Реальное состояние напряжения, из которого вытекает преднамеренное действие, заметно не только в самом этом действии, но может быть еще зафиксировано и косвенно - по фактам из психологии памяти. Можно, например, спросить, что припоминается лучше: законченные преднамеренные действия или незаконченные. На первый взгляд, можно было бы ожидать, что лучше удерживаются в памяти законченные действия, которые занимали человека большее время.
Эксперимент показал следующее20: испытуемый в течение экспериментальной сессии должен был выполнить 20 действий. Часть этих действий была прервана экспериментатором до их окончания. Вскоре после окончания последнего действия экспериментатор проверял, о каких действиях у испытуемого сохранилось воспоминание.
Оказалось, что в среднем незаконченные действия на 50 % лучше удерживались в памяти, чем законченные. Различные виды действий (действия с четким концом и длящиеся действия, интересные или безразличные действия), а также различные типы испытуемых обнаруживали характерные различия. В целом здесь следует отметить, что при прерывании преднамеренного действия сохраняющееся состояние напряжения выражается не только в тенденции к возобновлению действия, но и в воспроизведении его в памяти.
Впрочем, это напряжение не при всех обстоятельствах и не у всех индивидов ведет к лучшему удержанию в памяти; оно может привести и к "явлениям вытеснения". С другой стороны, у людей определенного "ребяческого типа" это напряжение способствует особенно прочному сохранению в памяти.
2. Условия возникновения намерения. Преднамеренное действие, "волевое" (управляемое) действие и "импульсивное" (полевое) действие
Если попытаться, пусть приблизительно, установить, как часто в повседневной жизни появляются намерения, при которых хотя бы в незначительной мере переживался особый акт принятия этого намерения, то можно придти к поразительному на первый взгляд факту: акты намерения не так уж часты. Впрочем, день нередко начинается с акта намерения: около 50 % опрошенных студентов обычно показывают, что в этот день утреннее вставание потребовало от них специального акта намерения соответствующего содержания. Однако процессы одевания, выпивания кофе, ухода на работу лишь в единичных случаях сопровождаются актом намерения, который можно констатировать как таковой. Также и в последующем течении дня эти акты намерения в целом выступают очень редко.
Это не следует пытаться объяснить только тем, что привычка или более общее намерение, твердо определившее распорядок дня на длительный период, виновны в таком редком появлении актов намерения. При наблюдении за детьми во время их игры в новых ситуациях точно так же не создается впечатления частых актов намерения, даже и в том случае, когда игра идет возбужденно и дети ссорятся. Возникает ли какое-то новое событие, которое привлекает их, хотят ли они иметь определенный предмет, который есть у другого ребенка и т.п. - все случаи перехода к новым поступкам не опосредствуются актами намерения. Налицо непосредственное побуждение к действию, называемое обычно "импульсивным" или "непроизвольным". Там, где непосредственно проявляются истинные потребности, действиям, как правило, не предшествует никакой акт намерения. (Действительно, с точки зрения теории квазипотребностей такой акт намерения был бы бессмысленным.)
Однако с другой стороны, ни в коем случае нельзя называть "импульсивными действиями" все те действия, которым не предшествовал никакой акт намерения. В разговоре, например, ответу на вопрос или вообще реплике в ответ на реплику очень редко предшествует особый акт намерения; по существу, он появляется только тогда, когда хотят солгать или что-нибудь скрыть. И тем не менее ни в коем случае нельзя такой разговор, обмен вопросами и ответами, при которых отсутствует акт намерения, назвать импульсивным, скорее наоборот, ему необходимо приписать волевой характер. То же относится ко многим поступкам в повседневной жизни, например к профессиональным действиям: они не автоматизированы, но их нельзя также назвать и неуправляемыми, импульсивными действиями, хотя им и не предшествует никакой акт намерения. Такое положение дел, равно как и другие обстоятельства, обсуждение которых здесь завело бы нас слишком далеко, вынуждают меня признать, что преднамеренное действие как таковое не является основным случаем волевого поведения. Для отнесения какого-либо процесса к определенному типу, необходимо выдвинуть на первый план не то, предшествовал ли ему по времени какой-либо другой акт или нет, а сам характер протекания этого процесса.
Если исходить из этой точки зрения, то типичными случаями не импульсивных, а волевых действий необходимо считать следующее: человеку грозит какая-нибудь опасность или неприятность, однако он не уступает ей, но смотрит ей прямо в лицо или идет ей навстречу; человек остается спокойным, несмотря на все оскорбления; человек проявляет холодность или недружелюбие к тому, кто с ним приветлив. Это - контролируемое действие, которое становится теперь в центр нашего внимания21.
Если отвлечься от автоматизированных и рефлекторных в узком смысле слова действий, обычное употребление термина "Trieb" (инстинкт, влечение, импульс) в этом контексте неоднозначно. Под импульсивным действием (Triebhandlung) понимают, во-первых, действие "непроизвольное, управляемое силами, неподвластными индивиду". Такие действия далеко не всегда выступают в качестве непосредственных по времени следствий определенной совокупности стимулов; им вполне может предшествовать некоторая нерешительность. Однако с другой стороны, внезапное "включение" действия в ответ на какую-нибудь группировку стимулов действительно является признаком неуправляемой реакции. Таким образом понятие "непроизвольное, импульсивное" получает свое второе значение - процесса, противоположного тем процессам, которым предшествует особый акт намерения.
Однако необходимо подчеркнуть, что реальное преднамеренное действие, то есть действие, которому предшествовал особый акт намерения, далеко не всегда отличается тем управляемым характером, который образует противоположность импульсивному действию. Разумеется, преднамеренное действие вполне может быть управляемым. Если ребенок намеревается пройти мимо собаки, которой боится, то иногда это происходит как управляемое действие, то есть ребенок хотя и осторожно, но с полным самообладанием и со спокойной выдержкой проходит мимо собаки. Однако во многих случаях преднамеренное действие отнюдь не имеет характера управляемого действия или имеет его лишь в очень незначительной степени. Так, в случае, подобном вышеприведенному примеру, выполнение принятого намерения часто принимает вид совершенно неуправляемого бега мимо собаки, а не осторожного контролируемого движения.
В этом случае процесс протекает, следовательно, так, как если бы намерение выступало просто как еще одна сила наряду с другими силами ситуации (психологического поля), и как если бы само действие протекало совершенно импульсивно, неуправляемо, на основании существующего в данный момент распределения сил.
Такие неуправляемые или малоуправляемые исполнительные действия очень часто возникают в ситуации преднамеренной активности; более того, они в известном смысле более характерны для преднамеренного действия, чем контролируемое выполнение намерения. Обычный, простейший опыт с реакциями, где при первой попытке безусловно имеет место настоящее преднамеренное действие (процесс, который происходит только на основе предшествовавшего намерения испытуемого), тем не менее обычно обнаруживает тип ярко выраженного неуправляемого действия, если иметь в виду процесс исполнения в собственном смысле слова (то есть процесс, возникающий вслед за появлением сигнала). (Только в опытах с загадочными картинками или при осознании ошибок действие несколько изменяется в сторону управляемости.) Как раз в случаях полного успеха намеченного исполнительное действие часто после наступления соответствующего случая происходит непроизвольно (опускание письма в почтовый ящик) или же стоит на шкале контроля над действием безусловно ближе к неуправляемым действиям, чем к управляемым.
Итак, необходимо строго различать понятие волевого в смысле "преднамеренного действия" и понятие волевого в смысле "управляемого действия", а также оба противоположных случая, которые иногда обозначаются одним и тем же термином "импульсивное". Было бы целесообразно в интересах чистоты понятий и во избежание недоразумений вовсе отказаться от терминов "воля" и "импульсивный". Вместо них, по крайней мере в контексте обсуждаемых здесь проблем, следовало бы употреблять: (1) термин "управляемое действие" с противоположным ему понятием "неуправляемое действие" или, так сказать, "полевое действие" (то есть действие, которое непосредственно определяется силами поля)22. Рядом с ним следует поставить (2) понятие "преднамеренное действие", которое подразумевает не определенный тип исполнительного действия, а наличие предшествовавшего акта намерения, вытекание действия из квазипотребности.
Во всяком случае, можно с полной уверенностью установить следующее: то, что действие вытекает из намерения, еще ни в коей мере не определяет характер выполнения этого действия. Оно может протекать в качестве управляемого действия, но в то же время случаи относительной неуправляемости для него характернее и теоретически существеннее. Ибо в них действенность намерения выступает во многих отношениях с особенной четкостью: на основе намерения определенные вещи или события, которые иначе были бы для данного лица нейтральными, безразличными, приобретают побудительность и непосредственно ведут к неуправляемым, чисто полевым действиям (теория детерминирующей тенденции тоже особенно подчеркивает эти случаи).
Отсюда основной момент действенности намерения следует видеть в подготовке23: на основании акта намерения позднее образуется психическое поле, которое без этого намерения не существовало бы или существовало бы не в этой форме. Благодаря намерению создаются такие обстоятельства, которые позднее позволяют просто отдаться действию поля (письмо опускается в почтовый ящик), или на основе которых это будущее поле так преобразуется или в нем возникают такие дополнительные силы, что становится легче (или же вообще возможно) осуществить управляемое действие.
Теперь можно ответить и на вопрос о том, в каких случаях вообще возникает намерение. Намерение не характерно для волевого действия в смысле действия управляемого, но намерение в узком смысле слова возникает только тогда, когда имеется известное предвидение (это не значит, что должен быть отчетливый образ будущего). Оно возникает именно тогда, когда предвидимая ситуация сама по себе не обладает той побудительностью, которая повлекла бы за собою желаемое действие как простое полевое действие; или же тогда, когда предвидимая ситуация естественным образом должна вызвать полевые действия, противоположные намеченному.
В качестве типичного примера можно было бы привести следующий случай из опытов госпожи Дембо, поставленных в другой связи. Испытуемый хотел бы покинуть свое место вопреки запрещению, но не смеет этого сделать, то есть не в состоянии осуществить уход в качестве управляемого действия. В качестве выхода он прибегает к следующему намерению: "Как только стрелки стенных часов примут такое-то положение, я уйду" (подобные случаи часто имеют место и в повседневной жизни). Таким образом, он создает для определенного более позднего момента побудительность, которая непосредственно побуждает его уйти и тем самым непосредственно помогает выполнению преднамеренного действия, или, по меньшей мере, сильно облегчает его. (Очень интересен вопрос, почему в данной ситуации оказывается невозможным непосредственный уход, но возможен такого рода акт намерения, однако мы не можем заняться сейчас его обсуждением.)
С влиянием намерения на определенные будущие ситуации связаны также следующие случаи. Бывает, что человек боится тех или иных ожидаемых событий или ситуаций, и, соответственно, "вооружается сильными намерениями". Конкретная же ситуация, наоборот, оказывается относительно безобидной, и тогда возникает ощущение, что со своими интенсивными намерениями человек ломится в открытую дверь. На примере таких случаев, когда знание о будущем оказывается ошибочным и конкретная ситуация сама по себе отнюдь не оказывает ожидаемого противодействия, связь между намерением и предвидением становится особенно ясной.
Процесс, благодаря которому изменяется естественное воздействие будущего поля, в основном один и тот же и в случаях типа только что описанного примера, и в случаях типа опускания письма в ящик или в простых опытах с реакциями. Возникает, как мы видели, квазипотребность с определенными фиксированными или нефиксированными побудительностями.
Рука об руку с намерением идет процесс, который можно было бы назвать принятием решения в узком смысле слова. Функционально существенный эффект этого процесса состоит в том, что благодаря ему для определенного внутреннего напряжения создается или облегчается доступ к действию, к моторике, будет ли это реализовано сразу, или же намечено только в принципе (то есть для будущей ситуации). Следовательно, при "решении" в узком смысле слова не возникают новые психические напряжения (или, поскольку они возникают параллельно с ним, это не составляет его сущности), а уже существующее напряжение получает такой доступ к моторной сфере, которого до этого момента не было. Феноменологически чистым выражением такого решения как динамического факта является в случаях немедленного действия переживание: "Я действительно хочу"24, "Да будет так"25, в смысле: "Итак, я это сделаю". При решении часто речь идет о том, что в одном и том же человеке одновременно существует несколько противоположно направленных напряженных систем, и что в результате решения эти системы напряжения в известном смысле приводятся к равновесию, или же некоторые системы "выключаются"26. Во всяком случае создается такая внутренняя ситуация, при которой действие может управляться какой-то одной, относительно однозначной системой напряжения. В таких случаях иногда можно наблюдать определенные внутренние колебания перед принятием решения (так называемая борьба мотивов).
В этом случае говорят об окончательном решении. При этом часто дело заключается еще и в том, чтобы в интересах чистоты действия пресечь его связи с конкурирующими за доступ к моторике системами. Но это не всегда удается полностью. И поэтому нередко получается, что вопреки решению, в действие (хотя и в ослабленной форме) заметно вмешиваются те напряжения, которые притекают из оттесненных систем. Это может приводить к нецелесообразным смешанным действиям, а в итоге - к торможению или ослаблению основного действия.
Для такого решения, определяемого функционально, так же нельзя указать однозначных обнаруживаемых в переживании признаков, как и для намерения. Твердость решения и интенсивность соответствующего акта не находятся между собой ни в каком однозначном отношении, и даже существенные в функциональном смысле решения могут приниматься без сколько-нибудь существенных переживаний акта решения.
Намерение в функциональном смысле (то есть возникновение квазипотребности) и решение в функциональном смысле (то есть выключение или снятие существующих наряду друг с другом внутренних напряжений в аспекте их господства над действиями или моторикой) иногда обнаруживаются в очень тесной взаимосвязи - как два функциональных компонента одного и того же процесса, различимые лишь в теории, - а иногда выступают и раздельно в относительно чистом виде. Внутреннее решение, решимость действовать в каком-нибудь определенном направлении может повлечь за собой особое намерение относительно конкретного способа его выполнения. С другой стороны, одновременно с намерением и возникновением квазипотребности обычно сразу же открывается принципиальный доступ к мотори-ке, причем для этого нет необходимости в особом акте решения, по крайней мере тогда, когда нет противонаправленных внутренних напряжений.
3. Квазипотребность как кондиционально-генетическое понятие
Для определения какой-либо конкретной квазипотребности, возникшей вследствие акта намерения, нельзя, как мы видели, просто обозначить ее как тенденцию к какому-нибудь определенному действию. Одна и та же конкретная индивидуальная квазипотребность может сама по себе проявляться при весьма разнообразных соответствующих случаях и вести к самым разнообразным исполнительным действиям, поскольку они оказываются одинаково подходящими для насыщения этой квазипотребности и разрядки имеющейся напряженной системы. Лишь сочетание квазипотребности и конкретной ситуации определяет, какие действия будут выполнены.
Тем самым мы обращаемся к тому типу образования понятий, который как раз в настоящее время широко распространен в биологии.
То или иное живое существо (а также отдельный орган) определяется согласно своему "генотипу" как совокупность задатков, в свою очередь характеризующихся не как тенденции к точно определенным действиям или к конкретному фенотипу, но как совокупность способов поведения, каждый из которых подчинен определенной ситуации, обусловливающей его возникновение. Одно и то же генотипическое образование в ситуации А ведет к фенотипическому образованию а, в ситуации Б - к фенотипу б и т.д.27
В этом смысле и квазипотребность следует определить не как напряжение, направленное на вполне определенное действие, а через указание на известный круг таких возможных действий, каждое из которых с необходимостью обусловлено определенной ситуацией. И ни в коем случае здесь не должна идти речь о замене понятия врожденности понятием привычки (См.: Biihler С. Ibidem. S. 15).
Аналогичное относится и к конкретным процессам, посредством которых формируется определенная квазипотребность. Здесь также невозможно никакое однозначное подчинение фенотипически определенному процессу возникновения; одна и та же квазипотребность может быть, как мы видели, обусловлена фенотипически сравнительно разнородными процессами.
Вопреки обыкновению, необходимо подчеркнуть, что подобный способ образования понятий необходимо применять также к влечениям и другим видам истинных потребностей. "Нажим" потребности (исключая, может быть, случаи ярко выраженной фиксации на очень узком круге объектов) оставляет открытой определенную область конкретных возможностей осуществления действия и только сочетание потребности и ситуации (которую, в свою очередь, нельзя понимать как нечто сиюминутное) фенотипически однозначно определяет конкретный процесс.
С пониманием квазипотребности как кондиционально-генетического понятия определяется и ее отношение к понятию "бессознательного". Называть потребности бессознательными столь же неадекватно, как и применять это обозначение к "генотипу" или "задаткам".
Однако различение сознательных и бессознательных потребностей, возможно, имеет смысл постольку, поскольку бывают потребности, цели которых осознаются самим индивидом, в то время как другие или совсем не проникают в сознание, или осознаются лишь в исключительных случаях и только на короткий момент. Цель и состояние напряжения могут переживаться, однако реальному состоянию напряжения, связанному с квазипотребностью, нет нужды проявляться в форме переживания.
Заметим, что подчеркивание значения кондиционально-генетических понятий вовсе не означает выдвижения на передний план "операциональных понятий". Хотя стремление к кондиционально-генетическим понятиям, возможно, имеет место также в бихевиористской и рефлексологической школах, но было бы большой ошибкой равнять кондиционально-генетические понятия с операциональными. Наоборот, ориентация на операциональные понятия, как было указано еще в самом начале, является чрезвычайно мощным препятствием для проникновения к глубинным фактам, определяемым кондиционально-генетически. С этой точки зрения внешние операции следует поставить рядом с психической феноменологией. И то и другое относится к фенотипичес-кому, а не к генотипическому образованию понятий (с той только разницей, что одно выявляется путем "внешнего", а другое - "внутреннего" наблюдения).
