Переводчики Шекспира.

Не нашел.

 

30. Сервантес как личность гуманиста. Возможно не совсем то.

 

«Я отлично знаю... что нет таких чар, которые могли бы поколебать или же сломить нашу волю, как полагают иные простаки, ибо воля наша свободна, и ни колдовские травы, ни чародейство над нею не властны. Сломить человеческую волю — это вещь невозможная», — напишет Мигель де Сервантес почти в самом конце своей жизни — жизни, в которой были рабство и тюрьма, нищета, непонимание, насмешки и презрение.

Тем поразительнее читать историю жизни, написанную твердым почерком человека, который никогда не выбирал кривых дорог.

Сервантес бывал в Риме, Болонье, Венеции, Палермо, где изучал труды философов Возрождения, неоплатоников, античную культуру. Читал Гомера, Вергилия, Горация, Овидия, Данте, Петрарку. В его произведениях можно встретить персонажей из Библии, арабской литературы, испанского фольклора; он говорит об астрологии и магии, медицине и поэзии, хотя и называет себя «талантом, в науке не искушенным».

Он родился в 1547 году в небольшом городке Алькала де Энарес, в 20 милях от Мадрида. Древний род Сервантесов, прославивший себя верным служением испанским королям, за пять столетий постепенно обеднел. В поисках денег семья перебиралась из города в город, и уже подростком будущий писатель изъездил пол-Испании. Несколько лет он учился в Мадриде у известного гуманиста Хуана Лопеса де Ойоса (последователя Эразма Роттердамского), а также в Саламанкском университете — «Иберийских Афинах», как называли его испанцы, — крупном гуманистическом центре того времени.

К 20 годам Мигель де Сервантес был идальго свободолюбивым, независимым, гордым славой предков, закалившимся в борьбе с лишениями, смелым и страстно жаждущим полезной и самоотверженной деятельности. В это время кардинал Аквавива обратил внимание на опубликованное в книге де Ойоса стихотворение Мигеля и взял его в Рим, к своему двору, чтобы способствовать развитию юного таланта. Молодого человека ждало блестящее будущее.

Для Бога и для мира одновременно трудятся доблестные воины. Дон Кихот

Из всех открывавшихся перед ним возможностей самым благородным Сервантес счел принять участие... в войне с турецкими пиратами и в 1570 году стал простым солдатом. Он поражал своей доблестью даже опытных воинов, а в битве при Лепанто (1571) получил четыре ранения в грудь и руку, которая навсегда осталась парализованной.

Возвращаясь на родину, Сервантес и его брат Родриго попали в плен к алжирским пиратам. На берег Алжира в то время свозили тысячи захваченных турками людей. Одни становились рабами, и за малейшее неповиновение и отказ от тяжелых работ им вырывали ноздри, отрубали руки, уши; другие годами изнывали в тюрьмах, страдая от тоски, безделья и бесчеловечного обращения, ожидая выкупа, теряя надежду, а иногда и человеческий облик.

Сервантес не мог терпеть несвободу, одна мысль о том, что у человека можно отнять право на веру, на честь и достоинство, была для него невыносима. Но что мог сделать закованный в цепи раб? И все же Сервантес не знал, что такое сдаться, всякая неудача побуждала его к борьбе.

Однорукий — так звали его пленные — решает организовать побег.

Но сначала нужно было пробудить в пленниках угасшую волю. Он отдает последние крохи одним, работает за других, завязывает общие беседы о поэзии, об истории, о минувших битвах, пишет и читает стихи, даже ставит по памяти рождественскую драму — и все это время думает о побеге. После каждой неудачной попытки (их было четыре) он берет всю вину на себя одного, зная, что за это его непременно посадят на кол. Но даже Гасан-паша, его хозяин, турецкий наместник Алжира, не мог не проникнуться уважением к Сервантесу за его нравственную силу и смелость, и в последний момент казнь всегда отменяли.

То, что случается с Дон Кихотом, как замечает Роберт Грейвз, часто напоминает истории из жизни легендарного суфийского учителя Сиди Кишара, в том числе и известный эпизод с мельницами. Правда, Кишара принял за гигантов не ветряные, а водяные мельницы. Испанское слово «кихада» (от него происходит настоящее имя Дон Кихота) — того же арабского корня, что и слово «Кишар».

«Свобода — это сокровище, дарованное человеку небесами; за свободу, так же как и за честь, нужно рисковать жизнью, так как высшее зло — это рабство», — напишет Сервантес позже.

Когда отец, продав все имущество, прислал ему деньги, он не раздумывая выкупил на них своего брата. Через пять лет судьба, наконец, улыбнулась ему: испанские купцы собрали необходимую для выкупа сумму, и Сервантес вернулся в Испанию. Героизм, поразивший даже Гасана-пашу, не тронул чиновников Филиппа II. Боевые заслуги были забыты, семья Сервантеса окончательно разорилась. Оставив по инвалидности военную службу, он, чтобы оградить от нищеты сестер и жену, 15 лет отдал чуждому его складу и душе занятию — был сначала агентом по закупке провианта для армии в Андалузии и Гранаде, затем правительственным сборщиком недоимок с населения этих провинций. Писать удавалось урывками, печатать — ничего. Сервантеса, мягкого с голодными крестьянами и непреклонного к монастырям, утаивавшим продукты, едва не отлучили от церкви и четыре раза, в 1592, 1597, 1602 и 1605 годах, сажали в тюрьму (дважды по делу о невзысканных недоимках). Его обвиняют в растрате, и 11 лет он выплачивает долг правительству. Вытертый плащ, камзол, поражающий разнообразием пуговиц, башмаки с заплатами, зеленые чулки, заштопанные черным шелком, — его одежда красноречивее всех слов говорит, как он жил в те годы.

В 1603 году Сервантес перебирается с женой в Вальядолид и обращается к литературной деятельности. Он работает неустанно, как будто торопясь высказать все то, что передумал за эти годы. «Дон Кихот», «Нравственные новеллы», «Путешествие на Парнас», «Персилес и Сигхизмунда» были написаны в двухкомнатном домике, где они жили вшестером (с родственницами) и где днем работала швейная мастерская (дамы шили костюмы для придворных), — написаны в перерывах между ведением счетов, тяжбами, случайными заработками.

Нет таких чар, которые могли бы поколебать или же сломить нашу волю. Дон Кихот

Нищета и неустроенность остались его спутницами до конца дней. Однако незадолго до смерти в своем последнем романе «Персилес и Сигхизмунда» он напишет удивительные слова: «...прощайте, шутки, прощай, веселое настроение духа, прощайте, друзья: я чувствую, что умираю, и у меня остается только одно желание — увидеть вас вскоре счастливыми на том свете».

Не правда ли, его жизнь похожа на роман — об идальго, сохранившем веру в идеал, о рыцаре, чьи мечты не однажды разбивала действительность, но он всякий раз возвращался к ним снова и только тверже становился под ударами судьбы. Выбрав литературное поприще, он мог бы писать увеселительные пьесы и романы, которые так любила публика, и обеспечил бы себе безбедное существование. Но Сервантес увидел в литературе другую возможность.

О чем же его книги? О чем, например, «Дон Кихот»?

О величайшем благородстве и величайшей мудрости, с одной стороны. С другой — о странном, нелепом человеке, то и дело попадающем в глупые ситуации. Это какая-то насмешка над тем, что сердце считает правильным! Мудрость, простота, несуразности, шутки... есть в этом что-то очень дзенское или суфийское... Стоп! А не упустили ли мы чего-нибудь важного, когда читали биографию Сервантеса? Ведь он жил в Испании XVI века, а это было удивительное время.

Нужно вчитаться в комическое повествование о Дон Кихоте, чтобы увидеть в нем перекличку с идеями Бруно и Коперника, Фичино и Парацельса, алхимиков и суфиев.

Суфии были членами древнего духовного братства, которое появилось в Испании с приходом арабов. В их школы принимались только те, кто обладал «врожденным чувством Основной тайны». В обучении суфии использовали особые методы — например, прятали мудрость и истину под маской простодушия, глупости, парадоксов (это от них до нас дошли рассказы о Ходже Насреддине). Шутки и парадоксы ставили в тупик человека, привыкшего доверять одной логике, ломали стереотипы, и это позволяло ученику прикоснуться к иной реальности. Сервантес был хорошо знаком с этой философией, в его биографии и в «Дон Кихоте» найдется много тому подтверждений (даже истинным автором своей книги он называет мудрого Сида Ахмеда Бенинхали).

Сын своего времени, Сервантес разделял идеи многих гуманистов эпохи Возрождения. Это время Бруно, Парацельса, Шекспира, Кеплера, Мирандолы и многих других ярких философов, которые вернули людям древние знания о той грани бытия, что недоступна обыденному сознанию, но дает смысл существованию человека и Вселенной. Они говорили о бесконечности миров, о Едином, о вечно трансформирующейся видимой и невидимой Вселенной, о сокровенной реальности, находящейся внутри и вне нас, об универсальных принципах и законах, о бессмертии...

Я снова открыла «Дон Кихота». Сколько в нем моих закладок, отметок, надписей на полях... Ведь парадоксы Дон Кихота задевают, цепляют, сердце и ум начинают спорить: что нелепо, а что «лепо», что глупо, что нет, и так ли однозначна и прямолинейна жизнь?..

Не мог же Сервантес не писать обо всем этом!

Одна из самых важных для него идей — о возвращении золотого века человечества. Именно из-за нее и гуманистов, и Сервантеса часто называли мечтателями и утопистами.

Но не слишком ли просто мы судим о мудрецах?

С мечтой о золотом веке они связывали идею возвращения к истокам — однако это не воспоминание о прошлом, не то, что принадлежит нашему миру, но превыше него. Мечта о золотом веке как компас, показывающий направление и цель пути. И в век железный жизнь человека должна определяться не сильными мира сего и не обстоятельствами, ибо у него есть воля и мудрость, чтобы самому выбрать, ради чего жить. «Я, должно полагать, родился под знаком Марса, так что я уже как бы по необходимости следую этим путем и буду им идти, даже если бы весь свет на меня ополчился, и убеждать меня, чтобы я не желал того, чего возжелало само небо, что велит судьба, чего требует разум и, главное, к чему устремлена собственная моя воля, это с вашей стороны напрасный труд, ибо, хотя мне известны неисчислимые трудности, с подвигом странствующего рыцаря сопряженные, известны... и безмерные блага...» — таков внутренний закон Сервантеса.

 

31. Природа и цивилизация в «Буре» Шекспира.

Не нашел.

 

32. Трагедия Макбета в одноимённом произведении Шекспира

 

У.Шекспир создает трагедию «Макбет», главным героем которой становится подобная личность. Трагедия была написана в 1606 году. «Макбет» - самая короткая из трагедий У.Шекспира – в ней всего 1993 строки. Ее сюжет заимствован из «Истории Британии». Но ее краткость нисколько не отразилась на художественных и композиционных достоинствах трагедии. В этом произведении автор поднимает вопрос о губительном влиянии единоличной власти и в особенности - борьбы за власть, которая превращает храброго Макбета, доблестного и прославленного героя, в ненавистного всем злодея. Еще сильнее звучит в этой трагедии У.Шекспира его постоянная тема – тема справедливого возмездия. Справедливое возмездие обрушивается на преступников и злодеев, - обязательный закон шекспировской драмы, своеобразное проявление его оптимизма. Его лучшие герои погибают часто, но злодеи и преступники погибают всегда. В «Макбете» этот закон проявляется особенно ярко. У.Шекспир во всех своих произведениях уделяет особое внимание анализу и человека и общества – в отдельности, и в их непосредственном взаимодействии. «Он анализирует чувственную и духовную природу человека, взаимодействие и борение чувств, многообразные душевные состояния человека в их движениях и переходах, возникновение и развитие аффектов и их разрушительную силу. У.Шекспир акцентирует внимание на переломных и кризисных состояниях сознания, на причинах духовного кризиса, причинах внешних и внутренних, субъективных и объективных». [2] И именно такой внутренний конфликт человека и составляет основную тему трагедии «Макбет».

 

В трагедии «Макбет» У.Шекспир дает наиболее полную характеристику индивидуалиста как личности, сознательно и неизменно ставящей то, что выражает ее собственные интересы, выше интересов окружающих людей. Макбет, охваченный честолюбивой страстью, спешит освободить свой интеллект от нравственных принципов и бытовых правил, считая их помехой, пустыми предрассудками. «В нем бурно кипит энергия, - писал М.В.Урнов, - неукротимая инициатива не чувствует узды; он пришпоривает волю и устремляется к цели, преодолевая навязчивые сомнения, не страшась риска, и крушит препятствия, не разбираясь в средствах». Но как ни свободен главный герой от предрассудков, его все же мучают угрызения совести, его пугает кровавая тень убитого им Банко. Но Макбет продолжает идти вперед, он не думает об отступлении, герой всеми силами старается заглушить враждебный ему голос, чтобы не ослабить свою волю. Внешние условия провоцируют честолюбие Макбета, способствуют его нравственному перерождению и временному торжеству. В «Макбет» индивидуалисту отведена центральная роль. «Индивидуализм влечет за собой появление противоположной темы – темы интересов общества в целом; здесь Шекспир наиболее открыто решает конфликт между двумя противоположными воззрениями на природу человека»[3]. Впервые этот конфликт проявляется в седьмой сцене первого акта вслед за монологом Макбета. В конце монолога Макбет говорит, что он не ощущает других побуждений действовать, кроме честолюбия, которому, как он сам понимает, суждено разрушить самое себя. Поэтому он объявляет леди Макбет: «Оставим это дело». Она защищает индивидуалистическую точку зрения, согласно которой Макбет имеет право и даже обязан действовать в соответствии со своими желаниями и отметать в сторону все препятствия, которые мешают их исполнению. И ей удается переубедить мужа. В завершении она напоминает Макбету о данной им прежде клятве убить Дункана. Задав лишь один практический вопрос, - «А вдруг не выйдет?»- Макбет уже больше не задумывается. Он «уже готов на страшный шаг».

 

Взгляд на человека, выраженный в реплике Макбета: «Я смею все, что смеет человек. И только зверь на большее способен», возникает уже в предшествующих сценах. Одна сторона того, что он считает законным в действиях человека, связана с описанием его героических подвигов, его победоносной борьбе с мятежниками и агрессорами. Эти подвиги совершаются во исполнение долга. Макбет сам подчеркивает это, хотя мы уже знаем, что в его мозгу зреют и другие мысли. Другая сторона «макбетовского» понимания существа человека раскрывается в реплике леди Макбет:

 

Да, Гламис ты, и Кавдор ты, и станешь

Тем, что тебе предсказано. И все же

Боюсь я, что тебе, кто от природы

Молочной незлобивостью вспоен,

Кратчайший путь не выбрать…

 

У Макбета чувство доброты и общности с другими людьми находит свое наиболее полное выражение в том, что сострадание является ему в образе нагого новорожденного младенца.

 

«Убийство Дункана вызывает в душе Макбета борьбу между двумя противоположными точками зрения на человека: той, согласно которой человек -

 

индивидуалист, защищающий в первую очередь свои собственные интересы, и той, что человек – в первую очередь член общества, обязанный служить интересам соотечественников»[4]. Эта борьба вызывает ужасные видения, которые порабощают Макбета. Он переживает чувство, которое определяется словами: «Нет ничего, кроме того, чего нет». Эта же борьба порождает и мучительное раскаяние, которое находит свое самое непосредственное выражение в словах: «Казалось мне, разнесся вопль: «Не спите! Макбет зарезал сон!». В «Макбете» герой с самого начала знает, в чем сущность его трагедии; У.Шекспир вкладывает в уста Макбета слова выражающие сущность внутреннего конфликта героя:

 

Чуть жизни ты подашь пример кровавый,

Она тебе же даст урок.

Ты в кубок яду льешь, а справедливость

Подносит этот яд к твоим губам.

Совершив убийство, Макбет лишил себя покоя – зарезал сон, -

Невинный сон, тот сон,

Который тихо сматывает нити…

Сон, это чудо матери-природы,

Вкуснейшее из блюд в земном пиру.

 

Макбет, убивая Дункана, действует в соответствии с определенной точкой зрения на человека; это подчеркивается тем, что он совершает это злодеяние, как бы повинуясь чувству долга. Создается впечатление, что Макбет в сцене убийства действует не только из-за стремления к короне, сколько в соответствии с полной уверенностью в том, что он обязан следовать своим желаниям. После того как убийство Дункана обнаружено, он призывает, всех присутствующих вооружиться мужеством. Вопрос о том, что такое человек, опять выступает на передний план в сцене убийства Банко. В своем монологе Макбет в выражениях, которые применимы к нему самому в той же степени, что и к убийцам, проповедует, что убийство может помочь отметить человека по заслугам. Здесь развитие внутреннего конфликта подкрепляется системой образов из животного мира, что «играет весьма важную роль для проведения параллели между индивидуализмом и звериными инстинктами»[5]. Эта «параллель» впервые вводится леди Макбет, которая в ответ на слова мужа о том, что «он смеет все, что смеет человек», спрашивает: «Но разве зверь тебе твой план внушил?». В этой фразе четко выраженная ирония, но в этом вопросе леди Макбет таится истина, о которой она и не подозревает. Использование аналогии с собаками в словах Макбета, перечисление пород и подчеркнутое упоминание под конец «полуволков» указывает, что обогащенный опытом, которого ни у него, ни у леди Макбет не было до убийства Дункана, Макбет начинает воспринимать человеческое так же, как и его жена, то есть видит в человеческом звериное. Другими словами, главный герой начинает понимать, что первоначальный план развивается не так, как он был задуман. Еще раз тема внутреннего конфликта человека появляется в кульминационном моменте пьесы – во время пира. На этот раз Макбет полностью осознает, что он больше не контролирует обстоятельства, которые сам создал. Осознание этого приходит вместе с сообщением, что, хотя Банко убит, Флиенс бежал. Еще большую глубину придает ситуации появление Призрака. На пиру намерения Макбета превращаются в свою противоположность. Тот факт, что высказанные вслух пожелания, которые полностью противоречат его истинным намерениям, немедленно и зловеще исполняются, придает дополнительную иронию этому превращению. Макбет все еще – той частью своего существа, которая на мгновение одерживает верх, - человек не в том смысле, в котором это понимает его жена; отсюда его страх и угрызения совести, выражающиеся в том, что он видит Призрак. И как только Макбет высказывает свой страх, Призрак исчезает. Однако под влиянием жены Макбет вспоминает, что он должен играть другую роль, соответствующую другой, точке зрения на человека, и которой ему, вследствие совершенных им поступков, все труднее избежать. Извинившись за свой недуг, он предлагает тост:

 

Я выпью за здоровье всех гостей

И Банко, друга нашего, который

Нас огорчил отсутствием своим.

 

Во исполнение высказанного им желания Призрак возвращается. Его возвращение знаменует собой наивысшую точку драматического действия всей пьесы. Последний «бой» в душе Макбета между двумя точками зрения на человека выражен в его речи, вызвавшей повторное исчезновение Призрака. Ход мыслей Макбета можно частично проследить и по образам из животного мира. Макбет в результате своих поступков приобретает качества, присущие зверю; и поэтому звери по сравнению с Призраком кажутся ему чем-то нормальным. Он начинает сомневаться в реальности Призрака, а, следовательно, в страхе и угрызениях совести, которые этот Призрак символизирует. Приказывая Призраку удалиться, он уже может назвать его «обманом». Призрак, как всегда, подчиняется; и на этот раз еще и потому, что индивидуалистическая точка зрения окончательно победила в душе Макбета.

 

Сцена встречи Макбета с ведьмами занимает одно из центральных мест в раскрытии внутреннего конфликта героя. Его требованию ответить на поставленные им вопросы предшествует одно из наиболее яростных эгоцентрических высказываний, которое заканчивается следующими словами:

 

…Чтоб, опустошив

Сокровищницу сил своих безмерных,

Изнемогла природа, - отвечайте!

 

Ответы призраков, вызванных ведьмами, явно указывают на то, что основной противник Макбета – Макдуф, которому предстоит убить Макбета. Макбет же толкует предсказания призраков таким образом, что сводит их к «философии», которой придерживается его жена и которая высказана ею в вопросе: «Иль ты боишься быть в делах таким же / Как в мечтах?». И уже в последующих сценах отождествление Макдуфа с противоположной точкой зрения на человека получает дальнейшее развитие. Свое основное решение внутренний конфликт человека получает в борьбе Макбета с Макдуфом. «Его индивидуализм поглотил и изменил его положительные качества. Он превратил храбрость и решительность в ужасающее наслаждение кровопролитием, а сострадание и добросердечие – в “ужасные грезы”, которые заставляют его дрожать ночью, и, в конце концов, в ощущение бессмысленности жизни, которую он начинает воспринимать лишь как “повесть, которую пересказал дурак”». [6]

Значение этих двух точек зрения на внутренний конфликт человека получает более глубокий смысл оттого, что в пьесе раскрывается, с одной стороны, все увеличивающееся отдалении Макбета от окружающего его мира, а с другой – примирение и единство тех, кто страдает от его тирании и побеждает ее. Выбирая путь отчуждения, Макбет обрекает себя на сопутствующее этому пути одиночество. Это одиночество проходит несколько этапов. В первом из них происходит отчуждение Макбета от «сущности», которая составляла его до убийства Дункана. После убийства Макбет осознает, что он создал себе новое существо, навсегда отделенное от его «я». Следующий этап отчуждения отмечен увеличивающейся «пропастью» в отношениях с леди Макбет. Это расхождение, впервые намечается в том, как по-разному воспринимают они убийство Дункана. Пропасть непонимания между ними увеличивается, когда Макбет посвящает свою жену в планы убийства Банко. Вскоре после этого отчуждение Макбета от своих подданных, так же как от самого себя и от жены, достигает кульминации в сцене пира, где только один Макбет видит Призрак и где индивидуализм главного героя окончательно побеждает в его душе. Теперь, когда все связи Макбета с людьми оборвались, он обращается к ведьмам, и двусмысленные советы, которые они ему дают, толкают его на путь все усугубляющегося разрыва с человечеством. И уже в финале трагедии Макбет приходит к выводу, что жизнь вообще бесплодна, он приравнивает ее к театральному представлению, а человека – к актеру, который недолго кривляется на сцене. Эти мысли выражены в такой впечатляющей поэтической форме, что их можно принять за мнение самого У.Шекспира. Но этот великолепный монолог неотделим от личной судьбы Макбета: «шум и ярость» оказались ни к чему в жизни его, а не вообще, так как этому противостоит «официальная» мораль пьесы, выражающаяся в победе Малькольма. Таким образом, своими преступлениями Макбет поставил себя вне человечества. Вместо ожидаемых благ корона принесла ему постоянные тревоги, он отринул от себя всех и остался в страшном одиночестве. Противоположный процесс – процесс преодоления одиночества и объединения сил, противостоящих Макбету, начинается со встречи Макдуфа и Малькольма. Последующее развитие пьесы дает представление о возрастающем единстве этих сил. Кульминационный момент воссоединения наступает тогда, когда Малькольм и Макдуф присоединяются к восставшим близ Бирнамского леса и Малькольм отдает приказ: «Пусть воины ветвей с дерев нарубят и над собой несут». Те, кто борется с Макбетом, познали в своем союзе и самих себя и своих единомышленников; теперь и Макбет узнает о силах, которые объединились против него, и сокрушается: «Я как медведь на травле, что привязан / К столбу, но драться должен». А через некоторое время он сходится в бою с Макдуфом и понимает, что теряет последние надежды. Безусловно, осуждая злодеяния Макбета, У.Шекспир раскрыл трагедию внутренней борьбы главного героя и трагедию его выбора.