Глава 11. Джинни с удовольствием ощущала мягкое покачивание палубы «Пегаса» под ногами

 

Джинни с удовольствием ощущала мягкое покачивание палубы «Пегаса» под ногами. Наконец-то корабль спущен на воду и теперь почему-то кажется более реальным, хотя по-прежнему пришвартован к причалу.

Они спустили «Пегас» на воду за два дня до приезда Алека, и Джинни пожалела, что он не присутствовал на этом волнующем, трогательном событии. Джеймс разбил бутылку черного рома об ахтерштевень, подав этим сигнал мужчинам выбить деревянные брасы, называемые в просторечии «собаками», и клипер соскользнул в воду под приветственные крики собравшихся.

Потом Мозес отвез домой отца Джинни, поскольку тот так устал, что едва мог идти. Девушка вздохнула, наблюдая, как один из людей Босса Лема ловко карабкается по вантам, словно мартышка в тропическом лесу, прилаживая сотни ярдов фалов и гарделей фок-мачты.

Джинни казалось, что прошло всего несколько минут с того момента, как она сделала это возмутительное, оскорбительное предложение и Алек принял пари. Но на самом деле миновало около двух дней. С тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Джинни знала, что он вместе с отцом проверяет их гроссбухи, а также успел побывать вместе с мистером Феррингом на складе и в парусной мастерской. Интересно, где он окажется сегодня утром?

Но долго гадать ей не пришлось. Подняв глаза, Джинни неожиданно узрела пропавшего барона. Он поднялся на борт «Пегаса», обмениваясь веселыми словами и приветствиями с каждым встреченным на пути рабочим, спрашивая, насколько поняла Джинни, как идет постройка. Алек выглядел совершенно в своей стихии, здесь, на ее корабле, и Джинни охватило совершенно непонятное и непрошеное бешенство.

Заметив ее свирепый взгляд из-под дурацкой шерстяной шапки, он подошел к ней и без предисловий объявил:

— Ну как насчет пари?

Джинни высокомерно подняла подбородок:

— Вы прекрасно знаете, что гонки состоятся!

— Даже если исход заранее предрешен и я все равно обгоню вас, несмотря на возможную превосходящую скорость «Пегаса»…

— Чушь! Вы прекрасно знаете, что «Пегас» быстрее любого судна и, кроме того, условия заранее известны!

— Понимаю, Джинни, понимаю. Хорошо. Если я проиграю, значит, становлюсь владельцем сорока девяти процентов стоимости верфи и оставляю все дела в ваших беленьких ручках, верно?

— Совершенно верно.

— Прекрасно. Я согласен на это. Кроме того, я согласился с ценой, назначенной вчера вашим отцом. Удивлены? Но если я выиграю, значит, потребую…

Он говорил, не отводя взгляда от грудей Джинни, прекрасно сознавая, что это бесит ее, и именно поэтому придал глазам самое похотливое выражение, какое только сумел. Потом Алек замолчал, вполне намеренно, зная, что Джинни ожидает худшего, но все-таки медлил, погруженный, казалось, в созерцание Босса Лема и его людей, которые кишели по всему клиперу, натягивая просмоленные канаты, до тех пор пока стройные мачты не оказывались наглухо закрепленными в гнездах. Сам Босс Лем, грызя усики, стоял высоко на клотике грот-мачты, оглядывая, все ли в порядке и хорошо ли натянуты канаты. Он был немногословным человеком, одним из тех, кто не привык вести дела с женщиной. Босс называл Джинни «девочкой», как принято у шотландцев, хотя в ней не было ничего отдаленно напоминающего шотландское, да и на девочку она мало походила.

Босс Лем пристально, оценивающе рассматривал Алека, ничего при этом не говоря и не объясняя. Из замечания Джинни Алек понял, что он и Джеймс Пакстон знали друг друга с самого детства. По-видимому, в этом кроется причина верности Босса.

— Ну?!

Алек оглянулся на Джинни:

— Удивительно, как всего одно маленькое слово может звучать так ехидно в твоих устах! Ага, взгляните, они развешивают тяжелые снасти на бушприте! Дядя говаривал, что корабль нужно настраивать, как гитару: подтянуть струну в одном месте, ослабить в другом, и так далее, и тому подобное…

— Алек, я врежу вам по голове, если не прекратите играть со мной!

— Но это так соблазнительно! Играть с тобой, я имею в виду. Клянусь, мои ладони все еще чувствуют прикосновение твоих прелестных грудей, наполнивших их, и…

Джинни, как могла незаметнее, всадила локоть ему в ребра. Алек рассмеялся и умиротворяюще поднял руку:

— Хорошо, я придержу язык. Перед вами серьезный человек. Он оперся на отполированные поручни и продолжал:

— В случае моего выигрыша я хочу две веши. Первое: желаю видеть вас в своей постели, причем добровольно. Второе: вы передаете мне пятьдесят один процент стоимости верфи, а это, мой дорогой мистер Юджин, означает контрольный интерес.

Он буквально наслаждался взбешенным и неверящим выражением, постепенно появлявшимся на лице Джинни. Интересно, это из-за первого или второго требования? Господи, в это мгновение ему больше всего хотелось стащить с нее идиотскую шапку и зацеловать до потери сознания, хотелось…

Алек вспомнил о забавах с Олией предыдущей ночью. Можно было подумать, что девушка вымотает его, лишит сил, но вот он стоит на палубе, снедаемый неудержимым желанием к женщине, одетой как мужчина: лицо блестит от пота под жарким балтиморским солнцем, висящие мешком панталоны, прекрасные роскошные волосы полностью скрыты этой ее омерзительной шапкой.

Алек немедленно постарался отделаться от этих возмутительных мыслей и объявил:

— После того как я возьму все в свои руки, придется постараться найти тебе мужа, чтобы твое время было занято теми вещами, которые приличествуют женщинам. Больше на верфи ты не появишься. И мужчины вздохнут свободно.

— Нет! Никогда! И кроме того, Алек, мне не нужен никакой муж. Никогда, вы меня слышите? И прекратите издеваться надо мной. Никогда, никогда не позволю ни одному идиоту мужчине командовать мной и приказывать, что делать!

— Господи, какой ужас! В жизни не подумал бы, что ты так тяжело воспринимаешь подобные вещи! Послушайте меня, мистер Юджин, ваше непонятное вмешательство в дела верфи так или иначе должно прекратиться.

— Вмешательство! — взвизгнула Джинни так неожиданно, что Алек даже вздрогнул. — Это моя верфь, Алек Каррик, и я буду управлять ею, и вы слова против не скажете, иначе…

— Если она останется твоей, значит, просто перестанет существовать. Неужели ты способна быть настолько слепой, Джинни? Ты можешь почти или совсем не уважать мужчин, но это они правят миром, и тебе лучше принять это. Можешь не соглашаться, но не понимать этого нельзя. Ты можешь действовать за сценой, но не подделываться под мужчину. Больше этого не будет, ясно?

Джинни судорожно сжала кулаки, пытаясь побороть накатывающее волнами раздражение и такую ярость на этого тупоголового идиота, что боялась задохнуться. Наконец ей удалось выговорить, достаточно спокойно, не вступая в перебранку:

— Гонки состоятся, как только «Пегас» будет достроен, примерно через полторы недели начиная с сегодняшнего дня.

— Значит, вы принимаете пари?

Джинни намеренно пристально оглядела его и ледяным тоном сказала:

— Насчет того, чтобы лечь с вами в постель? Знаете, барон, вполне вероятно. Вы, мужчины, по-видимому, считаете подобные забавы лучшим развлечением…

— Вам следовало бы помнить… или вы настолько забывчивы? Я действительно подарил вам наслаждение и буду продолжать это делать каждый раз, когда мы окажемся в постели, это и больше, Джинни, гораздо больше.

Джинни хватило мгновения, чтобы прийти в себя:

— Ну и ну, барон, вы кажется уверены в том, что лучшего любовника не найти во всем цивилизованном мире…

— И нецивилизованном тоже, осмелюсь сказать. Девушка с великолепным безразличием пожала плечами:

— Ну что ж, почему нет? Я женщина, а не глупая девчонка, и могу делать все, что пожелаю. Если желаете хвастаться, и бахвалиться, и провозглашать себя великолепным любовником, кто я такая, чтобы не верить вам и упустить случай приобрести столь восхитительный опыт? В конце концов вряд ли мне придется проводить эксперимент больше одного раза.

— Наоборот, Джинни, — вкрадчиво перебил Алек, — именно я буду вынужден проводить этот, как ты выразилась, эксперимент, поскольку женщина является в таких делах пассивной стороной. Я — мужчина, от меня требуются действия. Женщина… э-э-э… по своей природе иная. Ожидается, что она будет спокойно лежать на спине, или на боку, или встанет на колени… Вы, конечно, понимаете, о чем я.

— Да нет, не понимаю. И понимать не хочу. Как я уже сказала перед тем, как вы столь грубо оборвали меня, не желаю проделывать это больше одного раза.

— Захочешь, дорогая моя, обязательно захочешь, — рассмеялся Алек.

— Что именно?

— Захочешь, чтобы я любил тебя снова и снова, не только однажды. Захочешь меня опять и опять, Джинни, и, если согласишься, я готов побиться с тобой об заклад и на это. Ну, что скажешь?

— Скажу, мерзкий идиот, что ад — слишком приятное место для вас.

— У вас удивительно острый язык. Я аплодирую вам, мистер Юджин. Меня восхитительно быстро и ловко поставили на мое жалкое мужское место. Так вот, я передумал….

— Но вы не можете?

— Мы еще не ударили по рукам, мистер Юджин. И поскольку вы привыкли разыгрывать из себя мужчину, значит, должны знать, что сделка не состоялась, пока участники не обменялись рукопожатием.

— Насчет чего вы передумали?

— Я хочу тебя в своей постели сейчас. Сегодня вечером. Не желаю ждать, пока мы вернемся из Нассау.

— А вот и Джейк. Вы, кажется, знакомы с ним. Он один из людей мистера Ферринга, работает в парусной мастерской и привел Холли с собой. Не стоит ей быть сейчас на палубе, среди такой суматохи. Я могу показать ей каюту капитана.

— Она скорее захочет увидеть, где живут матросы.

— Я покажу ей все, каюты и кубрики. Все равно нужно поговорить с Джейком. Холли может пока все осмотреть.

— Когда вы подниметесь наверх, Джинни, я ожидаю ответа.

— Вы умрете молодым, барон, и от рук какой-нибудь разъяренной женщины, не сомневаюсь в этом.

— Только не от ваших рук, девочка моя, не от ваших.

«Вряд ли это совпадение», — подумал Алек, заметив, что, как только Джинни исчезла внизу, Босс Лем немедленно спустился со своего ужасно неудобного насеста, словно не мог дождаться, пока застанет Алека одного.

— Мачты отличные, — заверил он, посылая за борт струю табачной жвачки. — Америка поставляет лучший лес во всем мире, как известно, да и мачты тоже.

— Я слыхал, что вы выдерживаете дерево в грязной, застойной воде, чтобы в нем не заводились черви и жучки.

— Совершенно верно. Эти черви просто отравляют нам существование. Вы, конечно, знаете, что мы покрываем все дубовые доски смолой, потом слоем войлока и тонкой облицовкой из белой сосны. А корпус ниже ватерлинии обит медью. Это прекрасно предохраняет от проклятых древоточцев, благодарение Господу.

— Действительно.

— Это, конечно, не мое дело, сэр, но я все-таки не могу не беспокоиться о том, что будет с верфью. Джеймс Пакетов — мой друг, и его дочь — тоже.

— Да, Джинни мне говорила. Один из немногих мужчин, который готов работать с ней и на нее.

Босс Лем, очень тощий индивидуум средних лет, казалось, сосредоточенно жует табак, одновременно размышляя над сказанным.

— Да, девочка смышленая, палец в рот не клади. Попробуй только подойти к ней с неисправной помпой, или якорем, или снастью какой, она на все ответ найдет. Только вот беда, не может она быть грубой да орать, словом… как мужчина… резкой… вы меня понимаете. А даже если и могла бы, ее никогда не примут. И она вечно переживает из-за оскорблений и ругательств, а можете прозакладывать все свои английские гинеи, что она лишь это и получает от мужчин. Не только от всех известных граждан в Балтиморе, но и от многих рабочих. Смотрят на нее так, словно она должна немедленно лечь перед ними на спину и расставить ноги. Просто от злости лопаются, когда она отдает им приказы. Сам-то я особой разницы не вижу. Другое дело, если бы у нее мозгов не было!

— Значит, по-вашему, это не очень-то справедливо, не так ли?

Алек, пораженный собственными словами, поспешно захлопнул рот.

— Нет. Совсем несправедливо, но ведь так устроен свет, что поделаешь? Бедная девочка. Так вы собираетесь купить верфь? И управлять работой?

— Думаю, мы придем к соглашению. Судоверфь Пакстона будет существовать. Сейчас ведутся переговоры.

— Все же мне жаль девочку. — Босс Лем выплюнул очередную порцию жвачки: — Она не создана для того, чтобы с утра до вечера вылизывать дом какого-нибудь мужчины. Просто не представляю ее в гостиной, разливающей чай для всех этих дамочек-сплетниц.

— Отец не воспитал ее как надо, — заметил Алек и, поскольку Босс никак не отреагировал на это замечание, продолжал: — Вы и в самом деле считаете, что никто не купит «Пегас», потому что его построила Джинни?

— В самую точку, сэр. Как только старый негодяй Бойн-тон разорился, по городу разнеслось, что Джеймс выпустил вожжи из рук и теперь всем заправляет крошка Джинни. Даже сейчас все вы, джентльмены, сидите в своих клубах, курите сигары и издеваетесь над ней, глупой девчонкой в мужских штанах. Не сомневаюсь, они так ее и называют. А их женушки только подливают масла в огонь, ревнивые бестии. Все, на что они годны, — выстреливать детей, одного за другим, да молоть языками насчет проклятых тряпок.

— Я рад, что они рожают детей, — вздохнул Алек, думая о Холли. — Иначе мир бы скоро опустел.

— Да, конечно, но вы понимаете, что я имею в виду.

— Кажется, это называется действовать во вред самому себе. Клипер превосходно задуман и построен. Кому какое дело, хотя бы его и тролль сделал?

— Верно, но на деле получается совсем иначе. Всякий рад задрать нос и плевать на тех, кто ниже тебя, а эти модные джентльмены нашли над кем измываться — над бедной девочкой.

— Да, вы, по-видимому, правы. Не волнуйтесь, Босс, ничего плохого не случится, клянусь.

Алек не позволил самому себе сомневаться в принятом решении. Он сделает все, чтобы верфь Пакстонов продолжала работать, и работать успешно. Алек еще не был уверен, как добьется этого, как и в том, что делать с Джинни. Как несправедливо, что над Джинни смеются и издеваются. Она не заслужила презрения!

Алек задумчиво нахмурился. Лем верно сказал, в этом мире вообще мало справедливого. Какое ему дело до того, что в длинной цепи несправедливостей и обид случилась еще одна? Он ведь не рыцарь — защитник обиженных и угнетенных, поскольку сам не совсем понимал, что в этой истории хорошо и что плохо.

Он ожидал на палубе, внимательно изучая установку такелажа. Мачты были высокими и стройными, но стояли не так прямо, как на других судах, наклон был гораздо большим, чем даже на других клиперах, виденных Алеком. Кроме того, корпус корабля был резко изогнут в отличие от баркентины, дно которой, почти плоское, плавно переходило в прямые борта. Да, балтиморский клипер достоин восхищения и с каждым днем нравится Алеку все больше. Он подумал о десятках ярдов парусины, которые сейчас сшивают в парусной мастерской, и о десятках ярдов, уже прикрепленных к снастям. На «Пегасе» будет гораздо больше парусов, чем на баркентине, судне, длиннее клипера на добрую треть, и в то же время оттяжек совсем мало. Ничто не замедлит его скорости, и ветер понесет его по волнам как пушинку. В отличие от баркентины палуба, широкая, голая, находящаяся почти над ватерлинией, ничем не загромождена. По-видимому, в шторм волны будут ее захлестывать. Но тем не менее главное здесь — скорость. Великолепная конструкция, ничего не скажешь.

Алек очнулся от раздумий, только услыхав крик дочери:

— Папа, папа! В парусной мастерской так чудесно и прохладно, и все джентльмены рассказывают разные истории. Они работают тори…

— Треугольными, — смеясь, поправила Джинни.

— Да, шьют паруса треугольными иглами, и еще у них пальмы.

— Пальмы[5]? Ты принесла мне кокос, хрюшка?

— Это не деревья, папа. Это куски кожи, которые надевают на ладонь, чтобы защититься от острых игл.

— Прекрасная идея, — согласился Алек, взъерошив волосы дочери, и поблагодарил Джейка за заботу о девочке.

— Смышленая малышка, — заметил Джейк. — Ужасно смышленая. Пугает меня до смерти.

— Значит, не в папу пошла, — пробормотала Джинни себе под нос, но так, чтобы Алек услышал. Он не ответил ни слова, но смотрел на Джинни. Она ответила вызывающим взглядом. Наконец он пожал плечами, попрощался и подхватил Холли на руки.

— Куда мы идем, папа?

— Назад в «Фаунтин инн», уютно пообедаем с миссис Суиндел. Мне кажется, мистер Барни, владелец гостиницы, влюблен в тебя. Без меня он может легко обойтись.

— О папа, миссис Суиндел ненавидит все, что подают в гостинице. Она скажет, что карп по вкусу похож на гнилую репу…

— Господи, как тогда насчет рыбы-меч?

— Хотела бы я познакомиться с миссис Суиндел, — сказала Джинни.

— Родственная душа, насколько я понимаю?

— А мы не можем поужинать с Джинни? — бесхитростно спросила девочка.

— Конечно, это совсем неплохая идея. Придется тебе перестрадать гнилую репу, а вечером я попрошу Ленни дать тебе зеленого шпината, — пообещала Джинни.

— Ура! — завопила Холли и хохотала все время, пока отец нес ее на берег.

Оказавшись на суше, Алек обернулся и спокойно сказал:

— Я хочу получить ответ сегодня вечером, мистер Юджин, иначе пари не состоится. Ваше время истекает.

Джинни ничего не ответила, остро сознавая, что Босс Лем смотрит на нее, что рядом стоит Джейк и что Минтер плотоядно ухмыляется.

«Я ваш босс! — хотелось ей крикнуть. — Не какая-нибудь шлюха, чтобы так на меня глазеть!»

— Проклятие, — сказала вслух Джинни и решительно направилась к ведущему вниз трапу, в капитанскую каюту. Там ее место.

Когда Джинни ближе к вечеру вернулась домой, Алек, Холли и неоценимая миссис Суиндел уже успели переехать.

— Здравствуйте, — сказала Джинни, протягивая руку пожилой женщине, стоявшей у подножия лестницы. — Вы миссис Суиндел?

— Совершенно верно. А вы… э-э-э… молодая леди, насколько я понимаю. Его милость сказал, что вы не совсем обычная… дама, и вижу, что он в этом случае, очевидно, прав.

И к удивлению Джинни, миссис Суиндел схватила Джинни за руку и несколько раз энергично тряхнула.

— Спасибо, — пролепетала девушка. — Надеюсь, вы поужинаете с нами, мэм?

— Ни в коем случае. Я няня Холли, и это просто не принято. Кроме того, я ужинаю с доктором Прюиттом.

— Понимаю. Ну что ж, я надеюсь, все в порядке, миссис Суиндел. Если что-нибудь понадобится, попросите Мозеса.

— Я обращалась к Грейси, но эта, да будет мне позволено сказать, весьма слабовольная и нерешительная особа заявила, что Мозес все знает.

— Грейси последнее время не совсем здорова, — машинально ответила Джинни, мгновенно встав на защиту женщины, служившей в семье еще с тех пор, как Джинни исполнилось семь лет. — Она собирается вскоре уйти на покой и жить со своей сестрой в Аннаполисе.

— Как и полагается, — неопределенно согласилась Элинор Суиндел.

«Бедная Грейси, — подумала Джинни, глядя вслед удаляющейся матроне. — Да, эту женщину нерешительной не назовешь».

Подняв глаза, она заметила выходящую из столовой в холл Грейси Лиммер. Джинни улыбнулась:

— Чувствуешь себя лучше?

— Гораздо, — кивнула Грейси. — У вас очень симпатичные гости, мисс Джинни. Эта миссис Суиндел знает, чего хочет и как этого добиться. — Набрав в грудь побольше воздуха, она выпалила: — Я сказала вашему па, что уезжаю завтра!

Джинни поглядела на Грейси, обняла и пожелала счастья. Известие не стало потрясением. Джинни была давно готова к тому, что служанка их покинет — последнее время та действительно стала в доме чем-то вроде тени. Наступило время перемен. И перемены были не за горами.

Позже, спускаясь вниз, Джинни услышала, как миссис Суиндел разговаривает сама с собой, вознося хвалы отсутствующему хозяину, и улыбнулась. Вопреки опасениям девушки, эта дама, кажется, не питает неприязни к женщинам, имеющим обыкновение носить мужской костюм.

По-прежнему улыбаясь, Джинни вошла в спальню. Так, значит, она не такая, как все? И что это, по-вашему, означает, барон?

И хотя она искренне ненавидела себя в эти минуты за то, что решила сделать, все-таки, когда настало время идти ужинать, Джинни совершенно преобразилась. Теперь на ней переливалось оттенками кремово — и бледно-желтого шелковое вечернее платье из выбранных и одобренных Алеком нарядов, с низким закругленным вырезом и тонкой лентой светло-желтого атласа под грудью. Она расчесала волосы, свободно заплела их и уложила короной на голове: мириады легких вьющихся прядок обрамляли лицо, кудрявились на затылке. Джинни даже надела аметистовое ожерелье матери; полупрозрачные фиолетовые камни по какой-то странной причине превратили цвет ее глаз в таинственно-глубокий темно-зеленый.

Дверь гостиной была открыта. Джинни остановилась на пороге, разглядывая Алека.

«Это просто несправедливо», — подумала она, не желая входить в комнату. Он так прекрасен, невыносимо прекрасен, и она в сравнении с ним чувствует себя просто старьевщицей, грязной нищенкой. В своем черном вечернем костюме с белой сорочкой, оттенявшей золотистые волосы и загорелую кожу, он выглядел совершенно неправдоподобно-красивым принцем из волшебной сказки.

Прошла не одна минута, прежде чем Джинни заставила себя перевести взгляд на девочку. Холли, в одном из своих цветастых муслиновых платьиц, сидела рядом с Джеймсом Пакстоном, с энтузиазмом описывая все, что видела сегодня. Золотистые волосы Холли были, совсем как у отца, расчесаны до блеска, а глаза казались безбрежно-синими, словно море. Девочка не только выглядела хорошенькой, как статуэтка, но и не по годам развитой, видимо, потому, что с раннего детства была окружена только взрослыми людьми.

Или же унаследовала ум матери.

Джинни заставила себя переступить порог и приветливо воскликнуть:

— Добрый вечер! Добро пожаловать в наш дом, Холли, барон.

Алек тихо присвистнул:

— Милосердный Боже, мистер Юджин, — выдохнул он, взяв ее за руку. — Кажется, вы так же прелестны в одежде, как и без нее.

— Тише!

— Что, папа?

— Джинни просто здоровается со мной, хрюшка. Оказывается, я умею одевать вас, Джинни. И раздевать тоже, — добавил он очень тихо и тут же обратился к Джеймсу. — Что вы думаете, сэр? Разве это не только что родившаяся из пены морской Венера? Настоящая богиня Балтимора!

Джеймс долго молчал, ошеломленно глядя на дочь, и наконец с трудом выговорил:

— До сих пор я не понимал, как ты похожа на свою дорогую мать. Ты прекрасна, Джинни, поистине прекрасна.

— Что ж, папа, признанный авторитет в этой области заверил, что я не такая, как все.

— Что это значит? — полюбопытствовала Холли.

— Это означает, — объяснил Алек, не сводя глаз с Джинни, — что мисс Юджиния Пакстон — отнюдь не копия остальных молодых леди в этом городе. Она — оригинал.

Почему у него такой восхищенный голос? Опять лжет, беззастенчиво лжет! Просто хочет затащить ее в постель, чтобы избавить от девственности.

К сожалению, она тоже хотела этого. Чтобы именно он избавил ее от девственности.

Джинни внезапно побледнела, признавшись себе в столь бесстыдном желании. До появления Алека она никогда не задумывалась об интимных отношениях мужчин и женщин. Он заставил ее постоянно ощущать собственное тело, груди, то потаенное местечко между бедрами. И все это при одном взгляде на него!

Сейчас Алек смотрел на нее, и эти прекрасные глаза не были серьезными: в них сверкало лукавство, веселье и… и нечто вроде коварной усмешки. Он знал, о чем она думает!

Джинни подняла подбородок и попыталась выдавить улыбку очень вежливой хозяйки, вынужденной принимать докучливых гостей.

— Насколько мне известно, ужин готов.

— Мистер Мозес! — воскликнула Холли, подбегая к дворецкому и протягивая ручонки.

Мозес поднял девочку и сказал:

— Какая вы сегодня хорошенькая, мисс Холли. И платье такое нарядное, да, лучше не бывает. Это ваш папа его выбрал?

— Да, и Джинни тоже.

Алек подумал было о необходимости объяснить дочери, что девочкам из приличных семей просто не пристало бросаться в объятия дворецкого, но увидел радость в глазах старого негра и неприкрытый восторг на личике Холли и услышал, как она пересказывает Мозесу события сегодняшнего дня.

— О да, Мозес! Миссис Суиндел так и сказала, гнилая репа. А Джинни пообещала, что угостит нас зеленым шпинатом. Что сказала Ленни насчет этого?

Мозес, благослови Господь его доброе сердце, засмеялся вместе с Холли и повернулся к Джеймсу, не обращая внимания на Джинни:

— Сар?

Он предложил Джеймсу руку, которую тот с благодарностью принял. Джинни поспешно подошла, чтобы поддержать отца с другой стороны.

— Так ужасно устал, — пробормотал Джеймс и тут же поспешно добавил: — Очень долгий и хлопотливый день, Джинни, вот и все.

«Не стоило ему спускаться сегодня к ужину», — подумал Алек, но ничего не сказал.

 

Настала полночь. В доме все затихло, и Алек сидел в постели, читая скучнейший трактат Эдмунда Берка. Ночь выдалась холодной, и в камине все еще горело неяркое пламя.

Алек отложил книгу, вздохнул и откинулся на подушки. Жизнь становится слишком сложной. Внезапно и необратимо, и только из-за двадцатитрехлетней старой девы, и к тому же даже не англичанки.

Ему вообще не следовало появляться в Балтиморе. Он оказался последним идиотом, вмешался в чужую жизнь, и теперь их судьбы переплелись, и Алек не находил выхода из создавшегося положения. И кажется, не хотел искать.

Джинни — вот все, что он хотел. Хотел больше, чем любую другую женщину за всю свою взрослую жизнь. И искренне надеялся, что это всего лишь приступ вожделения, с которым можно справиться довольно легко. Но он мучается не похотью.

Нет. И с этим придется смириться. Алек ничего, совсем ничего не понимал, но тем не менее все правда. Он постоянно видел ее тело, набухшее его ребенком. Черт возьми, ему не нужно этого, после смерти Несты он не хотел домашнего очага, семейной жизни, мирной и размеренной, не желал быть связанным по рукам и ногам и медленно умирать от тоски!

Алек покачал головой. Он не хотел этого тогда, но сейчас… пропади пропадом эти зеленые глаза.

И к тому же, в довершение этого сумасшествия, именно Джинни, упрямая извращенная девчонка, не выносила самой мысли о доме и очаге, о муже, который станет ее хозяином и будет отдавать приказы. Нет, Джинни желала оставаться свободной, только маленькая дурочка вовсе не была свободной, любой, у кого сохранилась хоть капля разума, мог видеть это. Джинни хотела создавать, строить, творить, путешествовать и видеть то, о чем большинство людей могло лишь мечтать.

Это просто неправильно! И не естественный порядок вещей, а вздор и бессмыслица! Именно женщина должна приручать мужчину, не наоборот! И Алек, к его величайшему сожалению, постоянно представлял себя в гостиной, рядом с Джинни — видел, как они беседуют, спорят… о да, непрерывно спорят… а потом любят друг друга, видел их общих детей и жизнь на одном месте, в доме, согретом теплом их любви, жизнь, которая приобретет новые смысл и значение, жизнь, в которой появятся друзья и связи, слишком дорогие, чтобы легко порвать с ними.

Алек услышал, как дверь спальни тихо открылась, но не повернул головы, просто смотрел перед собой и выжидал, чувствуя, как колотится сердце, как напряглось тело от предвкушения неизбежного.

— Алек.

— Джинни… ты пришла… Я надеялся…

— Да. Я увидела… вы не можете взглянуть на меня?

Алек повернул голову на подушке и улыбнулся ей. Джинни была в сорочке из белого полотна, неимоверно широкой, доходившей до пола, с высоким воротом.

— Ты выглядишь словно девственница-весталка. Правда, довольно долго пожившая на свете весталка, но кто я такой, чтобы жаловаться?

Джинни поняла, что он шутит, но слишком нервничала, чтобы улыбнуться. Все это время она убеждала себя, что ей самое место в Бедламе, но, несмотря ни на что, была настроена крайне решительно. И сворачивать с избранного пути не желала. Алек не останется в Балтиморе, не такой он человек. Скоро он уедет, и Джинни потеряет последний шанс узнать о том, как на самом деле бывает между мужчиной и женщиной. Вряд ли еще какой-нибудь мужчина, кроме Алека, захочет взглянуть на нее.

— Весь вечер ты избегала меня и так и не сказала о своем решении. Я рад, что ты решила лично сообщить мне о нем.

— Хочу, чтобы вы любили меня… сегодня.

— А… я уже подумал, что ты, возможно, попросишь принести чашку чая, — хмыкнул Алек, но, увидев ее полубезумные, расширенные глаза, мгновенно стал серьезным и чуть-чуть приподнял одеяло: — Иди сюда, Джинни.

Он был совершенно обнажен, и великолепная мужская плоть затвердела, набухла и подрагивала в ожидании.

Джинни медленно подошла к кровати, остановилась и провела языком по внезапно пересохшим губам:

— Алек, могу я увидеть вас?

— То есть мое тело?

— Да. Я никогда раньше не видела мужчин… вот так…

— Хочешь, чтобы я встал и прошелся перед тобой, или предоставим вещам идти естественным путем?

— Что значит «естественным путем»?

— Подойди ближе, и поговорим об этом.

Джинни взглянула на приподнятое одеяло, зная, что, если ляжет с ним в постель, все будет кончено.

— Хотите, чтобы я сняла сорочку?

Она явно напугана до смерти.

— Пока нет. Всему свое время. Подойди ко мне, Джинни.