Под сластями лежал ящик пива. Кисамэ бы не перенес отсутствия сего продукта. И устроил бы дебош морепродуктов в одной отдельно взятой комнате.
Сверху рухнули три пачки молока и пакетик булочек.
- Молоко-то зачем? – прифигел еще больше самый страшный маньяк в округе.
Дейдара только вздохнул. Он уже представлял, как Сасори-сама оценит благородный порыв его души.
Но оставим их.
***
В это время на кухне велась ожесточенная борьба – Кисамэ против Тоби. Кисамэ, отвлекшись на передачу Жака ив Кусто, недоглядел за Тоби, и, придя на вкусный запах жаренного, обнаружил на сковородке рыбное филе.
Жареным запахло фигурально.
Несколько секунд в кухне плескался водоворот под дикий рев: «Рыбы – не еда, рыбы – друзья!».
В результате, Тоби с ног до головы вымок, а пол на кухне стал чистый-чистый.
Поняв, что филе к жизни не возродить, Кисамэ смылся куда-то подальше, по своим делам, а филе было закопано на заднем дворе с подобающими почестями.
***
В это время на давно заброшенном чердаке чихал от пыли вознамерившийся было подремать Сасори. Поняв, что спать не получится, он стал искать детальки.
Деталек не было. Но был набор кукол для домашнего театра, одевавшихся на руку. Это было не похоже на привычный театр теней, и Сасори заинтересовался.
Сасори напялил их на обе руки и еще две – на запасные и забыл о времени.
***
Пока Кисамэ вел борьбу за права морепродуктов, Зецу втихаря умял все мясо, что было в доме. Кисамэ застонал, выгнал всех с кухни и направился жарить гренки.
***
В это время на улице хлынул ливень, проносясь барабанной дробью по крышам, мостовой, листьям... Проследовав за нагруженными Дейдарой и Итачи, он оставил их только у дверей дома.
Двери открыл Тоби.
Дейдара, который не прекращал разглагольствовать ни на минуту, как раз остановился на фразе:
- Нифигасе ливень... Вот они-то там, небось, в тепле и сухости...
И осекся.
С Тоби текло. Фирменное дзюцу бывшего ниндзя Тумана не только вымыло пол на кухне «по-матросски», но и вымочило его, что называется, насквозь. А попутно еще и простирнуло в далеко не щадящем режиме.
- Не, Тоби, похоже, мокрее, - заметил сразу повеселевший Дейдара, - Ага?
Он бросил сумки рядом с Итачиными, схватил обе его руки и положил одну себе на грудь, а вторую – на грудь Тоби.
Тоби ошалел от такой наглости, Итачи, впрочем, тоже.
- Ну? Кто из нас мокрее?
- Дейдара, - устало заметил Итачи, отнимая руку. – Брысь.
- Ага, - мурлыкнул тот и умчался сушить волосы.
Чем был хорош Дейдара – приступы необоснованного гнева у него были реже всех. Но, к сожалению, и непредсказуемее.
Итачи тем временем принялся за разгрузку покупок, с любопытством отмечая некоторые покупки, которые в магазине прошли (вернее, пролетели со свистом) мимо него.
Тут же обнаружилось семь пар тапочек. Тридцать шестого размера, две тридцать восьмого, одну сорокового, одну сорок второго, одну пятьдесят третьего и одну неопределенного.
Хмыкнув, он напялил на себя тапочки сорокового размера, черные и непритязательные, протянув попутно проходившему мимо Зецу тридцать восьмого, на дереванной подошве с зелеными ремешочками.
Неопределенного цвета и размера тапочки встали у дверей (положимся на Дейдарину интуицию), а остальные были свалены кучей в коридоре – сами разберут.
Дальше он извлек детскую бутылочку, несолидно хихикнул и отставил ее подальше.
Отволок подальше ящик пива.
Долго думал, куда высыпать сласти.
Приволок с чердака тяжеленький ящик.
Высыпал сласти на мирно спящего Сасори, которого в свете некоторых событий перед дождем клонило в сон и болели все шарниры сразу. Отчего он поминал про себя нехорошими словами горячо любимую бабушку.
Извинился, вынул сонного Сасори из карамелек, сунул один леденец ему в рот, пихнул в самые маленькие тапочки с зайчиками и подтолкнул по направлению к дивану.
Сунул карамельку за щеку себе и пошел выкидывать сушеных кальмаров. Не то что бы; но на всякий случай. Во избежание.
Сверху прибежал Дейдара и вызвался доразбирать сумки.
Итачи подошел к Кисамэ, пялящемуся в телевизор, и прошептал, чтобы не разбудить Сасори:
- Включи Конохские новости!
- Какие новости! – возмутился нетактичный Кисамэ, - Здесь же Жак ив Кусто идет!
- Кто – жах – и в кусты? – мгновенно отреагировал Дейдара, тащащий на кухню все шесть пакетов попкорна. Прозвучавшая фраза давно была его жизненным девизом.
- Тише, - зашипел Дейдара, - Сасори спит.
- Ой мама, - сказал Кисамэ. Ему не хотелось объяснять соседям, почему вчера тут был дом, а сегодня одни обломки, и на них мирно досыпает мальчик лет двенадцати в обнимку с куколкой.
- Ой, да! – умилился Дейдара, но на кухню пошел.
- Ладно, включай новости.
- Нет, я хочу досмотреть про жизнь селахий в районе Большого Кораллового Рифа!
- Кисамэ! Ты как маленький! Я желаю знать новости!»
- А я желаю знать, как там моя бабушка! Ой.
Сасори зашевелился. Слово «бабушка» давно принадлежало к жесточайшим табу, таким же, как «младшие братья» и «уха». Обычно это табу уважали.
Сасори встал, не просыпаясь, промаршировал до ящика и взял себе еще конфетку.
Вернулся и улегся как лежал.
- Давай у Дейдары спросим. Дейдара!
- А?
- Что мы будем смотреть?
- Индийское кино по третьему каналу!
- Какое еще индийское кино? Включите новости! Дейдара, уйди в туман!
- Не желаю на отпуске слышать о работе!
- Как хотите, а я буду смотреть индийское кино! Да. Ага-ага.
Бум.
- Ой! Попкорн!
Дейдара вернулся на кухню.
Сасори встал за третьей конфеткой, не удержался, перегнувшись через ящик и чебурахнулся внутрь.
Оценил выбор сладостей и уснул прямо там.
Поклонники новостей стали одерживать победу, но тут –
Бух! Бух! Бух!
- Почему так громко! Как будто ты попкорн без крышки жаришь! – едва не заорал Итачи.
- А его надо крышкой закрывать, да? – переспросил Дейдара. – Под крышкой не видно, как он взрывается!
- О. – сказал Итачи. На большее его не хватило.
Встал Сасори.
Ушлепал наверх, шаркая тапочками-зайчиками.
Вернулся и под шумок начал запихивать кассету в проигрыватель.
Итачи разбирался с Дейдарой. Кисамэ так и не досмотрел про жизнь селахий в районе Большого Кораллового Рифа.
Сасори таки обнаружил, какой из шести сторон надо пихать кассету в магнитофон, безапелляционно отодвинул акулу и уселся на диван. Зазвучала мистическая музыка, и на экране высветилось страшное лицо и подпись кровавыми буквами: «Кукольник. Снято в селении Песка на основе преданий тридцатилетней давности. Лицензионное издание».
Из кухни донесся вопль:
- Сасори-сама! Я тоже не хочу на каникулах про работу!
Но Итачи заткнул его.
Обнаружилось, что в доме ни крупинки соли.
Дейдару отправили в соседний дом.
За солью.
Не подумав, по ходу дела.
***
Глава семейства Нара читал газету с колонкой о розыске опаснейших преступников. Он получил вечер Свободы от Супруги и Сына и жил своим маленьким счастьем.
В ответ на вежливый вопрос милой девушки он просто махнул рукой в сторону кухни, машинально отметив про себя абсолютное сходство девушки с серийным маньяком с портрета в газете.
Попутно он отметил про себя, что у Ино похожая прическа (может, это такая мода?), перевернул страничку, попрощался со смущенной девушкой, торопящейся назад, наверное, к деткам, проглядел заметку о политике деревни песка и углубился в длинную статью, посвященную выращиванию бонсаи своими руками.
***
В это время в доме разгоралась самая настоящая борьба. Фильм Кусто еще не кончился. Новости должны были показывать повторно. По перврму каналу нарисовался фильм «Джунгли Амазонки», а в дверях нарисовался Зецу, на ходу подпудривая носик обоими цветами. В фильме «Джунгли Амазонки» были и крокодилы, и хищные лианы, и неожиданные исчезновения людей, - словом, все маленькие невинные радости жизни Зецу.
Тоби вспомнил о ежевечернем сеансе гипноза по телевизору и бузил.
Слабенько так бузил, особенно по сравнению с любителем морепродуктов.
Сасори не слушал то, что творилось вокруг. Он седьмой раз пересматривал «Кукольника». И гадал, выйдет ли вторая часть.
Вроде, на стенах резиденции Казекаге уже кто-то приклеил постер?..
Дейдара понял, что индийское кино ему сегодня не светит, но решил не сдаваться.
Зецу, умница, убедил Сасори, что Кукольника все знают наизусть, а вот Джунгли Амазонки – вот где настоящий ужас.
Сасори подумал и согласился.
В обнимку с Зецу они уселись поближе к телевизору и углубились в просмотр «Джунглей амазонки».
Фильм Кусто кончился.
Кисамэ заорал, что хочет футбол, пива и чего-то еще, но чего – никто не расслышал, потому что Итачи заорал, что тогда он хочет №;%:?»№!, который шел по второму каналу, Кисамэ заорал еще громче, что №;%:?»№! он и сам посмотрит с удовольствием, и вооще, там еще круче, чем в индийском кино, а Тоби он сам загипнотизирует,, вот только принесет табуретку.
Дейдара заорал, что маленьким №;%:?»№ смотреть нельзя, пусть себе смотрят свои ужастики.
Маленькие были умными и не стали возмущаться, но возымели зуб на некоторых слишком умных, даром что блондинок.
Тоби заорал, что он, Тоби, тоже принесет табуретку, так как он тоже будет смотреть №;%:?»№, и пусть это Кисамэ ничего не смотрит.
У Сасори вяли уши.
Зецу вял весь. Он был тонкой натурой.
«Джунгли Амазонки» кончились.
И когда в прихожей зашуршали тапочки неопределененого цвета и неопределенного размера, все вздохнули с облегчением.
Лидер-сама торжественно прошлепал по коридору, приволок молча из кухни попкорн, подключил DVD - плеер и пихнул в него диск.
Все притихли со стыдом и расселись по местам.
Зазвучал первый опенинг…. Вскоре все стали укладываться спать.

 

Герман Гессе. Игра в бисер

 

 

----------------------------------------------------------------------------

Оригинал этого файла расположен в библиотеке АстроЛогоса

http://www.astrologos.ru/AstroLogos_Library/AstroLogos_Library_Index.htm

 

Издательство "Художественная литература", Москва, 1969

HERMANN HESSE. Das Glasperlenspiel. 1943

Перевод с немецкого Д.Каравкиной и Вс.Розанова.

Редакция перевода, комментарии и перевод стихов С.Аверинцева.

----------------------------------------------------------------------------

 

Оглавление

 

 

Герман Гессе и его роман "Игра в бисер". Предисловие Е. Маркович

 

Игра в бисер. Опыт общедоступного введения в ее историю

 

Жизнеописание Иозефа Кнехта, Магистра Игры

Призвание

Вальдцель

Годы студенчества

Два ордена

Миссия

Magister Ludi

В должности

Два полюса

Беседа

Приготовления

Послание

Легенда

 

Собственные сочинения Иозефа Кнехта

Стихи школяра и студента

Жалоба

Уступка

Но помним мы...

Алфавит

После прочтения старинной философской книги

Последний мастер игры стеклянных бус

К одной из токкат Баха

Сон

Служение

Мыльные пузыри

После прочтения "Summa Contra Centiles"

Ступени

Игра стеклянных бус

Три жизнеописания

Заклинатель дождя

Исповедник

Индийское жизнеописание

 

---------------------------------------------------------------

Е.Маркович. Предисловие: Герман Гессе и его роман "Игра в бисер";

 

 

Уже в названии этой книги{0_01} умная и горькая ирония.

"Игра в бисер". Не дело, а игра в пустые стекляшки. Ведь не что

иное, как духовные устремления ученых и художников, их штудии,

их занятия теорией, науками и искусствами, автор осмелился

назвать игрой. Что же такое эти устремления? -- как бы задает

вопрос Гессе. Действительно, всего лишь игра или жизненная

необходимость? А может быть, разновидность новой религии для

интеллектуалов? Чему должна служить духовная деятельность,

чтобы не превратиться в пустую игру? Как связаны хранители

высшей духовной культуры с теми, кто создает материальные

ценности? Какова основа и роль истинной "духовности" в наш век?

Перед нами глубокое философское произведение одного из

крупнейших немецких писателей XX столетия, раздумья его о

судьбах мира и цивилизации, о судьбах того, что ему особенно

близко, -- о судьбах искусства. И это не холодные размышления:

за внешне спокойным повествованием скрывается сокровеннейший

вопрос: "Что же будет с духовностью, что же будет с искусством

в современном мире?" А значит, и с человеком, ибо для гуманиста

Гессе судьба наук и искусств неразрывно связана с судьбой

человека, с условиями развития человеческой личности.

Как большинство честных писателей своего времени, Гессе

глубоко осознал враждебность буржуазного общества XX века

развитию человека и художника. На протяжении более чем

полувекового творческого пути он по-своему искал выход из

тупика, в котором оказалось общество. Своеобразным итогом этих

поисков явился роман "Игра в бисер", в котором перед читателем

предстает удивительное создание Гессе -- страна Касталия,

страна интеллектуалов -- духовной элиты будущего, самозабвенно

предающейся Игре в бисер.

Название Касталия происходят от мифологического

Кастальского ключа на Парнасе, у чистых вод которого, согласно

преданию, бор Аполлон водил хороводы с девятью музами, Гессе

сам указывал на связь своей Касталии с "Педагогической

провинцией" Гете, которая фигурировала и романе "Годы

странствий Вильгельма Мейстера" (1821). Тем самым Гессе

подчеркивал свое глубокое почтение к Гете -- классику и корифею

немецкой культуры прошлого -- и свою преемственность по

отношению к этой культуре. Ибо Гете, Моцарт и другие великие

художники прошлого были для Гессе олицетворением той подлинной

"духовности", о судьбе которой он скорбел.

В центре произведения Гессе -- подробная история жизни

некоего Магистра Игры, сначала достойнейшего представителя и

героя Касталии, а затем ее отступника. Недаром под названием

"Игра в бисер" есть еще подзаголовок: "Опыт жизнеописания

Йозефа Кнехта, Магистра Игры, с приложением собственных его

сочинений". Вся книга написана якобы от имени касталийского

историка из далекого будущего и лишь "издана Германом Гессе".

Известный прием "отстранения", когда автор скрывается под

маской издателя (в немецкой литературе к нему прибегали еще

Жан Поль Рихтер, Карл Иммерман, Гофман и др.), помогает Гессе

создавать иллюзию документальности, даже научной точности при

описании людей, событий, стран и эпох, созданных его

воображением.

Название "роман" применимо к "Игре в бисер" весьма

условно, даже учитывая изменения, которые претерпела эта

традиционная форма в нашем столетии. Несомненно, "Игра в бисер"

не утопия" обычном смысле этого слова, о чем неоднократно

напоминал сам Гессе, не попытка каким-то образом предвидеть

будущее, как это свойственно современным писателям-фантастам.

Вернее всего, это -- "роман-притча", "роман-иносказание", и в

литературе XX века его правильнее всего поставить рядом с

некоторыми произведениями Томаса Манна, художника, во многом

близкого Гессе. "Я уже год работаю над "Фаустусом", -- писал Т.

Манн Гессе, прочитав "Игру в бисер", --...невозможно

представить себе ничего более отличного, и в то же время

сходство поразительно, как это часто бывает между братьями".

Но "Игра в бисер" -- это также целый конгломерат жанровых

форм в рамках одного произведения. Здесь и политический

памфлет, и историческое сочинение, вставные стихи и новеллы,

легенда ц житие, немецкий "роман о воспитании". Большей частью

эти традиционные формы используются со значительной долей

пародийности, с элементом "игры". В то же время Гессе оживляет

и продолжает какие-то очень старинные традиции: столь ценимой

им просветительской повести XVIII века (Вольтер, Свифт),

немецкого романа-жизнеописания XVII столетия (Гриммельсгаузен)

и другие. Творение Гессе кажется нарочито архаичным и

удивительно современным.

Сложность построения, богатство символики, игра именами,

тер минами и понятиями из многих и многих областей духовной

жизни -- все это может поначалу ошеломить читателя. Но налицо и

единство, удивительная продуманность этого большого

произведения. Разно образные мотивы как бы сливаются под рукой

мастера-дирижера а стройную симфонию. Кстати сказать, критика

не раз отмечала сходство композиции "Игры в бисер" с

композицией музыкального произведения, в котором история Кнехта

проходит как бы главной музыкальной темой. При этом в ней

оживает вся "духовная история самого писателя, его поиски, его

раздумья о самом главном для негр и его современников.

"Игра в бисер" создавалась в мрачные годы фашизма в

Германии и была завершена в 1943-м -- переломном году второй

мировой войны. В одном из писем в январе 1955 года Гессе сам

говорил, что Касталия была его отповедью фашизму, попыткой

восславить духовность в "чумном, отравленном мире". В то же

время Гессе ставил вопрос о необходимости спасения "духа", о

том, что ради этого спасении интеллигенция должна покинуть свою

изолированную Касталию (иными словами, все ту же пресловутую

"башню из слоновой кости") и обрести свое "служение" в мире

практики.

Издана "Игра в бисер" была в нейтральной Швейцарии, где

жил Гессе. Интерес к новому большому произведению признанного

писателя и мыслителя был чрезвычайно велик. Роман породил

противоречивые толкования и острые дискуссии; не всеми, по

разным причинам, он был понят и принят, но взволновал он всех

читателей. Споры вокруг "Игры в бисер" не утихали и после

войны, когда роман впервые стал доступен немецкой публике:

значительная противоречивость, несомненно, давала почву для

разных толкований. Но вместе с тем пришло широкое признание. Об

"удивительном подарке", который Гессе сделал интеллектуальному

миру и ему лично своим "великолепно зрелым и богатым

романом-монументом", писал Герману Гессе в начале 1945 года его

друг Томас Манн. В 1946 году Гессе присудили Нобелевскую

премию.

Герман Гессе (1877-1962) родился в небольшом швабском

городке Кальв, в скромной семье пиетистского{1_01}

проповедника. Его второй родиной стала Швейцария, где он а

детстве прожил несколько лет, Гессе был привязан к своим

родителям, особенно к матери, но его тяготил царивший в семье

дух церковного благочестия, и он закалял свой характер в борьбе

с ним. Пятнадцати лет он сбежал из Маульброннской семинарии,

где готовили теологов,--это была единственная возможность для

бедного и способного юноши получить образование на казенный

счет. Но такая будущность не устраивала юного Гессе, и против

воли родителей он начал самостоятельную жизнь.

Гессе порвал с домом и с Маульбронном, но в своем

воображении он создал другой, идеализированный Маульбронн,

прибежище духа, где, вдали от мирских треволнений,

благочестивые старцы и их преданные ученики ищут бога и истину.

Он всю жизнь стремился туда -- в этот свой "монастырь", в свой

Маульбронн -- и всю жизнь уходил оттуда к людям.

После побега Гессе переменил ряд городов и профессий,

усердно занимался самообразованием, много читал. Больше всего

юношу привлекали Гете, Шиллер, Жан Поль Рихтер, романтики. Он

стал рано пробовать писать сам в духе распространенного тогда в

Германии неоромантизма.

Несколько лет молодой Гессе прожил в Тюбингене, работая

служащим в книготорговой фирме, а с 1899 года поселился в

Базеле, где начал печатать свои первые прозаические и

стихотворные произведения. В том же году он дебютировал

небольшим сборником стихов "Романтические песни". Стихи и проза

соседствовали в его творчестве всю жизнь, дополняя друг друга,

но главенствовала проза. После выхода в свет в 1901 году

типично неоромантического произведения "Герман Лаушер",

объединившего в своем составе прозаические отрывки, стихи и

даже дневниковые записи героя, одаренного юношу заметил

известный берлинский книгоиздатель Фишер и сам предложил Гессе

опубликовать у него следующее произведение.

Этим произведением оказалась повесть "Петер Каменцинд"

(1904), сразу принесшая Гессе известность и материальную

независимость. Повесть привлекла своим страстным призывом к

человечности, простоте и правде, одухотворенными описаниями

природы, красотой и народностью языка. Уже в те годы Гессе

чрезвычайно волнует проблема взаимоотношений общества и

художника, определение роли искусства в жизни людей. После

многих исканий и разочарований герой приходит к некоему условно

благополучному финалу: возвращается в родную деревушку и

становится там трактирщиком, ибо проникся убеждением, что жить

следует среди простых людей и только там может возникнуть

подлинное искусство.

Каменцинд близок романтическому мечтателю Лаушеру из

предыдущей книги, но более, чем тот, наделен плотью и кровью,

перенесен в более достоверное окружение. Если ранее

преобладающим тоном Гессе была меланхолия, то теперь в описании

господствует юмор, хотя и не лишенный горечи. При этом в

произведении Гессе прослеживается главным образом не внешняя, а

"внутренняя" биография героя, идейное развитие которого

автобиографично и во многом повторяет путь самого писателя

(увлечение Каменцинда Гете, Шиллером и романтиками, открытие

Готфрида Келлера, влияние на героя идей Франциска Ассизского и

т. д.). Своими учителями в то время Гессе справедливо называл

Гете, Эйхендорфа и Келлера, особенно часто последнего,

творчество которого, несомненно, оказало самое благотворное

влияние на процесс становления Гессе-реалиста.

Типично реалистическим произведением является следующая

повесть Гессе -- "Под колесами" (1906), с характерной для

немецкой литературы начала века темой школы. Впервые в его

творчестве здесь прозвучали трагические ноты -- мальчик Ганс

Гибенрат, ученик Маульброннской семинарии, а затем подмастерье,

гибнет, как бы попав "под колеса" огромной бездушной машины. Он

не способен приспособиться. В его истории много

автобиографического, хотя автору в этой повести, пожалуй, ближе

другой образ -- бунтарь и беглец Гейльнер.

Гессе выступает здесь в защиту ребенка -- "естественного

человека", -- против порочной, антигуманистической системы

воспитания в кайзеровской Германии. Социальная критика в этом

произведении заметно углубляется, Гессе понимает, что

реакционная немецкая шко-ла не является независимым явлением, а

служит реакционному государству, поставляя ему верноподданных;

при описании почтенных бюргеров, "наставников" молодежи,

писатель становится едким сатириком. В будущем, отталкиваясь от

этой столь ненавистной ему системы "ломки воли" и "стрижки под

одну гребенку", Гессе будет поистине вдохновенно описывать

близкие его сердцу педагогические принципы воображаемой

Касталии: осторожное развитие способностей, раскрытие

возможностей, заложенных в самой природе ребенка.

После первых литературных успехов Гессе смог осуществить

свою мечту об идиллической жизни на лоне природы -- с женой, с

друзьями, -- о занятиях искусствами, о страстно увлекавшем его

музици-ровании и т.п. Он поселился в деревушке Гайенхофен на

берегу Бо-донского озера, но уже через несколько лет

деревенская идиллия стала заметно тяготить его, и он снова

затосковал по странствиям и переменам, по сутолоке больших

городов. Он все чаще покидает деревню. Его влечет к себе

общественная жизнь, в то время писатель неоднократно выступает

в прессе, а начиная с 1907 года в течение некоторого времени

сам издает (вместе с демократическим баварским журналистом и

сатириком Людвигом Тома) журнал "Март", оппозиционный по

отношению к режиму Вильгельма II.

Созданные в предвоенные годи романы "Гертруда" (1910) и

"Росхадьде" (1914) были посвящены им той же теме искусства и

одиночества художника. Гессе продолжал писать и лирические

стихи, немудреные по форме, часто похожие на народные песни,

создал несколько циклов рассказов о маленьких городках и их

чудаках-обитателях. В стихах и рассказах писатель неоднократно

возвращается к прославлению путешествий, к поэтическому, почти

фольклорному образу бродяги, странствующего подмастерья,

который всегда противопоставляется ни оседлому

мещанину-приобретателю, человеку сугубо трезвому и практичному.

Свое завершение эта тема нашла в образе бродяги Кнульпа из

одноименной книги, вышедшей уже в 1915 году.

Гессе привлекало в Кнульпе романтическое бегство от

буржуазной повседневности: Кнульп -- "перекати-поле", человек

без профессии, он зарабатывает на хлеб, музицируя на

деревенских праздниках. В то же время писатель с трезвым юмором

описывал все злоключения героя, которого подстерегают старость,

болезнь, одиночество. Перед смертью Кнульп мучается сомнениями:

не была ли вся его жизнь прожита напрасно, бесполезно.

Позже, в одном из высказываний 1935 года, Гессе прямо

свяжет трагедию Кнульпа с неправильным устройством общества. В

его касталийцах, свободных от всяких связей и "бесполезных", в

его легком на подъем и всегда готовом в путь Йозефе Кнехте в

какой-то степени воскреснет старый бродяга Кнульп.

Гессе покончил наконец с тяготившей его оседлостью в 1911

году, когда совершил свое путешествие в Индию. Он еще в детстве

бывал очарован, слушая рассказы об этой удивительной стране, в

которой его дед и дядя со стороны матери когда-то были

миссионерами. Это обстоятельство в значительной степени

определило глубокий и все возраставший интерес Гессе к Востоку,

нашедший отражение в ряде его произведений, и прежде всего в

романе "Игра в бисер". На протяжении многих лет он изучал

религии и философские системы, весь комплекс идей, созданных

замечательными древними цивилизациями Индии и Китая. Гессе был

глубоким знатоком буддизма, писателя увлекала в нем мудрая

созерцательность, слияние с природой, любовь ко всему живому,

но он никогда полностью не принимал для себя его пассивности,

его призыва к отказу от деятельности и мира. Особенно ясно это

стало ему самому после соприкосновения с живым, реальным

Востоком: об этом свидетельствуют его записки "Об Индии" (1913)

и более поздняя повесть "Сиддхарта" (1922).

После возвращения из путешествия писатель поселился вблизи

Берна, и с тех пор он навсегда остался в Швейцарии. С 1919 года

он обосновался в Монтаньоле, близ Лугано, построил себе дом в

собственном вкусе и прожил там до самой смерти. В 1923 году

Герман Гессе принял швейцарское подданство. На закате дней его

часто называли "мудрецом из Монтаньолы".

Хотя Гессе невозможно представить себе вне немецкой

литературы и немецкой литературной традиции, вне передовой

немецкий интеллигенции, швейцарское окружение и идеи многих

здешних идеологов об "особом пути" этой страны наложили

отпечаток на мировоззрение и творчество Гессе. Жизнь в

Швейцарии способствовала появлению в нем некой "отстраненности"

при рассмотрении борьбы и противоречий в западноевропейском

обществе XX века. В годы первой мировой войны и позже, в годы

фашизма, Швейцария представлялась ему "убежищем", "страной,

дающей приют". Она стала для него "родиной по выбору" -- при

этом Гессе мало вникал в ее внутренние проблемы. Швейцария,

несомненно, помогла также рождению самого образа Касталии,

маленькой мирной провинции внутри большого и беспокойного

государства.

Решающей причиной переселения Гессе в Швейцарию стала

первая мировая война, а затем растущее недовольство писателя

послевоенной Германией. 1914 год потряс Гессе, война показалась

ему безумием, массовым психозом, поставила иод угрозу все его

существование, все, что он любил в жизни, все достижения

цивилизации. Он был одним из тех немногих буржуазных

интеллигентов, которых не коснулся угар шовинизма, охвативший в

то время Германию и другие воюющие державы. И в первые же дни

войны он мужественно выступил в защиту своих убеждений.

Его статья в "Нойе цюрихер цантунг" называлась "Друзья, не

надо этих звуков" (слова из Девятой симфонии Бетховена,

предваряющие знаменитую шиллеровскую "Оду к радости"). Гессе

призывал интеллигенцию всех вступивших в войну стран сохранять

верность принципам, гуманизма и совместно, общими силами

спасать культуру. Эта статья вызвала большое количество

откликов: Писатель после своего выступления сразу оказался в

изоляции и надолго стал для официальной немецкой прессы

"предателем отечества". Зато он обрел в эти трудные дни

немногих верных друзей, среди них был и Ромен Роллан, который

откликнулся на статью Гессе дружеским письмом.

За первой статьей последовали другие. Гессе стоял тогда на

позициях пацифизма, только пацифизма, но выступал в его защиту

горячо, с темпераментом борца. Годы 1917-1919 были годами

наибольшей политической активности в его жизни -- впоследствии

он недаром назвал этот период своим "пробуждением".

Война и связанные с нею переживания, напряженная

общественная деятельность в военные годы, а также тяжелые

личные утраты -- потеря любимого сына, развод с женой --

привели его в конце концов к нервному переутомлению и

затянувшемуся на несколько лет творческому кризису. Этот период

стал заметным рубежом в его жизни. Характерно, что в начале

20-х годов писатель терпеть не мог своих ранних произведений --

они представлялись ему чересчур безмятежными (лишь позже он

признал, что и в них в какой-то степени "все уже было").

Он не мог более писать по-старому. Все созданное им прежде

казалось ему облегченным, казалось уходом от самых главных

проблем, от самой глубокой правды, а следовательно, ложью,

слабостью, потаканием внешней форме и красоте. И он мучительно

ищет для себя новую форму, исходит из положения, что "истина

важнее красоты", требует от своего искусства мучительной,

предельной искренности и глубины.

Главной темой писателя все больше становится показ

обнаженных, неразрешимых конфликтов в окружающем обществе и а

душе человека, который теряет в этом обществе самого себя. Путь

писателя-гуманиста Гессе вел от неясных романтических порывов к

все более глубокому познанию действительности и людей, к

займите человечности.

В поисках выхода из этих неразрешимых противоречий, в

стремлении обрести "позитивную" истину Гессе отдал дань многим

философским исканиям своего времени, таким "властителям дум"

западной интеллигенции 20-х годов, как Шопенгауэр, Шпенглер,

Фридрих Ницше, "мифологи" и др. Он обращается попеременно и к

"материнскому праву" Бахофена, и к "восточной мудрости", и к

знакомому ему с детства пиетистскому благочестию. Все это

находит отражение в его творчестве, отовсюду он заимствует

какие-то мотивы, иногда чисто внешние. По Гессе умеет "освоить"

и переварить все эти теории, не став слепым адептом одного

какого-нибудь учения, будучи для этого слишком зорким

художником и своеобразным мыслителем. Читатель, несомненно,

почувствует это при чтении "Игры в бисер".

Особо следует обратить внимание на увлечение Гессе

психоанализом. Через завоевавшие известность труды швейцарского

философа К.-Г. Юнга (1875-1961), одного из последователей

Зигмунда Фрейда, Гессе заинтересовывается так называемой

"глубинной психологией", учением о власти бессознательного в

жизни людей. Некоторое время персонажи его книг ищут выхода из

жизненных противоречий исключительно в постижении собственной

скрытой сущности, глубин своей души. Гессе называет это "путем

внутрь". Надолго он не смог этим ограничиться, "юнгианцем" в

полном смысле слова он не стал. Из встречи с юнгианством он

вынес требование для художника бесстрашно и честно заглядывать

внутрь себя, ничего не прикрашивая и не скрывая, но он

отказался от "пути внутрь" как единственного спасения и от

эгоцентризма Юнга.

Гессе