Тема: Журналистская деятельность И. Герцена

 

Практическое занятие №1-2

1. История возникновения первой русской вольной типографии в Лондоне. История изданий “Полярной звезды” и “Колокола”. (Задание: прочитать объявления об издании “Полярной звезды” и “Колокола”. Проанализировать программы изданий).

2. Позиция Герцена по вопросам религии. История взаимоотношений с церковью. (Задание: прочитать и проанализировать статьи: “Секущее православие”, “Ископаемый епископ, допотопное правительство и обманутый народ”, (и дополнительно “Крещеная собственность”). История создания статей (посмотреть в комментариях). Обратите внимание на стиль статей. Какие приемы использует автор для привлечения читателей на свою сторону? Какой предстает Россия в этих статьях? Какие составляющие мифа о Государстве разрушает Герцен).

3. Россия и Польша в публицистике Герцена. (Задание: прочитать и проанализировать статьи: “10 апреля 1861 и убийства в Варшаве”, “Mater dolorosa”, “Третья кровь”, “Бедное русское имя”, “Русские офицеры в рядах инсургентов” (дополнительно “Россия и Польша”, “Ответ Гарибальди”). Особенность позиции Герцена по вопросу о Польше. Стилистика и образность статей. Какие древние архетипические образы в них используются? История этого вопроса в России).

4. Герцен и поколение революционеров-демократов. Столкновение Герцена с “Современником”. Взгляд Герцена на общину и русский народ в статье “Repetito est mater studiorum” (задание: посмотреть комментарии к статье. В чем именно Герцен был не согласен с Чернышевским? Можно ли говорить о народничестве Герцена? В чем именно оно проявляется?) Поколение “лишних людей” и “молодое поколение” в статьях Герцена (Задание: прочитать и проанализировать статьи: “Very dangerous”, “Лишние люди и желчевики”, “Еще раз Базаров” (и дополнительно “Молодая и старая Россия”, “Журналисты и террористы”).

5. Идея революции в публицистике Герцена. (Задание: Прочитать и проанализировать статьи: “Революция и Россия”, “Журналисты и террористы”. Возможна ли, с точки зрения Герцена, революция в России? Можно ли говорить об эволюции взглядов Герцена на русскую революцию).

6. Россия и Европа в публицистике Герцена (Задание: прочитать и проанализировать цикл “Концы и начала”. Как менялся взгляд Герцена на Европу? Какие особенности буржуазной Европы отмечает автор?)

 

 

Относясь свободомысленно ко всем религиям, Герцен признавал, однако, заправославием многие преимущества и достоинства по сравнению с католицизмом и протестантством. Разочарование и скептицизм, как мы уже указывали, коснулись и последних основ мировоззрения Герцена — веры в человечество, в прогресс. "Объясните мне, пожалуйста, — спрашивает он, — отчего верить в Бога смешно, а верить в человечество не смешно? Верить в царство небесное глупо, а верить в земные утопии — умно?" В "Былом и думах" Герцен так писал об этих своих настроениях: "Статьями с того берега" я преследовал в себе идеалы, я иронией мстил им за боль и обман... Я утратил веру в слова и знамена, в канонизированное человечество и единую спасающую церковь западной цивилизации".

Разочарование в социально-политических идеалах повлекло за собой и разочарование в гегелевской философии, особенно в ее панлогизме. Еще в начале 40-х гг. у Герцена встречались мысли о том, что не необходимость, а случайность обладает истинной роковой силой.

Эта идея — господство случайности — еще более окрепла после эмиграции Герцена из России. В книге «Былое и думы» он пишет:

«Довольно мы удивлялись отвлеченной премудрости природы и исторического развития; пора догадаться, что в природе и истории много случайного, глупого, неудавшегося, спутанного».

Таким образом, на смену гегелевскому панлогизму в мировоззрении Герцена приходит идея алогизма — отрицание логики в истории и признание царствования случайности.

По сути дела, герценовский нигилизм — это отвержение всякой логики и всякой метафизики. Но нигилизм — это еще и философия безверия. Именно поэтому в эти годы Герцен приходит к отрицанию Бога и атеизму.

Впрочем, безверие Герцена было своеобразным. Дело в том, что Герцену была присуща определенная религиозность, ибо веру в Бога Герцен заменил верой в «светлое будущее», в «социальный идеал», в мечту. Исторический алогизм и философский нигилизм Герцен дополнил категорией «возможности». Именно на этой алогичной вере в «возможное», Герцен построил свою знаменитую теорию «русского (крестьянского) социализма».

Еще в 1848 году Герцен писал о «потребности спасти нечто свое из вихря случайностей». Разворачивая эту мысль на социально-политическую проблематику, он и создал теорию «русского социализма». Если, по мнению Герцена, Европа полностью исчерпала свой потенциал, то лидерство в переустройстве мира «может» перейти к России, сохранившей еще много нетронутых, свежих сил. В то время, как в Европе возобладала буржуазно-мещанская стихия, стремление к обогащению, в России сохранилась община, обеспечивающая существование коллективных форм жизни и труда. Община, по мысли А.И. Герцена, «может» стать той ячейкой, на основе которой «могло быть» построено новое социалистическое общество. Русский крестьянин не был заражен бациллой западноевропейского индивидуализма, был коллективистом по инстинкту и это позволяло рассчитывать на то, что социалистическая идея будет положительно им воспринята и реализована на практике

Герцен стремился, разрушая трафаретные, окостеневшие ассоциации исвязи, высвободить латентную силу слова. Поставив его в связь со словамидругого, часто очень далекого ряда, Герцен достигал яркого эстетическогоэффекта. "Секущее православие", "перемена психического голоса","нравственный самум", "патриотическая моровая язва", "опытыидолопоклонства", "наркотизм утопий", "диалектический таран","навуходоносоровский материализм", "добрые квартальные прав человеческих иПетры I свободы, равенства, братства" и многие другие герценовокиефразеологические сочетания, емкие и точные формулы - непременный,отличительный признак его умной, иронической и неповторимо образной речи. Естественно, что определения, сарказмы, остроты Герцена действовалибезотказно, прочно войдя в сознание современников и следующих поколений.Так, Л. Толстой любил и часто цитировал герценовское изречение-пророчество:"Чингис-хан с телеграфами, пароходами, железными дорогами". Оно занялопочетное место в его публицистике. Еще чаще к герценовоким определениям иостротам обращался Достоевский: "мясник Рубенс" попал в "Зимние заметки олетних впечатлениях"; "Колумб без Америки" - в романы "Идиот" и "Бесы";"равенство рабства" вошло в "Бесы" и позднюю публицистику.

 

Рукопись "О противодействии сочинениям Искандера", переписанная отличным канцелярским почерком, представляет, по-видимому, копию доклада обер-прокурора Синода императору: об этом свидетельствует заключение этого документа, прямо написанное от имени "обер-прокурора святейшего Синода", который на свои предписания "имеет счастье испрашивать Высочайшего Вашего Величества разрешения"[1]. Записка занимает около 9 листов и является одним из 29 документов упомянутого рукописного сборника. Большая часть материалов сборника носит черновой характер, на полях и в тексте встречаются многочисленные поправки. Значительная часть документов имеет несомненное прямое отношение к А.П. Толстому, прозванному Герценом "стражеблюстителем, охраняющим, яки пес верный, паству господнюю, паству православную"[2], обер-прокурору Синода с 1856 по 1862 г. Доклад оберпрокурора тревожно констатирует усиление влияния вольной русской прессы. А. Толстой пишет[5] о "почти свободном распространении в России издаваемых Искандером сочинений" (л. 77). В герценовских обличениях признается "всевозможная тщательность"..."цветистый увлекательный слог", "увлекательные вопросы" (лл. 73 и 76).

Особенно волнуют А. Толстого мощные удары, которые обрушили на православную церковь "Полярная звезда", "Колокол" и "Голоса из России"

 

1. Неправильное истолкование существующих в России постановлений православной церкви, ее священных обрядов и обычаев, например: "нарушение присяги не есть клятвопреступление, держава и скипетр служат символом пользования плодами предков, соблюдение поста - лицемерие, одни безумные достигают святости, почитание чудотворных икон есть обряд языческий, все вновь устроенные церкви императором Николаям с тоном - по характеру фасадов своих дышут натяжкой и лицемерием.

 

1. Неправильное определение значения православного духовенства с постановкою неизмеримо выше - католического.

 

1. Защищение раскольничьих сект.

 

1. Пристрастие и ложное истолкование религиозных направлений и действий императора Николая и московского митрополита Филарета.

 

1. Стремление к ниспровержению монархической власти, религии, нравственности, любви к отечеству и вообще всякого порядка, на основании неправильного истолкования пророческих, апостольских и евангельских истин ссылкою на тексты священных писаний"

 

Не очень грамотный, насыщенный обычным церковным суесловием разбор собрал вместе существенные и маловажные, произвольно толкуемые и просто искаженные высказывания Вольной русской печати по вопросам религии и церкви. Однако А. Толстой понял главное в герценовских обличениях церкви - связь их с критикой всего существующего строя. Этот вопрос обер-прокурор специально выделяет и пугает правительство грозными перспективами: "В этих сочинениях в виде доказательства, со всевозможною тщательностью, цветистым и увлекательным слогом описываются часто пристрастно и преувеличено: вкравшиеся злоупотребления в управлении, недостаток гражданских учреждений и указания на грязную сторону чиновного и крестьянского быта, с унижением духовенства, дабы лишить правительство с этой сильной стороны нравственной и религиозной поддержки (выделено нами - Н.Э.). С сею же целию Искандер преимущественно старается помрачить справедливо заслуженное доверие московского митрополита Филарета, а в оскорблении лица его унизить и самую веру"

После "изложения" идей Герцена, А.П. Толстой делает попытку объяснить причины успехов лондонских изданий. "Главная причина видимого успеха и столь быстрого распространения вышеозначенных сочинений заключается в том, что нет на оные критики, а по религиозным и нравственным Статьям духовенство не имеет возможности указать истину, потому что их не читает. Подобное молчание доставляет огромное преимущество к успешному распространению ложных толкований, для подкрепления избранной цели, чем, надо сознаться, Искандер энергически пользуется" (л. 74).

Далее следует отчаянный призыв остановить Искандера, призыв, переходящий в прямой упрек властям за их "чрезмерную мягкость" и слишком большой "интерес" к изданиям Герцена: "В публике стараются образовать такое мнение, в особенности польская партия, что нет официального печатного запрещения покупать издаваемые за границею па русском языке сочинения, что читать оные дома можно только не публично, что Искандер действительно любит свое отечество, что правительство во многом его слушает и даже довольно удачно пользовалось его полезными советами и сообщенными сведениями о России и о лицах, состоящих во главе управления.

егко заметить, что обер-прокурор мечтает о заграничном "анти-Колоколе" Возможно, под русскими книгами, которые "печатаются... в Лейпциге и Берлине", подразумевается вышедший в конце 1859 г. рептильный памфлет Н. Елагина "Искандер - Герцен"[7].

Сверх всего этого в записке предлагается ряд срочных мероприятий, которые перечисляются в разделе "Заключение":

"Обер-прокурор святейшего Синода по важности этого дела, прежде приступлення к каким-либо мерам, полагал бы с своей стороны необходимым, о всем вышеизложенном истребовать мнение митрополитов, предложив вместе с сим Московскому митрополиту Филарету написать проект статьи для напечатания во всех газетах о том, какое имеет мнение правительство относительно печатаемых в Лондоне Искандером сочинений, с необходимым последовательным выводом о запрещении каждому русскому распространять оные в своем отечестве. В опровержение же неправильного мнения и пристрастного взгляда на круг действий и образ мыслей, выраженных в сочинениях митрополита Филарета, поручить занимающемуся жизнеописанием святителей церкви действительному статскому советнику Муравьеву написать его жизнь, которую и напечатать в издаваемых в С. - Петербурге "Духовных беседах" и в кратком извлечении в одной из газет. Но как затем еще встречаем необходимость постоянно следить за печатаемыми за границею и на русском языке сочинениями, то дозволить через министерство внутренних дел приобретать оныя по мере издания для канцелярии обер-прокурора, на что и имеет счастие испрашивать Высочайшего Вашего Величества разрешения"

В 1859-1860 гг. было открыто носколько новых духовных журналов[8]. Осуществилось, по-видимому, и предложение записки "затребовать мнение митрополитов" о мерах борьбы с Вольной печатью.

На сцене появились реакционные церковные публицисты, - по выражению Герцена, - "богомокрицы и богосаранча" [9], Аскоченский, Бурачек, Башуцкий и другие. Кое-что против Герцена издали и за границей. Однако ни журнала, ни открытых дискуссий с Искандером в России, - церковники не добились. Не состоялась и широкая кампания в защиту Филарета. Московский митрополит "защищал" себя сам, в качестве одного из соавторов упомянутой книжонки "Искандер-Герцен", о которой А.И. Герцен писал М. А. Маркович: "Если вы еще не читали, достаньте книгу Елагина "Искандер - Герцен", напечатанную в Берлине; это - поэма: мы с Огаревым вечер целый катались со смеха..." [10].

Само правительство все более убеждалось в слабом влиянии церкви на русское общественное движение, особенно на революционную молодежь, читателей "Колокола" и "Современника". Абсолютная неспособность церковных публицистов бороться с передовой мыслью была слишком очевидной. Однако правительство не отказывалось ог использования церкви против революции.

 

В своих статьях Герцен активно использует политические мифологемы для актуализации темы и адаптации ее для российского читателя. Так А.И. Герцен умело использует факт прихода к власти нового императора – Александра II и восстание в Польше как события, актуализирующее определенные мифологемы.

Начало правления нового императора Герцен приравнивает к началу новой эпохи России. Здесь автором реализуется архаическое представление древних о времени как о маятнике. «Вы, мне кажется, с некоторым упреком говорите, что я нахожусь в другом отношении к Александру II, чем был к Николаю. Вы думаете, что я переменился; нет, не я переменился, а Николай, именно тем, что умер. Как же я могу относиться к Александру II, который никого не казнил, никого не ссылал в каторжную работу за мнения, не брал Варшавы, не мстил Польше десятки лет, не губил русских университетов и русской литературы, так, как относился к Николаю? Такой упорной неподвижности вы не можете предположить в живом человеке, у которого мозг не поражен мономанией»².

Александр II противопоставляется журналистом своему отцу, с его приходом к власти уходят в прошлое все зверства, учиненные Николаем I.

Журналистом подключается миф о Золотом веке, который только предстоит державе, а не является уже минувшим: «Совсем напротив, Россия — такая же живая личность, как Англия, как Франция, только с той разницей, что те, «ветхие деньми», с своим богатством и с своими рубцами, с шевронами на руках и с исстрелянными, в последние три века, знаменами, покрытые славою, идут на отдых, а Россия только что вступает на плац, на народное место истории»². Миф о только намечающемся Золотом веке выступает как контрмиф к тому, что история России идет к закату. В противовес России журналист ставит державы «старого света»: Англию и Францию, утверждая, что их время подходит к концу. «Гнилое брожение» «ветхого тела» противопоставляется «беспокойному ломанию живого организма»:

Миф о внутреннем враге Герцен реализует через образ немца. Начиная с характеристики обобщенного образа немца: «Немец, проживший где-нибудь лет десять, теряет все национальное, кроме дурного акцента, вживается во все интересы страны, кормящей его, не стремится в свое отечество, не болит об нем»⁴, затем Герцен уточняет, какое место занимают немцы в России: «Беда наша в том, что вся эта богадельня эполет, чающих движения воды, несмышленых стариков Совета, сенаторов за негодность на всякую другую службу и проч. состоит из немецко-русских татар. Чисто русское в них только — невежество, привычка драться и говорить «ты»»⁵.