Глава 5
Оливер.
Есть только одна страница в книге, на которой я один, где нет никого из других персонажей, на которой только я должен что— то делать или говорить.
Я там я иногда испытываю, свои границы до того как читатель начинает читать.
Например, я пою во все горло.
Или вместо того, чтобы забираться по скале, сижу на земле до последнего момента, пока книга не затаскивает меня в самый последний момент на утес.
Иногда я пытаюсь попасть на край утеса, туда, где можно прыгнуть со скалы, так как кто— то согнул страницу много лет назад.
При случае я забираюсь на самую высокую точку, чтобы заглянуть за край иллюстрации в расплывчатый мир.
Все это не имеет никакого смысла, так как никто не замечает, что я делаю, и почему меня каждый раз затаскивает в водоворот сказки.
До сегодняшнего дня.
Как только я заметил, что Делайла увидела шахматную доску на песке, которая вообще не упоминается в истории, я задумался, могла ли она быть той самой, которая...
Той самой, которая могла замечать вещи, которые не являлись частью истории.
Прежде всего, меня.
По меньшей мере, я не мог позволить упустить это мгновение и не попробовать. Поэтому я нацарапал "Помоги мне" на скале, и она увидела это. Я совершенно уверен, что она видела.
Я цепляюсь за скалу и перестаю дышать, так как боюсь, что она просто перевернет страницу также, как и другие.
Но она этого не делает.
— Как? — спрашивает она, и я медленно поворачиваюсь так, чтобы посмотреть прямо на нее.
Я откашливаюсь и пытаюсь громко говорить. Проходит вечность пока мой голос доносится до читателя, и разговор стоит огромной концентрации для кого— то, кто не приучен к этому.
— Ты можешь... можешь меня слышать? — спрашиваю я.
Она дышит с трудом. — Ты — англичанин?
— Прости?
— У тебя акцент, — говорит он. — Я никогда не слышала акцент во время чтения... — внезапно ее глаза
расширяются. — О святые небеса! Я схожу с ума. Книга не только меняется, она еще и говорит со мной...
— Нет, это я тот, кто разговаривает... — мое сердце неистовствует, и все мысли в голове перемешиваются. Эта девочка, эта Делайла, только что ответила на мой вопрос. Она услышала меня.
Она делает глубокий воздух. — Прекрасно, Делайла, теперь возьми себя в руки. Наверное, у тебя температура. Надо принять пару таблеток парацетамола, и все пройдет... — она хочет закрыть книгу, и я кричу, собрав все свои силы.
— Нет! Не делай этого!
— Ты не понимаешь этого, — говорит она. Ее щеки краснеют, а взгляд становится диким. — Персонажи из книг не реальные, — она ударяет себя по лбу. — Почему я вообще говорю все это вслух?
— Потому что я довольно реальный, — умоляю я. — Такой же реальный как и ты, — я встречаюсь с ней взглядом. — И ты единственная читательница, которая заметила это.
Затем Делайла слегка приоткрывает губы. Я замечаю, что ловлю себя на мыслях об этих губах, какие они мягкие и сладкие и гораздо более достойные для поцелуев, чем у Серафимы.
Она отклоняется назад, так что я могу рассмотреть не только лицо, но и ее темные волосы, розовую рубашку и страх.
— Пожалуйста, — говорю тихо я. — Дай же мне шанс.
Я замечаю, что она не может решить, захлопнуть ли ей книгу или просто слушать. Поэтому я прыгаю с края скалы вниз.
— Как ты это сделал? — пыхтит она затаив дыхание.
— Где твои батарейки?
— Батарейки? Что это такое? — говорю я и с трудом поднимаюсь на ноги.
— Ты двигаешься, — обвиняюще говорит она и указывает на меня пальцем.
— Ты тоже, — отвечаю я и решаю сделать маленький тест, бегу в бок к краю, чтобы сделать там сальто. — Ты видела это?
— Да, но...
— А как тебе это? — я держусь за утес и забираюсь наверх как обезьяна. Наверху раскачиваюсь, прыгаю и обвиваю руками крючок буквы "у".
А потом начинаю раскачиваться туда— сюда.
— А сейчас ты продолжаешь это делать, — говорит Делайла.
Я улыбаюсь. — Окажи мне любезность, — прошу я.
— Могла бы ты повернуть книгу на бок?
Она делает это, и я отпускаю руки, так что с легкой проворностью приземляюсь на длинном краю страницы, и спускаюсь вниз по иллюстрации.
— Не понимаю, — шепчет Делайла и снова ставит книгу прямо. — Как ты двигаешься?
— Я думаю, также как и ты.
Медленно она поднимает руку над книгой. — Сколько пальцев?
— Три.
— Ты тоже можешь меня видеть?
— Я всегда мог тебя видеть, — говорю я. — Довольно приятный вид.
Я наблюдаю, как она становится красной.
— Я уже прочитала сотни книг. Почему ничего подобного не происходило раньше? — спрашивает она.
— Пожалуй, я не такой как большинство персонажей, — говорю медленно я. — Все другие очевидно вполне довольны тем, как протекает их жизнь, и просто делают то, что от них требуется. Я никогда не подходил этому. Я постоянно задавался вопросом, как это быть кем— то... другим.
Глаза Делайлы становятся круглым. — Я тоже постоянно спрашиваю себя об этом.
С сияющим выражением лица я улыбаюсь ей. — Видишь, как у нас много общего.
Она натягивает гримасу. — Да. Например, я разговариваю с книгой, а ты убежден, что ты живой. Мы оба сумасшедшие.
— Или просто видим больше других...
— Возможно, я съела что— то неправильное, — предполагает Делайла, встает и мечется по кругу. — Вероятно, апельсиновый сок пропал или я приняла слишком много таблеток с витаминами и теперь страдаю от галлюцинаций...
— Только не снова, — вздыхаю я. – Разве мы только что установили, что я не плод твоего воображения?
— Ты просто не можешь быть настоящим, — шепчет Делайла.
— А почему бы и нет? Ты, правда, веришь, что истории существуют только тогда, когда ее читают?
— Хм, — говорит Делайла. — Хм, да.
Я упираю руки в бока.
— Если ты вечером идешь спать, ты же не перестаешь существовать?
— Конечно, нет...
— И откуда ты знаешь, что сама не являешься частью какой— нибудь книги? То, что как раз кто— нибудь сейчас не читает твою историю?
Она смотрит на меня и щурит глаза, пока до нее постепенно доходит, что это значит. — Но ты же — часть сказки.
— Именно. Часть сказки. А это значит, что я — что— то большее, чем может уловить глаз читателя. Ты задумывалась когда— нибудь над тем, что, возможно, за тем, что ты видишь, скрывается намного больше? Возьмем, к примеру, Сокса. Да, пожалуй, лучше Сокса. Он на самом деле никакой не бесстрашный конь, а впечатлительная девчонка. А Раскуллио, собственно, очень приветливый парень! Он собирает бабочек и с особой страстью выпекает пироги в свободное время! А Серафима...
— Я всегда мечтала, стать Серафимой... — вздыхает Делайла.
— Тогда тебе, вероятно, стоит пересмотреть свои жизненные цели. У нее мозг как у морского огурца, — раздражаюсь я.
Я замечаю, что мне слишком сильно нравится эта девочка. Не только, потому, что она так красива, что слова путаются у меня в голове, но и потому что во время нашего разговора у меня появляется чувство, как будто мы знаем друг друга всю нашу жизнь.
С ней я могу беседовать так же непринужденно, как и с Фрампом. И через некоторое время, я понимаю, что нашел хорошего друга.
— Могу я спросить? — прошу я. — Почему ты читаешь эту книгу снова и снова?
— Хм... я не знаю точно, — признается Делайла. — Из— за этой единственной строчки, я ценю ее. "Расти без отца", — она отводит взгляд. — Мне нравится думать, что кто— то другой еще знает, каково это.
Я испытываю легкий укол, когда мне становится ясно, что она в реальной жизни вытерпела, ставит все в тень, что я пережил в сказке. В конце концов, я никогда не виделся с королем Морисом, для меня он — обычное имя на бумаге.
Делайла вытирает рукой глаза.
— Ну, собственно, я не имею права сетовать. У многих детей вообще нет никого, кто бы заботился о них. И моя мама отличная. Она любит меня до сумасшествия. Она бы все для меня сделала.
— Но она не хочет, чтобы ты читала эту книгу, несмотря на то, что она делает тебя счастливой, — хмурю я лоб.
Делайла смотрит на меня непонимающим взглядом. — Ах это, нет, — говорит она пожимая плечами. — Она просто считает, что я вообще слишком много читаю. Ей хочется, чтобы я больше бывала на улице.
— Можно кое— что у тебя спросить?— осведомляюсь я. — Почему ты читаешь книги, когда можешь переживать тысячи приключений там снаружи каждый день?
— Так как с книгой можно быть уверенной, что все останется, так как есть. Все другое меняется, когда этого меньше всего ждут, — с горечью в голосе отвечает она. — Семьи распадаются, и ничто не вечно. В книгах всегда знаешь, что произойдет дальше. Там нет никаких неожиданностей.
— И почему ты считаешь, что это хорошо?
— Ты должен лучше понимать, почему я не очень люблю рисковать...
Я кривлю лицо. — Это просто моя роль, которую я играю в истории. Если бы у меня была возможность, я бы отдал все, чтобы не знать, что случится утром.
— Люди в реальном мире совершили бы убийство ради счастливого конца, и ты хочешь просто так отказаться от этого?
Я отвожу взгляд. — О счастливом конце, пожалуй, не может быть и речи, когда снова и снова возвращаешься в начало. Я никогда не переживал то, что происходит после счастливого конца.
Внезапно я слышу еще один голос из другого мира.
— Делайла МакФи, почему ты не в классе?
— Что такое класс? — спрашиваю я.
— Заткнись! — говорит она сквозь зубы.
— Простите, мисс МакФи, я правильно вас понял? Вы только что сказали, что я должен закрыть рот?
— Нет, мистер Фарнсворт. Я никогда не говорила ничего подобного, мистер Фарнсворт...
— Но только что сказала, — говорю я ухмыляясь.
Она сразу же захлопывает книгу.
Совершенно темно. В этот раз я не был готов. Я слышу, как другие персонажи выбираются из своих декораций, чтобы проследовать, друг за другом с удовольствием проводить свободное время, но я только прищуриваю глаза и жду.
И действительно, совсем скоро книга снова открывается.
— Теперь слушай, — соплю я. — Это крайне не вежливо, заканчивать беседу, совершенно не попрощавшись. Ты должна извиниться и сейчас же.
Она сопит в ответ. — Сначала извинись ты! Чего ты хотел добиться? Например, чтобы меня оставили после уроков?
Не имею ни малейшего представления, что это такое. Но я очень хорошо знаю, что никто никогда не решался разговаривать со мной во время того, как книга была открыта.
Я же все— таки принц. Но этой девочке, кажется, совершенно плевать на это.
Но вместо того, чтобы рассердиться, мне стало любопытно.
— Что значит "остаться после уроков"?
— Это... не важно, — говорит она. — Послушай, ты не можешь просто разговаривать, когда другие люди рядом.
— Поверь мне, они не услышат меня. Никто не слышит меня.
— Нда, но они слышат меня, и нормальные люди не разговаривают с книгами.
Я ухмыляюсь. — В таком случае я рад, что ты ненормальная.
— Ты просто не понимаешь. Разговаривать громко с несуществующими персонажами — только вершина айсберга.
— Вершина айсберга?
— Нда, — говорит она. — Тебе же нравится быть реальным, но ты прячешься в книге.
— Именно поэтому мне нужна твоя помощь.
— Я не понимаю...
Очень спокойно я смотрю в медово— коричневые глаза.
— Я хочу, чтобы ты вытащила меня отсюда.
Глава 6
Делайла
Итак, прекрасно. На самом деле всего этого не было.
Моя мама права. Мне нужно больше спать. Уже плохо, что я привязалась к одной книге. Думать о том, как достать персонажа из книги, не может быть и речи.
— Я не верю, что это сработает, — говорю я.
— Это же не тоже самое, как вытащить кого— нибудь из тюрьмы.
— Я же не преступник!
— Нет ты двухмерная иллюзия размером в пару сантиметров, — уверенно говорю я. — Если ты выйдешь, что ты будешь делать? Жить в картонной коробке из— под ботинок? Жить как Мальчик с пальчик?
— Кто такой "Мальчик с пальчик"?
— Тоже персонаж одной книги, — говорю я.
Внезапно я вспоминаю, как учитель во втором классе сказала нам, чтобы мы всегда брали с собой вырезанные фигурки "Мальчика с пальчика" во время пасхальных каникул.
Мама и я сделали несколько фотографий с ним в Бостоне, как мы едим суп из ракушек и киваем тюленям в аквариуме.
Итак, возможно, Оливер не был первым вымышленным персонажем, который любил путешествовать.
— Ты же совершенно не знаешь, останусь ли я таким же маленьким или нет. Возможно, я принял бы нормальный размер, чтобы подходить к твоему миру, если вообще смогу туда попасть.
— Почему мы вообще обсуждаем это? — взрываюсь я. — Невозможно достать персонажа из книги!
— Откуда ты можешь это знать? Разве ты уже пробовала это сделать?
— Нет, но Золушка тоже не работает в Старбакс, потому что она не существует.
— Золушка? Старбакс?
— Именно. Ты и десяти секунд не продержишься в этом мире, — объясняю я ему. Здесь, во внешнем мире, столько всего, чего ты не знаешь.
— Я знаю тебя, — настаивает Оливер.
От того, как он смотрит на меня, я практически забываю, что все это только плод моей фантазии.
— Ты едва меня знаешь. Мы общаемся, возможно, от силы минут двадцать.
— Ошибка, — говорит Оливер. — Я знаю, что твоя комната выкрашена в розовый. И что ты прикусываешь нижнюю губу, когда Раскуллио и я деремся.
И что ты каждую ночь говоришь "Спокойной ночи" своей золотой рыбке. И что ты по утрам, когда одеваешься, иногда танцуешь под музыку, которую издает странный маленький ящик...
— Ты наблюдал за мной, когда я одевалась по утрам?
Он ухмыляется. — Если ты оставляешь книгу всегда открытой...
— Мы даже не знаем, произойдет ли это снова, — говорю я. — Возможно, ты навсегда исчезнешь, когда я сейчас закрою книгу.
Оливер делает шаг вперед. — Попробуй.
— Что?
— Закрыть книгу.
— Но что если..., — я поняла, что не хочу, чтобы он исчез. Но даже если я действительно не верю, что он реальный, также как если я не понимаю, почему я могу разговаривать с ним, отчасти мне это нравится.
Мне нравится, что я единственный человек в мире, который слышит, что он говорит. Это придает мне чувство, что мы созданы друг для друга. То как происходит в сказках, но не в моей повседневной жизни. — Ты уверен? — шепчу я.
Оливер кивает. Я начинаю закрывать книгу, затем я слышу его крик и быстро раскрываю книгу обратно. — Только на случай, — говорит он и смотрит при этом прямо в глаза. — Только на случай, если... не получится. Я хотел бы, чтобы ты знала одно, Делайла. Ты уже самое большое приключение моей жизни.
Осторожно я касаюсь белого фона позади Оливера.
Он вытягивает руки вперед к моим рукам и растопыривает пальцы, прижимая их к тончайшему барьеру между нами.
Я чувствую его прикосновение, тепло его кожи.
Прежде чем потерять смелость, я захлопываю книгу.
Делаю глубокий вздох. Затем еще один. Проговариваю по буквам слово М— И— С— С— И— С— С— П— И. Затем листаю книгу до сорок третьей страницы.
Там все тот же утес и вдали море. То же каменистый морской берег, на котором стоял Оливер.
Не хватает только Оливера.
Это похоже на то, как будто меня ударили в солнечное сплетение. Слезы жгут глаза, и я задаюсь вопросом, как потеря того, чем никогда не могла обладать, могла так выбить меня из колеи.
И именно в этот момент Оливер высовывает голову из-за скалы. — Это же была просто шутка, — говорит он улыбаясь.
— Очень смешно! — я уже хочу снова закрыть книгу.
— Подожди- подожди! Мне очень жаль. Правда!
Я снова расправляю страницы. — Ты виноват передо мной, — бормочу я.
— Я исправлюсь снова, обещаю, — клянется Оливер. — Как только выберусь из книги.
— Но мне, правда, нужно идти, — объясняю я ему. — Если я не пойду на математику, мне влетит.
Оливер кивает. — Ясно, — говорит он и медлит.
— Математика очень далеко?
Я сдерживаю улыбку.
— На расстояние светового года, — говорю я. — Я скоро вернусь.
— И тогда ты поможешь мне выбраться отсюда?
— Я не знаю...
— Обещаешь? — спрашивает Оливер.
Я не могу припомнить, чтобы кто-нибудь так радовался моему возвращению. Большинство из моих школьных товарищей рады, если я ухожу, а другим это вполне безразлично. Конечно за исключением Джулс, но она не нуждается во мне. Во всяком случае, не так как Оливер.
— Да, — говорю я. — Обещаю.
Я мучаюсь на математике и английском, а также переживаю неловкий момент, когда на уроке социологии, когда мистер Увенга спрашивает у меня имя министра иностранных дел, на что я отвечаю "Оливер". Наконец наступает свободный час. Джулс и я встречаемся за привычным столиком в кафетерии.
За тем, за которым сидят все зубрилы. Джулс, вероятно, могла бы сразу объявить результаты любовных приключений между Обамой и кошкой, даже не заглянув при этом в аналитическую книгу.
Она опускается на стул рядом со мной и вздыхает. — Еще четыре часа тридцать шесть минут и двенадцать секунд, пока нас не отпустят из этого чистилища на выходные.
— Возможно и больше, — говорю я, все еще не до конца придя в себя.
— Ок, я объясню тебе, как работает беседа. Я говорю что-нибудь, ты что-нибудь отвечаешь, но это относится к тому, о чем я говорила. Так, как будто это хоть чуть-чуть тебя интересует.
— ЭЭ? — я поворачиваюсь к ней и трясу головой. — Мне очень жаль. Я сегодня как-то не совсем здесь.
— Что случилось? — она отправляет виноград в рот. — Увенга снова застал врасплох со своим тестом? И если да, можешь сказать мне тему, чтобы я могла подготовиться?
Я так хочу рассказать ей обо всем. Я хочу, чтобы она сама увидела, так как если поверит она, это значит, что я не сошла с ума. В любом случае она моя лучшая подруга, которая позволит мне высказать, не перебивая, и не будет считать меня невменяемой.
Итак, я взвешиваю все. — Ты когда-нибудь задавалась вопросом, что происходит, когда книга закрывается?
Джулс перестает жевать. — Хм, остается закрытой?
— Нет, я имею в виду, что происходит с персонажами в книге?
Она наклоняет голову. — Это просто слова.
Она смотрит на меня вопросительно. — Это как то связано с уроком английского?
— Нет. Это написанные слова, но они что-то большее, чем это. Они же оживают в твоей голове, верно? Откуда ты знаешь, что они не живут дальше, когда ты прекращаешь читать?
— Это так как маленькие дети думают, что, когда они засыпают, их плюшевые игрушки оживают и устраивают вечеринку?
— Да, именно это.
Джулс улыбается. — Однажды я оставила на всю ночь включенной камеру отца, так как думала, что смогу поймать свои игрушки на горячем. Я была убеждена, что мой плюшевый Элмо* (*кукла из Улицы Сезам) — убийца с топором, — она пожимает плечами. — Если бы это могло быть, то на видео это обязательно было бы видно.
— У меня есть кое-что получше видео, — говорю я, бросив короткий взгляд на заучек, которые сидели напротив нас.
Они были полностью погружены в алгебру, решая матрицы и калькулятор, так что это было равносильно тому, что мы с Джулс могли бы находиться на луне. Поэтому я вытаскиваю книгу из рюкзака и открываю на сорок третьей странице, на той странице, на которой Оливер, и я общались. — Я должна тебе кое-что показать, — говорю я. — Только взгляни.
Я слегка продавливаю корешки книги так, чтобы книга оставалась открытой. — Что это? — спрашивает Джулс и слегка улыбается. — Ты украла ее у детей, с которыми ты недавно сидела?
— Просто почитай, — говорю я.
Джулс поднимает бровь, но начинает читать вслух.
— Оливер ухватился за корень, который выступал из скалы, и еще немного подтянулся выше. Зажимая кинжал между зубов, он вытянул руку наверх, затем другую, и таким образом забирался наверх крутой гранитной стены, его переполняла решимость. "Серафима," — подумал он. "Я иду за тобой."
— Пожалуй, едва ли, — говорю я.
— Ты что-то сказала? — спрашивает Джулс.
— Просто посмотри внимательно, — убеждаю я ее.
Мы обе смотрим на иллюстрацию. Затем Джулс пихает меня в плечо. — Делайла? На что именно я должна смотреть?
Несмотря на то, что книга открыта уже около тридцати секунд, Оливер не шевелится и ничего не говорит, вообще не показывает, что он больше чем иллюстрация на странице.
— Скажи что-нибудь, — шепчу я.
Джулс удивленно смотрит на меня. — Ээ, очень красивый пассаж?
Факт того, что Оливер не хочет разговаривать с нами обоими, вызывает тошноту. Похоже на то, что он может показываться только мне. Если я расскажу ей сейчас, что разговариваю с принцем из сказки, который хотел бы, чтобы я вытащила его из сказки. Джулс проводит меня к школьной медсестре или же отведет к детскому психологу.
Джулс, которая так хорошо понимает меня, просто не сможет понять... а также я рискую потерять единственную подругу, я не могу так поступить.
— Я все еще жду. Он сейчас выпрыгнет со страницы и нападет на нас с ножом?
"Если бы ты знала," — думаю я, но делаю вид, как будто Джулс сказала суперскую шутку. — Ну, это было бы довольно весело, конечно. Я просто хотела показать тебе, как страшно изображена эта сцена. Автор просто великолепен, или? Если читать слова, такое ощущение, как будто... это происходит на самом деле!
На всякий случай я смеюсь громким, искусственным смехом. Джулс смотрит на меня, как будто у меня на лбу вырос рог. — Ты снова нюхала текстовые марки? — уточняет она.
Я убираю книгу назад в рюкзак.
— Ах, я совершенно забыла, я должна пройти дополнительную проверку у мадам Борноигне, — тайком я проклинаю Оливера за то, что я выгляжу сейчас как полный болван. — Я позвоню тебе после школы, — говорю я и спешу из кафетерия.
Обычно я не прячусь в туалете для учителей. По правде мне даже мысль об этом никогда раньше не приходила. Но сегодня произошли значительные вещи, которые нельзя было бы представить и в мечтах.
Сейчас мне просто нужно остаться наедине с этой книгой, а в учительском туалете я могу закрыть дверь, и вокруг не будет злоязычных девушек, которые побежали бы к преподавателю, чтобы рассказать все в красках учителю про ученицу, которая разговаривает вслух со сборником сказок.
Я снова открываю книгу на сорок третьей странице, наклоняюсь совсем близко над бумагой и шепчу: — Эй!?
Когда Оливер улыбается, я перестаю дышать. — Ты вернулся. Ты обещала...
и сдержала слово.
"Возьми себя в руки," — говорю я сама себе.
— Что это было только что?
— Что именно?
— Почему ты не ответил, когда я попросила тебя об этом?
— Я думал, ты не хочешь, чтобы я разговаривал с тобой, если другие рядом.
— И по-прежнему не хочу, — подтверждаю я.
— Тогда я не совсем понимаю... Ты обижена из-за того, что я сделал то, о чем ты меня просила?
— Я обижена, потому что Джулс не чужая.
— Для меня чужая, — говорит Оливер. — Она бы все равно не услышала меня даже, если бы я орал во все горло.
— Откуда ты можешь это знать? Ты же не пробовал.
— Я уже годами пытаюсь, и ты первая, кто заметил меня.
Я вздыхаю. — Но, если бы ты поговорил с Джулс, если бы она смогла тебя услышать... — мой голос срывается.
— Тогда ты не чувствовала бы себя такой сумасшедшей? — мягко спрашивает Оливер. — Ты не можешь просто верить в меня, как я в тебя?
— Я не знаю больше, во что должна верить, — говорю я совершенную правду. — Чего-то подобного со мной еще не происходило.
Оливер садится на землю. — А со мной вообще еще никогда ничего не происходило.
Я наблюдаю за ним, как он смиряется с тем, что навечно пойман в истории, которую выдумал кто-то другой. Если бы я сама могла бы написать свою историю, то мой отец никогда бы не ушел от нас, и моей матери не пришлось бы так надрываться, так что вечером она падает в кровать смертельно уставшая, даже не поужинав.
Если бы я писала свою историю, я бы не разбивала коленную чашечку капитану команды поддержки и тогда против меня не ополчилась бы вся школа. Если бы я писала свою историю, Оливер был бы здесь со мной, был бы тем, кто любит меня.
С другой стороны, вероятно, я могу изменить направление своей собственной жизни. Или, по меньшей мере, попытаться.
— Я не понимаю.
— Что, если я вырежу тебя из книги, а ты перестанешь дышать? Если единственный воздух, которым ты можешь дышать, заключен внутри страниц?
— Вырезать? Кто вообще говорил про вырезание…?
— А что, если ты выберешься в наш мир, но таким будешь таким маленьким, что поместишься в моей сумке?— мой голос становится громче, когда я думаю обо всем, что могло бы пойти не так.
— Ты хотя бы попытаешься, — произносит Оливер медленно и его голос полон надежды, — вытащить меня отсюда?
— Да, но сначала мы проведем пробное испытание. До встречи на странице двадцать один, — я медлю. — Ты же видишь номера страниц, или?
— Если прищурю глаза, — говорит Оливер. — Они стоят так далеко в верхнем углу.
— Это то место, где ты идешь с Фрампом через лес... Да! Мы проведем опыт на собаке! — предлагаю я.
Оливер качает головой. — Фрамп? Ты не можешь этого сделать.
— Оливер, он просто собака. Вероятно, он никогда не узнает об этом.
— Только собака?! — Оливер в ярости подпрыгивает вверх.
— Эта "собака" говорит на трех языках, она — шахматный гений и случайно мой лучший друг. Или ты забыла, что он тоже раньше был человеком?
— Вероятно, я упустила эту часть, — соглашаюсь я, хотя ни за что бы не призналась, что часто перескакиваю страницы, на которых нет Оливера. — Если мы не можем взять Фрампа, что ты предлагаешь? Или даже бактерии в твоей книге занимаются исследованием ракетных установок?
— Я мог бы отдать тебе свой камзол, — предлагает Оливер.
— Лучше оставь одежду при себе. Я считаю, что мы должны посмотреть, что произойдет с живым существом, или?
— Подожди-ка, — он стремительно несется в другую сторону страницы, и на мгновение исчезает на краю иллюстрации, а затем появляется снова с улыбкой на губах. — Я могу предложить тебе рыбу с сорок второй страницы.
— Я не знаю... Разве мы не должны взять животное, которое не живет в воде? Если оно не выживет, мы не можем списать это на то, что у нее нет легких.
— Ты совершенно права, — вздыхает Оливер. Он шлепает себя по затылку, а затем проводит рукой по лицу. — Проклятые пауки.
Как только я хочу спросить его о том, откуда они могут взяться здесь, потому, что нахожу захватывающим все, что появляется, или исчезает таким образом. Но тогда я замечаю, что, вероятно, есть огромное количество микроскопически маленьких вещей, которые не замечает читатель: шахматная доска на песке, пауки, даже принцы. — Подожди! — я наклоняюсь ниже над книгой.
— Оливер, ты убил паука?
— Он укусил меня!
— Он был бы прекрасным кроликом — испытуемым, — объясняю я.
Его лицо светлеет. — Ну конечно. И если он выживет, тогда у меня действительно будет повод праздновать.
Он встает на четвереньки и начинает
искать животные. — Вот он, — говорит Оливер и вытягивает руку вперед. В его руке извивается паук.
— А теперь? — спрашиваю я.
Оливер смотрит на меня. — Ну да, я думаю, что ты просто заберешь его.
Осторожно я опускаю руку вниз и пытаюсь схватить паука, но ничего не происходит. Между нами барьер, тоньше, чем шелк, но невероятно крепкий.
— Так не пойдет.
— Я забыл про стену, — говорит он. Погруженный в мысли он опускается на землю.
— Стену? — спрашиваю я.
— То, что вероятно защищает нас, если читатель не аккуратно обращается с книгой или загибает страницу в середине рисунка.
Мягкая, но ничто не может преодолеть ее, она обладает большой силой, — он смотрит вверх. — Поверь мне, я пытался.
— Нам нужно что-нибудь, чтобы проделать дырку...
Оливер выхватывает кинжал из-за пояса, разбегается и бросается в мою сторону так стремительно, что я невольно закрываю лицо руками, как будто он мог выскочить оттуда и приземлиться прямо передо мной.
Но все же, когда я раздвигаю пальцы, он лежит на спине и пристально смотрит в небо.
— Оу, — бормочет он.
— Научный опыт номер 1, — говорю я. — Ты не можешь преодолеть барьер между нами.
Он садится и потирает лоб.
— Верно, — соглашается он, — Но у тебя есть шанс.
— Ты хочешь, чтобы я ковырялась ножом в книге?
— Нет, — говорит Оливер. — Ты должна
разорвать книгу.
Я дышу с трудом. — Даже не рассматривается!
Это книга из школьной библиотеки!
— Я знал же, что ты не воспринимала это всерьез, — шепчет Оливер. — Ну, давай, Делайла. Только маленькая трещинка, чтобы я смог просунуть к тебе паука.
Когда он снова дарит мне эту улыбку, которая заставляет меня чувствовать себя единственный важным для него человека во вселенной (но, вероятно в данном случае это соответствует действительности), я растеряна. — Ну, хорошо, — говорю я вздохнув.
Осторожно я зажимаю страницами между пальцами и делаю крохотную, едва видимую трещинку внутри.
— Делайла, — говорит Оливер. — Я не смог бы там просунуть даже микроба, не говоря уже о пауке. Могла бы ты попробовать еще раз, пожалуйста? И на этот раз немного более храбрее.
— Ну, хорошо, — я хватаю верхний край страницы пальцами и аккуратно тяну ее. Бумага рвется.
— Это должно быть наверху страницы, совершенно ясно... — Оливер косит глаза наверх и устало смотрит на крутую скалу, которая возвышается над ним.
— Ты же делаешь это и для Серафимы тоже, — говорю уверенно я.
— Редко бывает так смешно, — с пауком в кулаке он смотрит наверх. — Как я должен одновременно держать эту штуку и карабкаться по скале? — Оливер кривит лицо и кладет паука на язык.
— Это же отвратительно! — реву я.
— Ммффм, — говорит Оливер, но его взгляд говорит о другом. Он начинает карабкаться по скале, набирая скорость, приближаясь ближе к вершине скалы. Затем медленно двигается направо, туда, где я надорвала страницу.
Рука у рта он выплевывает паука. — Это, — говорит он, — было, правда, отвратительно. — Он смотрит на меня через плечо. — Ты готова?
— Да, — говорю я. Когда мои пальцы ложатся на разорванную бумагу, я чувствую себя идиоткой.
Оливер вытягивает руку. Паук начинает ползти по его ладони, по безымянному пальцу, мизинцу. Когда он добирается кончика пальца, его ноги ищут опору и находят трещину в бумаге.
И внезапно на моей ладони оказывается маленькая черная точка.
Он почти не видим, неприятно теплый и влажный. На моих глазах он начинает расти, до тех пор, пока не принимает нормальный размер восьминогого паука.
— Оливер! — говорю я удивленно. — Я думаю, это сработало!
— Правда? — он снова спрыгнул на берег и напряженно смотрит на меня вверх. — Итак, ты получила его?
Я смотрю вниз на маленького паука.
Все, посмотрев внимательно, я замечаю, что что-то не так. То, что я приняла за ноги, на самом деле буквы, которые перетекают друг в друга. Я различаю "к". И еще "п".
Нет, это не паук. Это слово паук, которое приняло форму паука и карабкается по моей руке.
Но прежде чем я успеваю рассказать это Оливеру, меня пугает стук в дверь туалета. Я стряхиваю паука — слово со своей ладони под крышку переплета и твердо сжимаю книгу. — Почти закончила, — кричу я.
Я осторожно снова открываю книгу. Животного нет.
Вместо этого я читаю, написанное тонким шрифтом по диагонали слово "паук".
— Оливер, — шепчу я, несмотря на то что страницы еще закрыты и он, вероятно, не
может меня слышать. — Я боюсь, что это не поможет нам.
