ГЛАВА 20. Естественно, что основная жизнь Сергея Михайловича проходила на работе

 

Естественно, что основная жизнь Сергея Михайловича проходила на работе. Для семейной жизни, для дома оставалось значительно меньше и времени, и внимания.

Сразу после возвращения из Омска мы поселились на Бакунинской улице в заводском доме, в квартире с Базенковыми, в одной комнате, метров 18–20, вместе с родителями Сергея Михайловича, так что нас было пятеро Когда с фронта приезжал двоюродный брат отца, Александр Иванович Ушаков, дядя Шурик, мы выносили на кухню стулья, а со двора приносили ящики из-под артиллерийских боеприпасов, и я спал на них с ним вдвоем Сколько фронтовых историй наслушался я! Дядя Шурик последние годы войны командовал штрафным батальоном, первым брал Будапешт, Вену.

Если кто-либо думает, что сталинские репрессии кончились с освобождением работавших в «шарагах» в начале войны, то он глубоко ошибается. КГБ продолжало искать любой повод для ареста и ликвидации технической интеллигенции. Хотя я еще не ходил в школу, но хорошо помню обыск в нашей комнате, перевернутые кровати, выброшенные на середину комнаты книги и содержимое ящиков. Самое страшное — гнетущее молчание родных, бледные лица, безжизненно опущенные руки. Во время обыска отца не было. Вечером он не вернулся с работы. Не знаю, то ли мать позвонила на работу, то ли взяли отца прямо с работы, а может быть, и не только его одного. Однако через день отец вернулся. Оказывается, Туполев лично поехал в КГБ, заявил решительный протест и что-то еще предпринял для его освобождения.

В 1944 году у Сергея Михайловича родилась дочь. Семья увеличилась, в комнате стало еще теснее. В это время для завода № 156, так тогда именовалась туполевская фирма (ОКБ с опытным заводом), строилось жилье — надстраивались два этажа в 4-этажном доме на Лужниковской улице, и мы получили там две комнаты в трехкомнатной квартире.

Этажи надстраивали немецкие военнопленные. Несколько раз мы приезжали туда, посмотреть, сгорая от нетерпения, когда можно переезжать. Немцы, их было четверо, вели внутреннюю отделку — штукатурные работы. Охраны я не помню, виду немцев был жалкий: нечисто выбритые, в одинаковых серых спецовках. Мать привозила в кастрюле что-то поесть; они садились посреди комнаты доставали котелки и ели. Никакой ненависти к ним не поднималось, скорее сострадание. Немцы показывали фотографии с женами и детьми. Очевидно, мечтали вернуться домой, но разговора не получалось, общего языка не находили: они — плохо по-русски, мы — совсем ничего по-немецки.

Улучшению жилищных условий сотрудников на фирме уделялось серьезное внимание. Был создан большой отдел, под руководством Т. С. Куликова, который занимался строительством жилья и лабораторно-производственной базы. В каждое постановление правительства на создание нового самолета вписывалось решение о выделении денег на строительство социально-бытовых объектов и производственных площадей.

Отец рассказал Туполеву, что, когда он был в Риге с сотрудниками ОКБ по развертыванию эксплуатации самолета Ту-124, их принял Кебин, секретарь компартии Латвии, и рассказал притчу о флюгере над городом в виде средневекового трубадура, который должен затрубить, когда в городе окончится строительство, и тогда город зальет водой. Туполев подошел к окну своего кабинета и сказал, что «нам это не грозит, — мы всегда будем строиться и расширяться».

Тем обиднее и страшнее видеть, как последующие руководители фирмы распродали станки опытного завода, территорию и здания фирмы, в том числе основное здание ОКБ, где зарождалась отечественная авиация. Продали помещение КОСОС ЦАГИ с мемориальной доской Туполеву, где КГБ была создана «туполевская шарага» с ее спальнями и «обезьянником» на крыше башни и где более 40 лет был кабинет, а потом музей А. Н. Туполева.

Вряд ли можно оправдать это разграбление какими-либо объективными трудностями. Оказавшись в таких же условиях, ни фирма Микояна, ни фирма Сухого, ни фирма Ильюшина не продали ни одного квадратного метра территории, сохранив свои опытные заводы, лаборатории и коллективы.

На Лужниковской улице мы поселились в одной квартире с К. В. Январевым, начальником бригады высотного оборудования. С ним и его женой мы дружно прожили несколько лет, пока им не выделили новую жилплощадь, и мы расширились на всю квартиру. К этому времени наша семья уже включала три поколения.

Те короткие часы отдыха, которые удавалось проводить отцу вместе с семьей, запомнились мне как очень счастливые. Мама старалась организовать общий ужин. После ужина играли в преферанс. Дед, Михаил Юльевич, рисковал, оставаясь чаще всего без двух, а то и без трех взяток; бабушка, Екатерина Ивановна, серьезно переживала свои неудачи, бросала карты, обижалась; чаще всех выигрывал отец. В компании сослуживцев он нередко ходил на футбольные матчи, особенно когда встречались «гранды» футбола ЦСКА и «Динамо», брал и меня с собой.

Только что появился телевизор, и концерты Муслима Магомаева, Майи Кристалинской, а особенно «Кабачок 13 стульев» собирали нас в большой комнате. Праздники отмечали регулярно: накрывали стол, приглашали гостей, в большинстве тех же сослуживцев Сергея Михайловича. Застолье организовывалось в меру возможности достать какие-либо продукты. Отец играл на пианино, пели песни и даже плясали. Пианино он освоил еще в детстве, мог играть по нотам. В доме имелись старые издания нот популярных романсов и классики, с вензелями и томными девушками на обложках. Но чаще всего отец аккомпанировал или подбирал популярные мелодии и танцевальную музыку по слуху, а слух у него был хороший.

Наиболее шумно праздники справлялись на даче, особенно день рождения Сергея Михайловича 30 июля. Дачный поселок носил имя Туполева, размещался вблизи железнодорожной станции Трудовая, недалеко от Икшинского водохранилища. Завод № 156 получил землю под застройку дачного поселка в 1949 году.

Через забор справа был участок Г. А. Озерова, слева — Н. И. Базенкова. В день рождения отца собирались все соседи, приезжали из Москвы его знакомые по совместному отдыху на курортах и в санаториях: Магдесиевы, Ливчаки, Грингагины. Люди почему-то привязывались к Сергею Михайловичу и с первого знакомства оставались дружны с ним до конца жизни.

Постоянным тамадой на этих праздниках был Алексей Владимирович Мещеряков, главный инженер завода, человек удивительно остроумный, веселый, готовый на любые подначки и розыгрыши. Помню, как он разыграл Тихона Степановича Куликова, когда все одновременно купили саженцы яблонь и посадили на своих участках. На следующий год к концу лета Мещеряков привязал к веткам саженцев крупные красные яблоки «апорт», купленные на рынке, пригласил Куликова и поинтересовался, как у него растут яблони. Тот пожаловался, что медленно, что еще очень маленькие и слабые. Мещеряков открыл окно и говорит: «Это тебя надули, посмотри, какие у меня, уже урожай дали». Тихон Степанович ахнул и страшно расстроился. Алексей Владимирович успокаивал, потом подвел его поближе к яблоням, и они долго смеялись. Мещеряков вместе с Новопрудским, Склянским и Куликовым вносили в коллектив такую энергию, что праздник, начавшись, не умещался на дачном участке и через несколько часов выплескивался на берега Икшинского водохранилища, где купались, катались на байдарке, играли в волейбол, разжигали костер.

Приезжали и жившие летом неподалеку маршал П. Ф. Жигарев и главный металлург завода И. Л. Головин с женами. В последние годы приходили Генрих Васильевич Новожилов с женой, снимавшие поблизости дачу.

Отец очень любил копаться в земле, рассаживать цветы, ухаживать за кустами смородины. Здесь он отдыхал от напряженной работы, становился мягче, глаза теряли стальной оттенок. Иногда на даче собиралась вся большая семья Сергея Михайловича.

Поездка на дачу и обратно на «Волге» не была для него нагрузкой. Он любил водить машину, ездил быстро, но аккуратно. Я не припомню у него каких-либо неприятностей с милицией, и тем более аварий.