Введение. Шимпанзе Гуа родилась в неволе 15 ноября 1930 года на Кубе

Шимпанзе Гуа родилась в неволе 15 ноября 1930 года на Кубе. Когда ей было семь с половиной месяцев, супруги Келлогг из Блумингтона, штат Индиана, взяли ее к себе, чтобы она росла вместе с их сыном Дональдом, которому только что исполнилось пять месяцев 1. В течение последующих девяти месяцев обоих младенцев воспитывали совершенно одинаково, и оценивали их развитие с помощью одних и тех же тестов. На графике, сопоставляющем число успешно выполненных человеческим и обезьяньим младенцами тестов на умственное развитие, виден поразительный параллелизм в развитии обоих. Правда, ребенок Келлоггов, хотя и был младше, быстро стал во всем брать верх над шимпанзе. В дальнейшем эта тенденция закрепилась. Однако преимущество это было небольшим, если иметь в виду будущее умственное превосходство человека. Психическое развитие шимпанзе к 15—18 месяцам обычно почти заканчивается. а психическое развитие ребенка в этом возрасте только начинается. Ребенок, реагируя на обращения к нему, начинает понимать речь и говорить сам. Уж вследствие этого он получает преимущество перед животным и •приобретает способность фиксировать мысль на ее объекте. овладевать культурным наследием своих предков.

Велико расстояние, отделяющее скромные успехи нн-юллекта человеческого младенца и животного от достижений научной мысли. Но, как это ни парадоксально, превос-\одство человека перед животным следует из незаметного поначалу преимущества в неартикулированных неречевых способностях2. Сказанное можно резюмировать в трех ге-

' Kellogg W. N., Kellogg L. A. The Ape and the Child. N. Y.. 1933.

2Если учесть более раннее взросление шимпанзе, то преимущество ребенка будет больше, чем об этом можно было бы заключить из проведенного Келлоггами сравнения. Но на основании других наблюдений это преимущество выглядит более скромным. Например, сейчас установлено, что многих животных, особенно

 

зисах. (1) Своим интеллектуальным превосходством человек почти всецело обязан владению языком. Но (2) сам по себе человеческий дар речи не может быть результатом употребления языка и должен поэтому быть следствием некоторых преимуществ в доречевом периоде развития, Однако (3) если исключить речевые средства, то человек оказывается лишь немногим способнее животных в решении задач того типа, какие ставятся перед ними в экспериментах. Отсюда следует вывод, что неартикулированные — потенциальные — способности, благодаря которым человек превосходит животных и которые, создавая речь, объясняют его интеллектуальное превосходство, сами по себе почти чезаметны. Поэтому при объяснении формирования человеческой речи следует учитывать существование таких потенциальных (неартикулированных) способностей, какие мы наблюдаем уже у животных.

Колоссальное усиление умственных способностей в результате приобретения формальных инструментов мышления находится в противоречии с приводимыми в первой части настоящей книги фактами, показывающими, что всестороннее участие познающей личности в акте познания осуществляется благодаря искусству, которое, по существу, невыразимо посредством речи сколько-нибудь членораздельным образом. Эти два противоречащих друг другу аспекта формализованного интеллекта могут быть примирены, если допустить, что артикуляция всегда остается неполной, что наши словесные высказывания никогда не могут полностью заменить немых интеллектуальных актов-

Разумеется, способ познания, присущий ученому, стоит на более высоком уровне, чем познание ребенка или животного, и может быть освоен только в связи с изучением науки как формальной дисциплины. Подобным же образом в процессе продолжительного формального обучения усваиваются и другие интеллектуальные навыки, более высокого -порядка. Формальное обучение пробуждает в нас слож-

птиц, можно, по-видимому, научить различать числа. Они могут распознавать число предъявляемых им объектов, а также воспроизвести фиксированное число последовательных действий. Так, он» могут распознавать до восьми чисел. Отто Кёлер, убедительно установивший этот факт, обнаружил также, что и для людей количество объектов в группе, которое они способны распознать, пе больше, чем для птиц, если только не увеличивать испытуемым время на счет (ср. Thorpe W. Н. — "Ibis", 1951, 93, р. 48, гд& цитируются семь работ, опубликованных О. Кёлером в 1935— 1950 гг.).

 

ную систему эмоциональных реакций, действующих в сло-весно-культурном контексте. Силой этих аффектов мы ассимилируем контекст и утверждаем его в качестве нашей культуры. Тем не менее сравнение развития ребенка и шимпанзе должно быть проведено более тщательно, с тем чтобы на его основе можно было объяснить огромное превосходство человеческого интеллекта.

Прежде чем обратиться к нашей основной задаче — проследить связь между артикулированным интеллектом и интеллектом неартикулированным, — воспользуемся тем, что мы уже выяснили, для определения дальнейшего путу к конечной цели данного исследования, поскольку теперь она становится яснее'. Если, как мы это уже видели ранее, значение всех наших высказываний в большой степени определяется нашим собственным субъективным и основанным на навыке актом познания, то признание истинным любого из наших высказываний имплицитно предполагает признание и одобрение наших собственных познавательных навыков. Таким образом, утверждая нечто, мы тем самым оцениваем наше собственное искусство познания, а установление истины становится при этом зависимым от ряда наших собственных, личных имплицитных «оснований и критериев, которые не поддаются формальному определению. Если повсюду последнее слово, хотя и 'невысказанное, но тем не менее решающее, так или иначе принадлежит тому, что в словах не может быть выражено, то неизбежно и соответствующее ограничение статуса •оформленной в словах истины. Идеал безличной, бесстрастной истины подлежит пересмотру с учетом глубоко личностного характера того акта, посредством которого провозглашается истина. В ходе дальнейшего изложения мы надеемся достичь приемлемого равновесия между личностным и безличным знанием.

' Мы употребляем в данной главе термины «артикуляция», «артикулированный» в более широком смысле, чем это обычно принято в лингвистике, где они обозначают только реальное произнесение звуков речи. Смысл их должен быть ясен из контекста. Причем употребление их в этом значении не является чем-то новым. Так, еще Э. Д. Шеффилд писал: «Психологически простое утвердительное предложение выражает артикуляцию некоего кон. цептуального целого в таких его элементах, которые соответствуют интересу, руководящему данным направлением мысли» (Sheffield A. D. Grammar and Thinking. New York and London 1912. Ф.22).