М.В. Борисова

повесть

 

Великий визирь великогохана впервые видел своего владыку таким сосредоточенным и даже угрюмым послеуспешной боевой операции его непобедимого войска. Обычно после разгромаочередного противника и взятия очередного города непобедимый воитель и хозяинвсей поднебесной бывал расслаблен, благодушен и выказывал своим верноподданнымвсякие мелкие милости, вроде пощипывания за ухо и пощелкивания по носу.Верноподданным это не казалось мелким, ради таких милостей верноподданныеготовы были умереть от верноподданности. Не счесть было взятых городов,несметно было число войск разбитых, рассеянных и втоптанных в бесчисленныеземли, завоеванные несокрушимым властителем вселенной, великим Тамерланом.

Оба помощника визиря сгордостью носили на своих рабски улыбающихся лицах следы монаршегомилостивыказывания: у одного ухо было цветом спелого граната и размером сбольшую тарелку, а у другого нос был, что тот же гранат и цветом и размерами.Из всех приближенных один лишь Великий визирь мягко-улыбчиво и как бы нечаянно,плавно-грациозно, (но уверенно и настойчиво) уворачивался от щелчково-щипальноймилости. После разгрома армий Хорезм-шаха, Тамерлан заметил это. Непредсказуемо– загадочно ухмыльнулся. Ничего хорошего для приближенных не предвещала этанепредсказуемая загадочность.

– Твоим ушам неприятнымои пальцы, Хаим?

– О, великий, конечно женет. Для меня была бы величайшая честь, чтобы твои могучие, благоносные пальцыоторвали бы их совсем. Я буду даже умалять тебя об этом. Но дозволь сначаладослушать ими и дознать все о той части вселенной, которую ты еще не завоевал,но собираешься завоевать. Когда нечего будет слушать, чтобы донести своемуповелителю, я положу свои ненужные уши к твоим стопам...

Ухмыльнулся в ответТамерлан, но уже без непредсказуемой загадочности.

– Да, Хаим, к тому, какрасширяется моя империя, пока твои уши имеют отношение, возьми для них этисерьги с кашмирскими изумрудами...

Давно это было. Нет ужедавно ни хорезмского шахства, ни Бухарского, ни Срединной империи, раздавлены иудушены все султанаты, ханства, царства и халифаты, одна империя ВеликогоТимура, железного хромца, царя царей Тамерлана простирается от Желтого моря доКаспийского. Вот и Каспийское перейдено... И как могло взбрести в голову этомушакаленку, этому недоумку – заморышу Тохтамышу поднять меч на него! СултанТурецкий Баязет при одном имени Тамерлана с коня падает, а этот... Ну ничего,долго теперь ему собирать по степям остатки своего сброда, которое какой-то оселвойском называл и даже предостерегал его! Тамерлана! от недооценки. Да этоже...

– Хаим! Это не ты лиТохтамышеву свору войском называл? Не ты ли?...

– Я, о, несравненный.

– Что, твои уши тебе ужене нужны?

– Нужны, о,благосклонный. Я сейчас повторю – это было войско, а не сброд. Просто нет вовселенной воинов, равным тимуровым орлам и их вождю. Ты есть единственный лев,но не, не устану повторять, что спящему льву и шакал может перерезать вены. Идаже сброд надо бить всей мощью, по орлиному, а не в пол – силы. Орел,привыкший воевать в пол – силы, в этой привычке несет в себе гибель, ибовозможно, где-то растет второй орел, пока еще орленок.

– Мои уши, вместе с моейголовой ждут приговора твоего меча, о, справедливый.

Усмехнулся Тамерлан и –таки щипанул великого визиря за ухо.

Не стал на этот разВеликий визирь отвиливать от щипка, улыбнулся в ответ благодарно.

– К тому же, о,победоносный, на плечах разбитого Тохтамыша ты подошел к новой части вселенной,которая должна стать твоей. Но, скажи мне, что гнетет тебя, от чего не веселтвой лик? Посмотри какая добыча, почти столько же, сколько ты взял от всехприаральских городов. И это с одного только года. Одной пушнины...

– Как он назывался,Хаим?

– Он назывался – Елец.Так почему ты печален, о, премудрозадумчивый?

– Я этого и сам непойму. Я бы это хотел спросить у тебя. Нос и уши великого визиря должны чуять ислышать все. А?

– О, как я рад видеть,когда твои царственные уста озаряются улыбкой... И правда твоя, о,проникновенный, коли визирь задает вопрос, ему и отвечать. И ответ вот какой:от той земли, которую начали уже топтать копыта твоего серого красавца Айхола,действительно веет гнетом и тоской,.. – «О, Айхол! Несравненный чудоахалтекинец, единственное на свете существо, к которому испытывалось нечтовроде любви, шесть лет друг с другом как одно целое, нет в мире другого такогоконя, как нет в мире другого такого полководца»,.. – да, веет гнетом и тоской!Для всех кто вступает на эту землю,.. – «однако что это вдруг так разволновалсяВеликий визирь».., – и не имеет к ней и населяющему ее сброду, вот уж воистинусброду, добрых чувств. А добрых чувств к ним испытывать нельзя! Ты назвалТохтамыша шакаленком и заморышем, а войско его сбродом, так вот, а они платятдань Тохтамышу и его сброду.

А тридцать лет назад,когда заартачились они насчет дани, Тохтамыш столицу их, Москву, дотла сжег. Игнет развеется, когда твой Айхол, откроет своим копытом двери Новгорода, там,на севере...

– Ты здесь когда-нибудьбывал Хаим?

– Нет, о, великий.

– Однако ты хорошоосведомлен об их городах. И вообще...

– Что же бы я был завизирь и чего бы стоили мои нос и уши, если бы я этого не знал.

– От твоих слов мой гнетпрошел, но от чего разволновался ты?

– Я не разволновался, о,любвеносный, я радуюсь, что перед твоими непобедимыми орлами богатейшая страна,которую некому защищать, регулярного войска нет, одна великокняжеская дружина,меньше твоего полка, урожай собран, да и без него эти воды и леса прокормят иоденут три твоих войска, а речной жемчуг ихний ничуть не хуже индийского, изэтого паршивого Ельца вон целый сундук выгребли,.. верховодит ими князьВасилий, мальчишка двадцати с лишним лет от роду, ни государственного, нивоенного опыта, жаль вот худоват, твои избалованные гепарды морды отвернут.

– Почему они не сдалигород, Хаим? Им же были поставлены мои всегдашние условия. Они, что, неповерили моему слову? Но вся вселенная знает, что Тамерлан свое слово держит.

– Им известно, о,великодушный, что Тамерлан свое слово держит, они знали, что сдай они свойгород, жители бы были пощажены и что взята бы была только военная контрибуция иналожена дань. И все.

Но если со стен выпущенахоть одна стрела – городу и жителям конец. Это они тоже знали. Эти люди несдают города. И сейчас, прости меня, о, всевластный, я даже рад этому. Потомучто теперь участь Ельца, эта участь всей этой страны, это участь всегонаселяющего ее сброда. Копыта твоих коней сотрут с земли и страну эту и народэтот.

– Как они называют себя?

– Русскими.

– Поглядеть бы хоть наодного. Пленные есть?

– Один.

– Далеко?

– У входа перед твоимшатром. Он слегка изувечен, бревном его придавило, от того и взяли.

– Как бы мне с нимпоговорить?

– Это можно. Я знаю ихязык.

– О! А ты язык лунныхжителей не знаешь?

– Если бы на луне былижители, – знал бы.

– Ну что же, поглядимхоть на изувеченного.

Ввели полуголого,худого, пожилого, бородатого мужика. Левая, вся переломанная рука, безжизненновисела, грудь была вмята и искровлена, из правого плеча торчал обломок кости.Мужик стонал.

Тамерлан обошел еговокруг, пристально разглядывая, и спросил:

– Больно?

– Больно.

– Умереть хочешь?

– Хочу.

– На кинжал.

– Нет, сам не буду.

– Трусишь?

– Трушу. Грехасамоубийства трушу. Коли вы не убьете – так помру, близко уже, а сам себя...нет, Господа моего Иисуса Христа и Матерь Его гневить не буду.

Перевел взгляд Тамерланна Хаима:

– Это он кого имеет ввиду?

– О, душевидец, я многораз рассказывал тебе о поклоняющихся Этому Распятому и Матери Его. А эти,.. вотодин из них пред тобой во всей красе, они вообще особые, они выродки, способныетолько на это поклонение и ни на что больше. И власть над собой они признаюттолько Этого Распятого. Тохтамыш и те, кто был до него, кому они дань платили,не поняли этого. Любую чужеземную власть над собой они будут терпеть довремени. Не повтори ошибки Тохтамыша и его предков. Уничтожь их! И в ошибкеэтой виновны не кто-нибудь, а потомки великого Чингисхана! Твоего предка! Имведь эти выродки дань платили, а те сидели в Золотой Орде, в Сарае своем, дамеж собой за власть грызлись. А надо было снова, как Бату-хан, пройтись свойском по их городам и селам... Да и не как Бату-хан! После его похода их хотьтреть, да осталась. А надо было всех под топор!.. А там по лесам старичкивсяческие отшельничать стали, с особым, уже совсем безумным, рвением поклонятьсяЭтому Распятому,.. монастырей, где эти старички-отшельнички верховодили в трираза больше стало, чем до Бату-ханова похода!... Вот и плоды теперь пожинаются.Сжег Тохтамыш Москву, а что толку. Уничтожь их под корень, о, великий ибеспощадный!.. А сам обряд ихнего поклонения, – в досках. Намалюют на доскеРаспятого и Мать Его, повесят доску у себя в избе и поклоны доске бьют.

Этот вот и защищал однутакую доску... Эй, – обратился Хаим к солдату, что привел пленника, – Доска тагде?

– У входа валяется.

– Принеси.

– Ты воин? – опятьобратился к пленнику Тамерлан.

– Да какой же я воин.Крестьянин я, ну и рыбачил помаленьку. Стерлядки, вон, на ярмарку привез. А тути вы, нате, пожалуйста, здрасте – приехали...

– Ты слышал, что вампредложили сдаться?

– Как не слыхать. Иудаодин, ну тот, который к вам переметнулся, он и прокричал нам, что б, значит,ворота мы открыли. Жаль из лука стрелять не умею, да без меня, слава Богу,стрелок нашелся.

– А ведь эта стрела ипогубила и город и жителей. Неужто лучше вот так, огнем и мечом вас?.. А то бполучше чем при князе вашем было бы, сдай вы город. И стерлядку б дальше ловил.

– Может быть так, можетбыть не так, но... ничего, что есть на этой земле, я вам не отдам... Эх, вот –ты, ну – ты, и откуда вас все прет и прет, одних раскувырдаешь, другие лезут,что ж там за дырка в преисподней, вот заткнуть бы ее... Ну, да ладно, Господняволя, всякое было, всякое и проходило.

– Нет, не заткнешь! –яростно выдохнул Хаим в бороду мужика, свирепо на него глядя, – это не пройдет.Такого на вас еще не было!

– Что ты сказал ему,Хаим? Ты опять разволновался.

– Нет, о, всевидящий, –Хаим опять улыбался, – я просто растолковывал ему, что таких орлов, как твоиздесь еще не пролетало и что здесь растоптано и склевано будет все, не останетсядаже падали.

– Однако, – Тамерланзадумчиво уставился на пленника, – при полном неумении и почти без оружиядрались они – отменно. Первый город, в котором один пленный.

– И да пусть он будетпоследний. Пленных не брать, сдаваться не предлагать. Продавать их баязетовымкупцам, так мороки не оберешься, в походах твоих от них одна обуза, слуг у тебяхватает, а оставить их здесь, хоть сколько! Хоть одного – нельзя!...

Теперь Тамерланзадумчиво глядел на Хаима и наконец сказал:

– Да, пожалуй, ты прав,визирь. Что-то мне опять беспокойно стало. Так где доска?

– Вот она, о,всепытливейший, вот этому они поклоняются. Погоди, она вся в пыли и песке,позволь я очищу ее,.. – с этими словами Хаим плюнул на доску и стал растиратьполотенцем, сгоняя слюной пыль и песок. И в то же мгновение пленный сделал шагв сторону Великого визиря и с рычанием вырвал у него доску и тут же с размахухватил его кулаком по уху. Даже на вскрик не успел среагировать великий визирьи, отлетев метра на три, приземлился в углу шатра, носом в стойку. Когдаподнимался он, нос и ухо его были такие же как у обоих его помощников. Солдата,бросившегося было к пленнику, Тамерлан остановил движением руки.

– Ты у меня эту доскусейчас сожрешь заместо хлеба,.. не-ет, я из этих досок угольки сделаю име-едленно на них поджарю тебя.

– Сделай милость, тольконе плюй больше при мне на святые лики. Ну, а коли сподобит Матерь Божья от огняиконы своей смерть принять, – дай, Господь, каждому.

– Хаим! – грознонапомнил о себе Тамерлан, – ваши разговоры переводи мне сразу и быстро.

Хаим перевел, стирая слица кровь.

Тамерлан взял икону,приблизил к глазам и стал внимательно ее разглядывать, то удаляя ее, топриближая.

Давно Хаим не видал усвоего повелителя такого взгляда, такого разглядывания. Давно уже великийвизирь высветил и просветил все причуды и изгибы взрывного характера владыкимира, все душевные струнки его были как на ладони у Хаима и в совершенстве зналон какую когда нажимать надо, за какую посильней дернуть, а какую такпоприжать, что б и сам хозяин о ней забыл, все взгляды властителя вселенной,что за ними стоит и последует, были изучены лучше линий на своих ладонях.Взгляд, которым хозяин сейчас разглядывал икону, Хаим наблюдал у него толькооднажды: так он рассматривал карту расположения персидского войска, того самоговойска с которым (первый и последний раз за все войны) было потом сражениеравных и чья возьмет до последнего момента неясно было. Толькосверхъестественное чутье Тамерлана, его нечеловеческая интуиция, каменнаявыдержка и необыкновенное умение мгновенно ориентироваться в мгновенно –непредсказуемо изменившейся ситуации, спасли тогда от разгрома его армию ипринесли разгром противнику. Измени он направление главного удара несколькимисекундами позже, а ввод последнего резерва столькими же секундами раньше,ничего бы не спасло, уничтожена б была великая армия. Но все произошлонаоборот. О том, что предстоим бой равных, знал Тамерлан, потому так и изучалкарту. Но чего так смотреть на эту доску? Перевел Тамерлан взгляд на пленника:

– А на меня бы тожебросился, если б я на нее плюнул?

– Да хоть на кого! Отцуб родному не спустил, матери б... Да нешто это возможно, последний забулдыга унас никогда б не пошел на такое. Да и зачем?

– А и то,.. – усмехнулсяТамерлан, – зачем? Мой Великий визирь хотел всего лишь, пыль с нее стереть. Такведь, Хаим? Ведь не было у тебя злого умысла?

– Был, о, повелитель.

– Ха-ха-ха,... ай, дадоска! Мне это странно, Хаим, да ты пленному переводи, переводи и то что мнеотвечаешь тоже переводи,... ну, да, помню твои рассказы, ну так родила вот этаженщина вот этого Младенца, ну подрос он, в самозванцы полез, от имени Богавыступать начал...

От имени Бога этонехорошо. Ну так распяли ж вы Его. И делу конец. Но зачем же на женщинуплевать, о, Хаим? Она – то при чем, ха-ха-ха, плюнь на любую из моих заложниц,да ты ведь никогда не был женоненавистником, Хаим, ха-ха-ха...

– Я и не стал им, о,насмешливый, и никогда не плюну ни в одну из твоих наложниц, ибо они святы, ониосвящены твоими к ним прикосновениями. Но то, что ты держишь в руках незаслужило твоих насмешек, а заслужило – огня! Все это очень серьезно, о,пресветлый, то, что ты держишь в руках, это их сила, это как для тебя твойзаговоренный меч, мой старый подарок, как твое войско... – Опустил руку Тамерлан,взял ладонью рукоятку неразлучного меча, воистину неразлучного, спал с нимвместе, действительно сила и спокойствие от него источались, но, что за сила вэтой доске? И точно поймав его мысль, Хаим сказал, жестко глядя в глазаповелителю,:

– То, что изображено наэтой доске, это не просто женщина, родившая Распятого, которому они поклоняютсякак Богу...

– Да не Распятому мыпоклоняемся, а Воскресшему! – вскипел вдруг пленник и шаг сделал к великомувизирю. На месте остался Хаим и сам врезал пленнику, опережая его эмоции, четковрезал, без замаха, в самую вмятину на груди. Даже не охнув, распластался наземле пленник.

– Хаим!.. Тамерланпоморщился и покачал головой, – ты всегда ненавязчиво учил меня сдержанности стакими...

– Этот не из тех, о, всеони... ко всем к ним,... нечего быть сдержанными... Посмотрим еще, как онзакорчится, заюлит под угольками из этой доски!... А на доске, я заканчиваюсвою тягучую мысль, о, всетерпеливейший, для того, кто лежит сейчас у твоихног, не просто нарисованная женщина, родившая распятого, но – Царица Небесная!Так они Ее называют...

– И кто же на Царствоэто Небесное Ее венчал?

– Да все тот же,Распятый, Сынок Ее...

– Да распяли же вы его!Как Он может кого-то на что-то венчать? Переутомился ты, Хаим.

– Я не переутомился, о,всепытливейший... Они... вот один из них лежит перед тобой,... которых тыдолжен завоевать,... нет! – уничтожить, они считают, что Он – воскрес.

И в этом все дело. И втом, что он воскрес, они стоят насмерть. И то, что нарисовано на этой доске,вот для этого и для остальных,... которых надо унич-то-жить!!... О,могущественный, – действительно дороже матери родной... Прости меня, о,всепрощающий, я, действительно, слегка утомлен...

– Угу, – задумался,слегка ухмыляясь, Тамерлан, – значит, говоришь, дороже матери?..

– Да. Защищая эту доску,он зарубил двух твоих воинов.

– Что?! Этот, двух моихвоинов?! Из какого тумена?! Это – не воины, это не тумен, выстроить и каждогодесятого, нет!... пятого – на кол!...

– О, справедливейший, ненайдешь теперь из какого тумена...

– Всех! Всехвыстроить... Если крестьянин, не умеющий стрелять из лука, убивает двух моихвоинов, то это – не воины!

– Или, этот крестьянин,защищая эту доску, становится равным твоему воину.

– Угу! – без всякой ужеухмылки задумался Тамерлан, – значит, говоришь, дороже матери?... Хаим!

– Я здесь, о,повелитель!... – страдальчески глядел на Владыку мира Великий визирь. Ну что жорать то, да вот он же я... Эх, как хочется иногда всадить кинжал сзади междулопаток этому вла-ды-ке... Да на замену нет никого, вот беда, не подыскалиеще... Так ведь и подыщут когда, такой же ведь будет!... Других на таком местепросто быть не может... И ты вечно при них, вечный Великий визирь,направитель... А ведь и на кол запросто загреметь можно Великому визирю, один жестне такой, одно слово не туда сказанное,...завистников прорва,.. нашли чемузавидовать, идиоты,.. да ни какому врагу не пожелаешь побыть хоть час в этойшкуре!.. Знать, когда только отвечать на вопросы, быстро и четко, а когдасоветы давать. И чтоб не спутать ситуацию, когда то, а когда это... А, впрочем,свыкся уже, да так, что без этой шкуры и жизни нет...

–...Хаим, скольковремени тебе нужно, что б привести его в чувство мазями своими и вообще, чтотам есть у тебя?

– Два часа, государь.

– Забирай его идействуй. Что б через два часа он был как живой.

После такого приказа нанадо ни советы давать, ни отвечать ничего, надо поклониться и выйти...

– Скажи мне, как тыдумаешь, зачем тебя выходили?

– Спасибо тебе, до сихпор не знаю как величать тебя.

– Я, кстати, тоже.

– Меня Владимиром зовут.

– А меня по-разномузовут, ты зови меня Тимуром. А теперь ты не на меня смотри, а на войско мое,здесь тумен один построен, а их у меня много, гляди, говорить будем после. И,глядя на то, что ты сейчас увидишь, помни вопрос, что я тебе задал. Хаим!...Начинай... А ты, Владимир, гляди!...

Глядеть было на что. Догоризонта выстроилась конница в один ряд. Безмолвные, бездвижные кони, ноздря кноздре, седло к седлу, по ноздрям прямая воображаемая линия бы уходила за горизонт.На конях всадники с копьями, такие же бездвижные и безмолвные. По остриямопущенных копий прямая линия также уходила за горизонт. И вдруг в один мигвсколыхнулся строй. И вот уже по пятеро в ряд (мгновенна была перестройка),двести пятерок с одной стороны скачут на двести пятерок с другой стороны, копьяу всадников подняты вверх. О, видеть надо этот встречный марш-галоп насквозьдруг к другу. На полном скаку – навстречу, насквозь, седла в сантиметре друг отдруга и ни одного не чиркнуло даже друг о друга. Еще мгновенье (и когда успели)и две тыщи всадников от горизонта скачут в сплошном ряду, копья наперевес, и всотне шагов от восседавшего на Айхоле Властителя, разлетелись вдруг страшнымвоющем веером, копье, в левой руке у каждого всадника было уже не копьем, а...и слов-то не находилось у пленника Владимира, что бы сказать – чем, чем-тоубийственно для противника мелькающем на вытянутой могуче—мускулистой руке, аправая рука саблей машет по сто взмахов в минуту... Та же минута и-вновь передошарашенным пленником Владимиром безмолвные бездвижные кони ноздря к ноздре,седло к седлу и всадники на конях с опущенными копьями – ряд конницы догоризонта.

– Что скажешь? – передпленником Владимиром был Тамерлан. Айхол под ним был недвижим и не обращалвнимания на потуги кобылы, на которой весьма нелепо восседал пленник Владимир,полизать его и потыкаться мордами.

– Чего ж сказать, –хрипло выдохнул пленник Владимир, – сила...

Покачал головой,ухмыляясь Тамерлан, глядя на пленнике:

– И как ты мог двоихмоих воинов убить?

– Не свались на менябревно, больше б убил.

– Значит говоришь, радидоски этой, что у тебя в руках и матери не пожалеешь? Та-ак, ну, а теперьслушай и решай. Гляди, сзади меня все военачальники мои и свита моя, короливсякие, падишахи... И вот! При них я говорю, а ты вспоминай мой вопрос, зачемтебя оживили, крестьянин... Пока тебя оживлял Хаим, я много думал о тебе, онароде твоем, о доске твоей... И о тебе, Хаим! Ты сказал, Хаим, что делослишком серьезное и я так и воспринял его и коли так серьезно, как ты говоришь,то так и порешим. Если сейчас оживленный тобой сделает то, что я предложу ему,то тебя тут же посадят на кол, ибо получится, что ты соврал, а врать Великомувизирю не годится. А предлагаю я вот что. Пленник, что у тебя изображено надоске?

– Образ ВладимирскойЦарицы Небесной.

– Какой образ? ПочемуВладимирской?

– Потому что список сглавной иконы чудотворной, которая сейчас в граде Владимире.

– Смотри-ка, ха,сплошные Владимиры, город Владимир, ты Владимир, доска Владимирская.

– Да, в каждом граде,считай, список этой иконы есть, а сама она, аж самим Лукой, евангелистомписана, на доске, на которой сам Спаситель вкушал. – Пленник перекрестился.

– Это, тот, которогораспяли?

– Это тот, которыйвоскрес.

– Ну и где же Он сейчас?

– А в том самом Царстве,Царица которого на тебя с этой иконы смотрит.

– Ага, Он, значит Царь,а она Царица?

– Значит так.

– И вот я предлагаю тебесейчас плюнуть на твою Царицу на твоей доске. О! Вижу ты возмущен, ты внегодовании, ты готовишься к пыткам... пыток не будет, пленник Владимир, будеттолько предложение в добровольном плевке. Да и Хаим, ха-ха-ха, гляди как бойкопереводит, твой ненавистник, на кол будет посажен, коли плюнешь. Порадуешься.

– Вот уж, радость! Какаяж радость, коли человека на кол.

– Он же радуется коструна месте бывшего города Ельца.

– То его грех, а мнегрех такой его радостью радоваться. Уж, избавь.

– Нет! Не избавлю. И вотслушай цену твоего плевка: Вся страна твоя будет пощажена. Не пойду ее громить.При всех своих военачальниках, при свите своей говорю, вся вселенная всегдаслышит Тамерлана, когда он говорит!... Не пойду громить твою землю, обойду. Атебя князем на ней посажу! Слово мое!! Слово Тамерлана! Ха-ха-ха, глянь какзаволновался Хаим, – но обернувшись на Хаима, Тамерлан увидал каменно-улыбчивоелицо его. Оно было спокойно и даже надменно. Отвечая на Тамерланов взгляд, Хаимпоклонился и сказал:

– Мое тело недостойноэтого кола, который уже вбит за моей спиной, не мне на нем сидеть, государь, ия совсем не разволновался. Я, наоборот, радуюсь. И я не соврал. Как тызамечательно сказал, что если Великий визирь соврал, его место на колу. Тоткол, что вбит за моей спиной – не мое место. Он не плюнет на доску. Позволь мнене переводить то, что я тебе сказал.

– Позволяю. – Тамерлан вновьвперился тяжким взглядом в пленника:

– Ну! Решай! Хотя решатьтут нечего.

– Точно что нечего.Сдурел ну... как тебя, Тимур, никогда не плюну я в Царицу Небесную, хоть накуски режь...

– Зачем мне тебя резатьна куски? Я тебя с собой возить буду и ты будешь смотреть как уничтожается твойнарод и твоя страна. Города, села и деревни – дотла. До ровного места, еслибугорок замечу, всех причастных из своего войска – кол. Все населениепоголовно, поголовно! – слышишь, крестьянин Владимир, – в огонь и под топор,как советует мой Великий визирь – ни кого в живых, ни одного младенца. Всехзамеченных в какой-то жалости, а у меня нет таких, пленник Владимир, ха-ха-ха,– всех на кол! Все леса прочешем, всех найдем, а леса – огнем, здесь останетсяодна горелая земля!... Ну, а потом, когда последний клочок земли твоей догорити тебя на кол. Вместо княжеского трона, который я тебе сейчас предлагаю,крестьянин. Плюй!

– Нет, Тимур.

– Ха, тебе, что Хаимабольше жаль, чем свою родину? Как вы ее называете?

– Хаима мне совсем нежаль, Тимур. А родину свою мы называем Святой Русью. И коль я – крестьянин изСвятой Руси, не могу я плюнуть в Царицу Небесную.

– Да не в нее. В доску.В картинку.

– То не картинка, недоска, то Сама Она.

– М-да,... прав ты,Хаим. Ты действительно Великий визирь. Тот кол, что за твоей спиной, веливынуть, обмажь смолой и пусть на него из моей сокровищницы насыпят бриллиантов,сколько прилипнет, все твои. Вместе с колом. Кол возьми с собой и береги какглаз свой. Потом, ха-ха-ха, если проштрафишься, сядешь на кол с бриллиантами,ха-ха-ха...

И тут всадники, на коняхсидящие, тоже грохнули хохотом. И кони заржали. От одного такого хохота любойгород ворота откроет. Взакат ржали всадники и кони, смеялся Хаим, смеялсяТамерлан, лишь один Айкол под Тамерланом как был безмолвен и недвижим, так иостался.

Пленник Владимир,неуклюже восседавший на кобыле, молча смотрел в землю, еще не догоревшую.

Остановил жестом рукиТамерлан бушующий хохот:

– Да, крестьянин, изСвятой Руси, плохой ты ее подданный, не любишь ты свою землю. Представляешь,впервые во Вселенной, за крестьянином выбор – быть или не быть державе его инароду державы этой! И крестьянин выбрал – не быть. Пусть она будетуничтожена... Нет, я не повезу тебя с собой. Ты свободен, крестьянин. Езжай ксвоим,... как она зовется, Хаим?

– Москва.

– Езжай в эту Москву ивсе скажи, что я тебе сказал. В Москве я буду вслед за тобой, а этот город,Владимир, где доска это главная, будут брать те, которых ты сейчас видел. Идоска эта,.. нет Хаим, не облизывайся, тебе я ее не отдам, она будет лежать умоего шатра и мы будем отирать о нее ноги. Езжай, Владимир. И не предлагайсдавать города. На битву созывай своих, не будет пощады вашим городам и вашимлюдям. Все!!..

***

Митрополит Киприан сиделв своей полутемной келье, перебирая четки и пытался думать. Ни дума не шла, нимолитва. Впустую крутились шарики четок, безо всякой отдачи напрягался мозг.Откинулся в кресле, расслабился, ноги вытянул: Эх, Господи, помилуй, что жеделать-то?!.. Ясное дело военная защита невозможна, наслышан Киприан про этогоТамерлана, даже и без этого вестника, что в икону не плюнул. Молодец, однако!..Василек войско собирает, да вроде собрал уже. Эх, войско, видел этих воиновКиприан, ударный тумен Тамерлана в полчаса их сомнет предлагал Васильку –войско сберечь и не только само войско, всех мужиков, что топоры в руках могутдержать, вместе с дружиной в леса за Нижний увести, спрятать, потом пригодятся,а города без боя сдавать, может пощадят все-таки. Резко воспротивился Василек идаже нагрубил митрополиту и даже намек прозвучал в грубости, что, мол,чужеземец ты, митрополит, и хоть давно ты у нас, но не до конца ты эту землюсвоей считаешь. Это была неправда. Серб Каприан, поставленный на эту митрополиюВселенским Патриархатом, давно уже перестал быть сербом и стал насквозь русскими не мыслил уже себя вне этой земли, вне этого народа. Особую привязанностьимел к великокняжескому семейству. Не дали раны подольше прожить Димитрию, нынеДонским прозванному, ну, да и соколик его, Василек – удалец, не соколик уже, асокол. А сколько всяких дрянных слухов по Москве шляется про вдову Димитриеву,Евдокиюшку. Велел от своего имени пресекать слухи беспощадно, вплоть доотрывания языка. Мол и вдовство она не так блюдет и на пирах веселится...Только один Киприан знал, даже сын, Василек, не знает, что носит вдова на телепудовые вериги железные, целую ночь напролет молится, час в сутки всего сна.Про себя знал Киприан, что он не вынес бы ни вериг таких на своем теле, нимолитв таких ночных, ни вообще жизни такой. Эх, моли Бога о нас, Евдокиюшка ида продлит Господь дни твои...

Да, тяжек крестмитрополичить на Святой Руси, тем более после почившего Алексия. Острочувствовал Киприан богомеченность этой страны, с которой сроднился. И этотолько утяжеляло крест. Каждый раз после утреннего и вечернего правиласпрашивал себя: а до конца ли, без оглядки ли, с пользой ли ответственностью тынесешь свое служение? И отвечал себе с чистой совестью: до конца, без оглядки,с полной ответственностью. И что бы не случилось с землей этой, с народом этим,их участь будет и его участью. А тут еще напасть эта. Чувствовал Киприан, чтото, что надвигается, есть самый страшный, самый ответственный момент его жизни.И нету рядом ни Сергия, ни Алексия. Все самому решать. Однако рядом Евдокия исоколенок ее Василек, а это – немало.

«Молитвами отец наших...Господи, помилуй нас...» – раздался звонкий голос за дверью.

– Аминь. Входи ВасилийДимитрич. Мир тебе князь – государь и благословение.

– Прости, владыко,давешнюю мою дурь-грубость...

– Давно все прощено,государь, и ты меня прости за дурной совет. Войско не должно прятаться полесам, войско должно на поле боя драться, а уж там, как Господь решит. Сейчаспойду воинство твое благословлять, окроплять. Ну, да и в путь-дорогу. Да и Ока-река,широка – глубока, в помощь вам, хоть сколько, а утонет в ней страшилищ этих.

– Вряд ли, владыко,кто-нибудь из них утонет в Оке. Когда они переправлялись через Волгу, никто неутонул. Их кони плавают также, как и скачут. А когда они переправляются, с тойстороны их лучники стреляют из лука. И лучники же стреляют с лодок, которыеплывут спереди и сзади всадников. Две тысячи возов в обозе Тамерлана возятстрелы, при переправе и при начале атаки, что у Коломны будет одно и то же,выпускается миллион стрел за час. Большая часть моего войска должна быть убитаэтими стрелками.

– Государь, тогда,поясни,.. одно дело вести войско на смертный бой, а другое – на убой. Грехвести людей на убой, Василий Димитриевич.

– И я не поведу их наубой, владыко. И порукой этому будешь ты. Слушай меня, что я решил, прости, чтов духовном деле совет тебе даю, да нет, не совет даже, – приказ. И он ужевыполняется. Мои гонцы уже в дороге, другие ждут, что бы печатью твоеймитрополичьей скрепить. По всем городам и весям, всей нашей Святой Руси матушкивот с сейчастного момента, всем православным, все бросить, все работы – заботыи в строгом посте три дня молиться только, о Пресвятой Владычице нашейБогородице...

– Почему три дня,Государь?

– Потому что больше неотпущено. И потому что примерно столько идти крестным ходом до Москвы изВладимира с Владимирским образом, с тем, что из Константинополя. Князю АндреюБоголюбскому помогала, булгар прогнала...

– Тамерлан это небулгары.

– Вот именно, владыкоКиприан. Такой напасти не было на Руси. Нет, Киприан, не напасть это, это, слову меня,...не подберу никак,.. плохо вы меня выучили, не по мне престолМосковский... это испытание Божье нам, владыко, так я нынче думаю, или мывоистину Святая Русь, или... А ты плохо сказал, владыко. Да, Тамерлан это небулгары, ну и что?! Ей без разницы кто Ее дом пришел разорять, пьяный разбойникс топором из леса, Тамерлан ли с войском своим, или хоть тьма Тамерланов совсеми головорезами вселенной, сколько их там ни будь. Али мы не Дом ПресвятойБогородицы? Ну нету у нас защиты против Тамерлана, нету... Да как нету?! А –Сама?! Сама Хозяйка Дома Своего, Дома Нашего али не защитница?! Удесятери,Владычица, силу войска моего, дай защитить дом твой... Спаси землю Русскую.Если так, мы так возопием всей землей, всей державой!.. Если двое или троепросить будут, то Сын Ее посередь них, а если не двое и не трое, а всей землей.Единым плачем, единым дыханьем. И мы ж не просто так, мы ж не простые, владыкоКиприан, мы жители дома Его Матери, мы подданные Святой Руси. Неужто такаямолитва небеса не пробьет?!

Обнял митрополитвеликого князя.

– Не надо пробиватьнебеса, Василек.

– Да – да... это я...говорю ж, слова мои... так и боюсь ляпнуть чего не так, тяжек мне кресткняжеский родительский.

– Нет, Василек, как разпо тебе. Похвала мужу пагубна, но то, что ты решил, это здорово, это – тосамое. Да, – настало время мое. И – твое... А если Владимирцы икону не отдадут?

– Как это не отдадут?Силой взять, объяснить...

– Сам поеду.

– Нет, ты останешьсяздесь, ты ее встречать будешь. За порядок в Москве с тебя спрошу. Хотя, мне ужеспрашивать не придется.

– Э, нет, князь, ай давыверт, начал о здравии, похвалу митрополичью получил, а кончаешь за упокой.Тот не воевода, кто войско не на бой, а на смерть ведет. Повторяться заставляешь.Ты ж молишь об удесятерении силы войска своего. И – получишь! Али что, воздусейсотрясенье молитва твоя?! Молишь, просишь, а про себя сомневаешься? С меня вонкак стружку снял, промылил, пропесочил, а сам?!

А знаешь ты, Василек,какое ты в меня успокоение сейчас влил? – Митрополит встряхнул Великого князяза плечи, – да мы уже победили, Василек!

– Прости, владыко, –Василий Димитриевич стоял опустив голову, – да, в державных—то делах ямальчишка, как говорит князь Данила, а уж в молитвенных...

– Все при тебе, Василек,отправляйся с миром в душе к Коломне и жди там Тамерлана, а всяким Данилкам ятут язык поукорочу. И в Москве порядок будет, не сомневайся, все три дня этився Москва по храмам будет стоять, что б никто по домам не отсиживался, сам будуходить по домам, кого найду, плеткой буду выгонять.

– Плеткой на молитву?

– Плеткой на молитву!Нам с тобой зазря что ли Хозяйка дома власть вручила?! Мы ведь с тобойдомоуправители при хозяйке, крест это наш с тобой. Раз даден крест такой значитдолжны тянуть, значит есть на то силы, не по силам креста Господь не дает. Авласть это и слово, это и плетка. Коли словами не пронять, тут и плетка, плеткане помогает, нате вам плаху с саблей...

И что б по всей дорогеот Владимира все жители окрестные, да и дальние встречали Ее на коленях, а всекого ноги носят, что б за Ней до Москвы шли...

– Колокола!.. Что б всетри дня по всей Руси набатный звон стоял.

– Почему ж набатный?

– А потому что на такуюмолитву набатом созывать надо: всё, люди русские, всё!

Кузнец, бросай своймолот, вставай на колени перед Божницей своей, коль храм далеко, ставь такпозади себя семейство свое и взывай – Пресвятая Богородица, спаси землюрусскую.

Пахарь, бросай и плуг исерп и делай то же самое.

Бояре—дворяне, купцы,ремесляне, все россияне, вставайте рядом. Не нужны больше ни железки из подмолота, ни зерно из под серпа. Прах теперь все это, по всем домам—теремамвашим, к житницам-амбарам факел поднесен. Вот сейчас ясно будет камень ли вызащитный для Святой Руси или солома для геенны и что стоит ваша молитва и гдесокровища ваши, тут ли, где уже занялось от факела, или на небесах, где Царицаиз ждет нашу молитву.

Нету нам спасения,только Сама Царица Небесная может нас защитить! Должна! Коли такую молитвууслышит, увидит. Собирайте под набатный звон все, что есть в душе вашей и все,что собрали туда, в небеса посылайте – Пресвятая Богородица, спаси землюРусскую! Твои слова, князь, сам их неустанно повторяй и в пути и когдаТамерлана ждать будешь.

Вышки для костров, чтобы сигналы подавать готовы?

– Да они всегда готовы,стоят и стоят... если мы победим,.. эх, прости Господи, огонь без дыма, если...то черный дым, к осаде готовьтесь.

– Василек, ты знаешькакой самый страшный грех для священнослужителя вот в таком положении как сейчас?

– Ну раз так спросил, тосам и отвечай.

– Дурную надеждууспокоительную в пасомых вселять. И сейчас я говорю тебе, молись вот так каксейчас сказал, стой на Оке насмерть и знай, твердо знай, коли будешь такмолиться как вот только что сам мне наказывал, удесятерится сила твоя! Не знаюкак, но спасена будет Святая Русь. И про себя знаю, коли выдюжу молитву такую,которой ты приказал мне молиться, – не придется на вышках дымом чернымсигналить. И не успокоением я тебя сейчас баюкаю, а как власть имущий, Богоммне властью данной, говорю тебе, – как Сергий – старец твоему отцу говорил: идина безбожников, князь, и будут они посрамлены. Тебе ведь благодаря ожил ясейчас!... Эй, Василек, выше носок! Утром еще, вот только что еще, развалиной ябыл, мысли путались что, как, куда? Прости Господи...

Минута слова твоего ивот я – митрополит Московский, отец пасомых моих, твой духовный отец! А ты, чтож, Василек, слово сказал и сам своего такого дерзнове