ЗАКЛЮЧЕНИЕ. – Агнес, тебе не следует отправляться в такие длинные прогулки перед завтраком, – сказала мама, заметив

 

– Агнес, тебе не следует отправляться в такие длинные прогулки перед завтраком, – сказала мама, заметив, что я выпила лишнюю чашку кофе и не стала ничего есть, сославшись на жару и утомление. Я действительно устала и ощущала что-то вроде лихорадки.

– Ты ни в чем не знаешь меры. Вот если бы ты по утрам совершала небольшие прогулки, и постоянно, это было бы тебе очень полезно.

– Хорошо, мама.

– Но это даже вреднее, чем лежать в постели или сутулиться над книгами. Ты заболеешь!

– Я больше не буду, – ответила я, ломая голову, как рассказать ей о мистере Уэстоне: ведь он же придет завтра! Однако я подождала, пока со стола не убрали, а сама я немножко не остыла и не успокоилась. А тогда, открыв альбом и взяв кисточку, я начала:

– Сегодня я встретила на берегу старого знакомого, мама.

– Старого знакомого? Кого бы это?

– Собственно, двух старых знакомых. Один был терьер… – И тут я напомнила ей про Снэпа, чью историю она знала, а потом описала, как он вдруг подбежал ко мне, сразу меня узнав, как это ни удивительно. – Ну, а второй, – продолжала я, – был мистер Уэстон, хортонский младший священник.

– Мистер Уэстон? Что-то раньше я про него ничего не слышала.

– Да нет же! Я несколько раз про него упоминала. Просто вы забыли.

– Ты рассказывала про мистера Хэтфилда.

– Мистер Хэтфилд приходский священник, а мистер Уэстон был его помощником. И я про него упоминала, потому что он полная противоположность мистеру Хэтфилду, и к пастырским своим обязанностям относился гораздо серьезнее. Но как бы то ни было, я встретила его на берегу со Снэпом, вероятно, он его купил у крысолова, – и он тоже сразу меня узнал… наверное, благодаря Снэпу. Мы с ним немножко поговорили, и он спросил про нашу школу, а я что-то сказала про вас, как вы все прекрасно устроили, и он сказал, что очень хотел бы с вами познакомиться, и спросил, не представлю ли я его вам и нельзя ли ему позволить себе такую вольность и прийти с визитом завтра же? И я сказала, что можно. Я правильно поступила?

– Конечно. А что он за человек?

– Очень порядочный, по-моему. Но вы сами завтра увидите. Он только что получил приход в Ф. и за эти несколько недель, наверное, еще не обзавелся знакомствами и чувствует себя одиноко.

Наконец наступил следующий день. В какой лихорадке, тревоге и надежде провела я часы между завтраком и полуднем, когда он наконец пришел! Представив его маме, я села с альбомом к окну ожидать результатов. К моей огромной радости, они вскоре уже разговаривали точно старые знакомые – ведь меня очень тревожило, как он покажется маме! Посидел он недолго, но когда встал, прощаясь, она сказала, что будет рада видеть его у нас в любое удобное ему время. А когда он ушел, она и вовсе привела меня в восторг, заметив:

– Что же, по-моему, весьма достойный человек. Но, Агнес, почему ты села так далеко и все время молчала?

– Потому что вы так хорошо говорите, мама. И я подумала, что моя помощь вам не нужна. К тому же он пришел в гости к вам, а не ко мне.

После этого он навещал нас довольно часто – несколько раз в неделю. Разговаривал он обычно с мамой, и не удивительно, – она ведь была прекрасной собеседницей. Я почти завидовала непринужденности и легкости, с какой она излагала свои мысли, а также их значительности и глубине. – И все-таки настроение это мне ничуть не портило, потому что, хотя я иногда и сожалела о своем косноязычии, мне было очень приятно слушать, как два самых дорогих мне человека на свете обсуждают что-то так по-дружески, так умно и интересно! Впрочем, я вовсе не всегда молчала и вовсе не чувствовала себя забытой. Нет, ко мне все время обращались, мне говорилось много чудных слов, сопровождавшихся еще более чудными взглядами, меня окружали всевозможными знаками внимания, такими деликатными и тонкими, что их нельзя выразить в словах и, следовательно, описать, – зато проникавшими в самое сердце.

Вскоре мы оставили всякие церемонии, мистер Уэстон приходил как желанный гость и стал у нас в доме совсем своим. Он даже называл меня «Агнес»: вначале робко, но, убедившись, что это никого не возмутило, предпочел и дальше обходиться без официального «мисс Грей» – чем доставил мне большую радость! Какими скучными и мрачными казались дни, когда он не приходил! Но грустными они все-таки не были, потому что меня подбодряли мысли о прошлом его визите и мечты о следующем. Однако, если я не видела его два-три дня подряд, мне становилось очень страшно – разумеется, без всякого на то основания: ведь у него было много всяких дел в приходе. И я с ужасом думала о конце каникул, когда я тоже буду занята и либо не сумею выйти к нему, либо, наоборот, когда мама будет в классной комнате, останусь с ним наедине, чего дома мне вовсе не хотелось, хотя случайно встретить его на улице и пройтись рядом с ним было так чудесно!

Как-то вечером за неделю до конца каникул он пришел – хотя я его почти не ждала, потому что днем долго бушевала гроза. Правда, теперь тучи разошлись, и ярко светило солнце.

– Прекрасный вечер, миссис Грей, – сказал он, входя. – Агнес, не прогуляетесь ли вы со мной до… – и он назвал крутой холм, обрывавшийся прямо в море, с вершины которого открывался великолепный вид. – Дождь прибил пыль, очистил и освежил воздух, и дали сейчас удивительно ясные. Вы согласны?

– Можно, мама?

– Ну, разумеется.

Я пошла переодеться и через несколько минут спустилась вниз, хотя, конечно, задержалась перед зеркалом подольше, чем если бы просто отправлялась за покупками. Гроза, бесспорно, оказалась очень благотворной, и вечер был восхитителен. Мистер Уэстон настоял, чтобы я оперлась на его руку, но пока мы шли по людным улицам, он почти ничего не говорил, шагал очень быстро и выглядел задумчивым и рассеянным. Я старалась угадать, что случилось, и мучалась предчувствием, что его гнетут тяжелые мысли. Однако эти придуманные страхи рассеялись, едва мы вышли на тихую окраину и увидели впереди старинную церковь, холм, а за ним морскую синеву, потому что мой спутник произнес веселым тоном:

– Боюсь, я заставил вас почти бежать, Агнес. Мне не терпелось скорей уйти из города, и я не подумал, что вам трудно успевать за мной. А теперь мы пойдем не спеша, и вы отдохнете. Те светлые облака на западе обещают великолепный закат, и мы успеем подняться на холм как раз вовремя, чтобы полюбоваться им над морем.

На полпути вверх по склону между нами вновь воцарилось молчание. Как обычно, первым его прервал он.

– Мой дом по-прежнему пуст и уныл, мисс Грей, – сказал он с улыбкой, – и я теперь знаком со всеми девицами в моем приходе, и у меня есть незамужние знакомые в городе, других же я знаю в лицо или по слухам, однако ни в одной из них нет того, что я ищу в спутнице жизни. По правде говоря, во всем мире лишь одна создана для меня – это вы. И я хотел бы узнать ваше решение.

– Вы говорите серьезно, мистер Уэстон?

– Серьезно? Неужели вы полагаете, что я сейчас способен шутить?

Он прикрыл ладонью мою руку, которая лежала на сгибе его локтя, и, наверное, почувствовал, как она затрепетала. Но теперь это уже не имело значения.

– Надеюсь, я не был слишком уж поспешен, – сказал он серьезным тоном. – Но вы же знаете, что я не умею говорить комплименты, нашептывать нежный вздор или даже выражать восхищение, которым полон. И что одно мое слово или взгляд значат больше, чем медовые речи и пылкие клятвы большинства других мужчин.

Я пробормотала что-то о том, что не хотела бы расставаться с мамой и что без ее согласия ни на что не решусь.

– Я поговорил с миссис Грей, пока вы надевали шляпку, – ответил он. – Она сказала, что даст свое согласие, если я получу ваше, а я попросил ее – в случае если удостоюсь подобного счастья – поселиться у нас, так как догадывался, что таково будет ваше желание. Но она отказалась, объяснив, что уже может взять себе помощницу и намерена держать пансион, пока не приобретет ренту, чтобы жить на нее в удобном доме, а до тех пор на каникулах будет гостить поочередно у нас и у вашей сестры, ведь, кроме вашего счастья, ей ничего не нужно. На ваши возражения, касающиеся вашей матушки, я ответил. Есть у вас какие-нибудь еще?

– Нет, никаких.

– Так, значит, вы меня любите? – воскликнул он, пылко сжимая мою руку.

– Да.

 

Тут я прерву свое повествование. Мой дневник, легший в его основу, почти не имел продолжения. Я же могла бы писать и писать без конца, но удовлетворюсь упоминанием, что никогда не забуду этого дивного летнего вечера и всегда буду с восторгом вспоминать крутой холм и обрыв, над которым мы стояли рука об руку и смотрели, как великолепный закат отражается в пляшущих волнах у наших ног, а сердца наши были полны благодарностью Небесам, счастьем и любовью – так полны, что мы не находили слов для их выражения.

Несколько недель спустя, когда мама нашла себе помощницу, я стала женой Эдварда Уэстона, и с тех пор ни разу не нашла причины раскаяться в этом – и никогда не найду. У нас были свои тяжелые минуты, и мы знаем, что немало их ждет нас впереди, но вместе нам легче их переносить, и мы стараемся укрепить дух друг друга, готовясь к последней разлуке – величайшему горю, которое ждет оставшегося в живых. Но, памятуя о светлых небесах, где нет ни греха, ни печали и где разлученные встречаются вновь, можно перенести и его. Пока же мы стараемся жить по заветам Того, Кто одарил нас столькими милостями.

Эдвард, не жалея стараний, сумел на удивление изменить к лучшему свой приход, все обитатели которого почитают и любят его, как он того заслуживает – ибо каковы бы ни были его недостатки как человека (а он их лишен!), как пастыря, мужа и отца, его никто ни в чем упрекнуть не может, это я знаю твердо.

Наши дети, Эдвард, Агнес и малютка Мэри, показывают хорошие задатки. Пока их воспитанием и образованием занимаюсь главным образом я, и у них не будет недостатка в тех благах, которые дарит материнская заботливость. Нашего скромного дохода более чем достаточно для наших нужд. Соблюдая экономию, которой научились в более стесненных обстоятельствах, и не стараясь гнаться за более богатыми соседями, мы не только живем в достатке и довольстве, но каждый год откладываем кое-что для наших детей и кое-что для помощи неимущим.

Ну что же, пожалуй, я сказала все.

 

^[1] Ложный стыд (фр.).

 

^[2] Любитель хорошо пожить (фр.).

 

^[3] Любовные послания (фр.).