Правомерно вычленяемые обособленные единицы анализа культуры

Я ПОЛАГАЮ, что если рассматривать любой признак мате­риальной культуры, любой обычай, то есть стандартизован­ную форму поведения, или любую идею, будет возможно включить этот объект исследования в одну или более орга­низованные системы поведения человека. Так, если бы мы случайно наткнулись на группу туземцев, добывающих огонь трением, то это было бы либо разжигание огня в до­машнем очаге для приготовления пищи или обогрева, или же просто зажигание очага в первый раз. В любом случае, за­жигаемый таким образом огонь был бы неотъемлемой час­тью института дома; но это мог бы оказаться и бивачный ко­стер, часть организованной охоты, рыбалки или путешест­вия с целью обмена товарами. Это могла быть также детская игра. Взятый в чистом виде, как технологический процесс, зажигание огня наследует традиции знаний, навыков и во многих случаях организованного сотрудничества. Если бы нам пришлось рассматривать его как навык ручного труда либо как процесс традиционной преемственности этого на­выка, нам бы пришлось обратиться к организованной груп­пе людей, связанной с передачей этого типа деятельности от поколения к поколению.

Любое орудие, заключая в себе некоторое предназначение и некоторую технику, всегда может быть соотнесено с органи­зованной группой или семьей, кланом или племенем, в рам­ках которой эта техника поддерживается и воплощается в формулировке технических правил. Слово, или типы слов —

 

такие как терминология родства, обозначения и выражения ранга, власти и аспектов правовой процедуры — также обла­дают собственной породившей их средой, матрицей организа­ции соответствующей группы людей, соответствующего ма­териального оснащения и конечной цели, без чего не органи­зуется ни одна группа. Возьмите любой обычай, то есть стан­дартизованную форму поведения, и это окажется либо некий навык, некий способ физиологического поведения при еде, сне, передвижении и игре, или же он будет прямо или симво­лически выражать некоторое общественное отношение. В лю­бом случае он принадлежит к той или иной организованной системе видов деятельности. Я возразил бы всякому, кто взялся бы назвать какой-нибудь предмет, вид деятельности, символ или тип организации, который нельзя было бы поме­стить внутри того или иного института, пусть некоторые объ­екты и принадлежат одновременно нескольким институтам, имея в каждом свои специфические функции.

6. Структура института

ЧТОБЫ конкретизировать понятие института, начнем с то­го, что возможно составить список типов институтов. Так, например, семья, расширенная группа родственников, клан или половина в дуальной организации составляют один тип. Все они связаны с провозглашенными хартией института и узаконенными способами продолжения рода. Хартия всег­да соответствует некоторому желанию, набору мотивов по­ведения, некоей общей цели. Это воплощено в традиции и признано ее властью. В институте брака хартия, то есть корпус учредительных установлений института, состоит в тесно связанных между собой законах, регулирующих брак и права наследования. Все принципы, по которым оп­ределяется законность отпрыска, происходит учреждение новой семьи, то есть группы, непосредственно осуществля­ющей продолжение рода и предполагающей специфические нормы сотрудничества, — все это составляет хартию семьи. Хартия семьи определяет организацию дома. Она отличается в разных обществах и должна быть установлена в ходе поле­вой работы. Независимо от наличия системы фундаменталь­ных и конституциональных правил института семьи мы долж­ны глубже исследовать ее личный состав, то есть членство

 

в группе, распределение власти и функций внутри домовла­дения. Специфические нормы института семьи — техноло­гические и юридические, относящиеся к хозяйственной дея­тельности и к организации повседневной жизни, — вот еще один разряд факторов, которые предстоит изучать полевому исследователю.

Семейная жизнь сосредоточена вокруг домашнего очага. Она физически обусловлена типом жилища, набором ору­дий, используемых дома, обстановкой жилища, а также свя­щенными предметами, связанными с магическими или ре­лигиозными обрядами, отправляемыми группой совместно проживающих в семейном доме. Здесь присутствуют, следо­вательно, такие элементы, как хартия, личный состав, нор­мы сотрудничества и поведения, а также материальная обстановка. Когда собраны данные обо всем этом, нам оста­ется сделать полное детальное описание жизни семейного дома, во всех ее сезонных вариациях, обусловленных по­вседневным ходом событий, а также дать полный отчет о случающихся отклонениях от правил и норм.

Для общества, где помимо семьи в самом узком смысле слова существует один (или больше чем один) тип расширен­ной группы родственников, выполненный и в поле, и в тео­рии анализ по тем же направлениям показал бы, что у такой расширенной группы есть также своя хартия в части обыч­ного права, регулирующая домовладение, которое включает в себя несколько родственных семей в узком смысле. Здесь свои правила баланса интересов между семейными подгруп­пами, более широкий личный состав и материальный суб­страт представляет собой совокупность смежных в про­странстве частей; в пределах одного и того же пространства расположен общий символический очаг, основное жилище и другие, зависимые от него, а также некоторые предметы общего пользования — в противоположность тем, которые принадлежат составляющим расширенную группу семьям.

Хартия клана дана в мифологических представлениях об общем предке и в одностороннем акценте на установление расширенной родственной связи.

Во всех частях света мы встретимся также с локальными группами — муниципиями. Имеем ли мы дело с ордой кочев­ников, локальной группой австралийских аборигенов, анда-манцами, калифорнийскими индейцами или обитателями Огненной Земли, повсюду мы обнаружим, что люди, живу-

 

щие бок о бок, вместе претендуют на определенную террито­рию, совместно выполняют ряд видов деятельности, в кото­рых неизбежны сотрудничество и прямая взаимопомощь, и стремятся к определенной организации. Как бы она ни бы­ла зачаточна и элементарна, эта организация предполагает за­явку данной группой своих прав на землю. Очень часто это связывается с мифологическими и религиозными идеями, а также чисто юридическими притязаниями. Таким образом, в хартию локальной группы входит определение прав инди­вида на гражданство в муниципии, утверждение о праве груп­пы в целом на ее землю и целый набор фактов исторической, легендарной и мифологической традиции, которые сплачива­ют группу воедино как выросшую из родной земли. В фарсо­вой форме такая хартия была заново сфабрикована в виде доктрины Blut und Boden современного нацизма⁵.

Локальная группа также обладает своим личным соста­вом, имеет более или менее развитую центральную власть, дифференцированные индивидуальные права землевладе­ния и разделение предоставляемых группе услуг и получае­мых привилегий. Все детальные правила землевладения и землепользования, нормы обычного права, регулирующие принципы ведения совместной хозяйственной деятельно­сти, определение сезонных перемещений членов группы и особенно случаев общего сбора муниципии — все это со­ставляет нормативный аспект данного института. Террито­рия, строения, объекты общего пользования, такие как доро­ги, источники, водные пути, составляют материальный суб­страт данной группы. Территориальный принцип может служить основой и для более широких, провинциальных единиц, в которых объединены несколько муниципий. Здесь я опять бы посоветовал полевому исследователю изучить, какова традиционная хартия этого института, ее raison d'etre и исторические предшественники такой группы. Ему следо­вало бы описать ее личный состав, обычное право, регулиру­ющее совместные виды деятельности такой провинциаль-

 

⁵ Blut und Boden («Кровь и почва») — доктрина, провозглашающая ми­стическое единство почвы и крови (т. е. народа); такое единство счита­ется присущим германскому народу в отличие, например, от евреев. В гитлеровской Германии эта доктрина служила идеологическим обос­нованием национального строительства и геополитики, в т. ч. борьбы за жизненное пространство, мотивированной необходимостью «вос­становить гармонию» между почвой и кровью.

 

ной или региональной группы, и способ, которым она управ­ляет своей территорией, богатством и материальным снаря­жением регионального сотрудничества, будь то оружие, це­ремониальные предметы или символы.

Племя — единица, к которой мы подходим, продвигаясь дальше в территориальном рассмотрении все расширяющих­ся видов организации и совместной деятельности. Однако, как мне представляется, неоднозначное использование этого понятия и смешение критериев нанесло вред этнографиче­ской терминологии. Я считаю, что следует различать племя в смысле принадлежности к одной культуре и племя как по­литически организованную единицу. Племя как самая круп­ная единица, выступающая в качестве носителя единой куль­туры, состоит из людей, обладающих общими традициями, объединенных обычным правом и хозяйственными навыка­ми, кроме того, имеющих повсюду одну и ту же организацию групп меньшего масштаба — таких как семья, муниципия, трудовая или хозяйственная группа. Наиболее характерным показателем племенного единства я лично считаю языковую общность, ведь общая традиция навыков и знаний, обычаев и верований может совместно поддерживаться лишь людьми, говорящими на одном языке. Совместная в полном смысле слова деятельность опять же возможна только между людь­ми, способными к речевому общению друг с другом.

Племя-нация (tribe-nation), как я предлагаю обозначить этот институт, не обязательно организовано политически. Политическая организация всегда подразумевает централь­ный орган власти, наделенный полномочиями управлять субъектами власти, то есть согласовывать деятельность групп, составляющих данный институт. И когда мы говорим о власти, мы предполагаем использование силы, равно ду­ховной и физической. Я полагаю, что племя во втором смыс­ле слова, племя как наиболее широкая политическая группа, или племя-государство, не совпадает с племенем-нацией. Я полностью согласен с результатами исследования профес­сора Лоуи в его книге о происхождении государства⁶, где го­ворится, что организованные по политическому принципу группы отсутствуют в большинстве примитивных культур, которые наблюдали этнографы. Группы же, организованные по принципу культурному, имеются.

 

Имеется в виду книга Lowie R. The Origin of the State. N.Y., 1961 (1922).

 

Хартия племени-нации всегда может быть обнаружена в традициях, которые имеют отношение к происхождению данного народа, определяющие его культурные достижения как результаты героических деяний предков. Сюда же обычно входят и исторические легенды, традиционные ге­неалогии и исторические истолкования, служащие для объ­яснения разницы между собственной культурой и культу­рой соседей. Хартия же племени-государства есть неписа­ный, но всегда действующий закон, регулирующий власть, ранги и полномочия вождей. Изучение личного состава культурной группы затрагивало бы проблемы стратифика­ции или ее отсутствия, ранга, возрастных классов, имею­щихся повсюду в данной культуре, а также с региональным делением. Когда региональные различия в культуре и язы­ке значительны, перед нами может встать дилемма: либо мы имеем дело с несколькими племенами-нациями, либо с фе­дерацией — в смысле культуры — автономных региональ­ных подразделений одной культуры. Несложно увидеть, что представляет собой личный состав племени-государст­ва. Его изучение включает вопросы центральной власти, полномочий вождей, совета старейшин, а также методов поддержания порядка и управления военной силой. Сюда же относятся вопросы племенной экономики, налогообло­жения, казны и финансирования общеплеменного предпри­нимательства. Что касается материального субстрата, то по отношению к национальности его можно определить толь­ко с точки зрения отличий — в той мере, в которой он отде­ляет одну культуру от всех остальных. В племени-государ­стве в картину материального субстрата вошли бы полити­чески контролируемые территории, оружие для защиты и нападения, а также богатство племени, объединенное в общий фонд и используемое для политического — воен­ного и административного — контроля.

Следуя линии исследования, отклоняющейся от терри­ториального принципа, мы могли бы внести в наш список институтов любые организованные и кристаллизовавшиеся группировки по признакам пола и возраста. Сюда, конечно, мы бы стали включать не такие институты, как семья, где один пол дополняет другой и сотрудничает с ним, а, скажем, так называемые тотемические половые группы, возрастные классы и организованные инициационные лагеря для муж­чин и женщин. Если имеется система возрастных классов,

 

относящаяся только к мужчинам данного общества, можно сказать, что одновременно возраст и пол являются принци­пами дифференциации и институциализованы односторон­не. Едва ли кто-либо затруднится определить здесь хартию или нормы и материальный аппарат. Мужские объедине­ния, то есть тайные общества, клубы, дома холостяков и то­му подобное без труда могут быть включены в понятие инс­титута. Напомню, что каждая такая группа обладает своей правовой и мифологической хартией и что это предполагает некоторое определение личного состава и норм поведения, и что каждая такая группа характеризуется своими матери­альными отличиями, имеет место сбора, определенную до­лю богатства, специфический ритуал и инструментальный апппарат.

Большую группу институтов можно включить в обшир­ный класс, который мы могли бы обозначить как професси­ональные институты или институты по роду занятий. Раз­личные аспекты культуры — образование, экономика, пра­вовое регулирование, магия и отправление религиозного культа — могут находить или не находить воплощение в спе­цифических институтах. Здесь из функциональной теории нельзя устранить эволюционный принцип. Ведь нет сомне­ния, что в ходе развития человека потребность в организа­ции хозяйственной деятельности, обучения, предоставле­нии магических или правовых услуг все в большей степени удовлетворялась за счет специализированных систем дея­тельности. Каждая группа специалистов становилась все теснее и теснее организована в профессию. Тем не менее за­манчив поиск самого раннего типа групп по роду занятий — не только для ученого, работающего над широкими схемами эволюции, но и для исследователя, занятого полевой рабо­той или сопоставительным анализом. Мало кто из антропо­логов возразит, если высказать предположение, что за маги­ческими действиями и религиозными обрядами, за опреде­ленными техническими навыками и типами хозяйственного предпринимательства мы должны видеть действия органи­зованных групп, каждая из которых обладает своей тради­ционной хартией, то есть определением, как и почему участ­ники группы получили право сотрудничать, у каждой есть та или иная форма технического или мистического лидерст­ва в рамках разделения функций, свои нормы поведения и, конечно, свой специфический материальный аппарат.