Эргономика: человекоориентированное проектирование техники, программных средств и среды 3 страница

Это еще одна тревожная констатация того, что по­знание человеком самого себя отстает от познания мате­рии. И несмотря на это, в области фундаментальных исследований наибольшие государственные средства и частные субсидии выделяются на естественные науки, а не на гуманитарные [9].

Сегодня как бы не замечается, что человечество давно вступило в гонку со временем. Под угрозу постав-

лено не просто качество жизни — сама жизнь. У совре­менного человека нет согласия ни с самим собой, ни с окружающей его средой. Разлад человека с реальным миром достаточно четко фиксируют психиатры и психо­терапевты. По их наблюдениям люди все чаще страдают от чувства утраты смысла существования, которое соеди­нено с ощущением пустоты. Отсутствие смысла порож­дает у человека состояние, которое Ф.Франкл называет экзистенциальным вакуумом, порождающим распростра­ненные специфические "ноогенные неврозы". Вопрос о смысле жизни возникает именно тогда, когда человеку живется хуже некуда. Вместе с тем не только фрустрация низших потребностей, по А.Маслоу, порождает вопрос о смысле, но и высокий уровень их удовлетворения в "обществе изобилия". Логотерапия, экзистенциональный синтез и многочисленные психотерапевтические практи­ки предназначены для борьбы с душевными расстройст­вами, которые не относятся к разряду болезней в клини­ческом смысле. Назначение этой духовной психотера­пии — справляться с теми страданиями, которые вызва­ны жизненными проблемами [7].

Человечество вступает в XXI век с нерешенными вопросами собственного бытия. Между тем остаются в силе пророчества о земной судьбе человечества, рожден­ные в глубине веков и вложенные Ф.М.Достоевским в уста героев легенды о Великом Инквизиторе. Они сбы­ваются в наше время, хотя, как и всякие пророчества, iотносятся к вечности, а не ко времени. Легенду о Великом Инквизиторе называют ключом к пониманию современности, а ее автор продолжает оставаться совре­менником всех времен.

Тайна бытия человечества не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Вся история мира и будущее теловечество выражены у Ф.М.Достоевского в трех фра­зах человеческих: не покориться хлебу земному, не вру­чить совести своей авторитету земному, не соединиться всемирно в абсолютном государстве земном под челове­ческой властью "Кесаря", кто бы ни скрывался под этим символом власти. Другими словами, имеются в виду три дьяволовы искушения Христа: материальное благополу­чие; чудо, тайна, авторитет; насильственное объединение человечества.

В чем главные черты Великого Инквизитора, разде­ляющего советы "могучего и умного Духа", искушавшего в пустыне Иисуса, несущего с собой страстную веру и действующего не одним параличом отрицания, а и со­блазном самых положительных обещаний? Отвечая на этот вопрос, Н.А.Бердяев считает, что в понимании Ф.М.Достоевского ответ предельно определенный: "От­вержение свободы во имя счастия людей, Бога во имя человечества" [10].

Наша эпоха не создает титанов, не найдешь и Вели­кого Инквизитора, но маленькими великими инквизито­рами полон наш мир. Можно сегодня повторить утверж­дение Н.А.Бердяева на пороге XXI века: "Где есть опека над людьми, кажущаяся забота о их счастье и довольстве, соединенная с презрением к людям, с неверием в их высшее происхождение и высшее предназначение, — там жив дух Великого Инквизитора" [10, с.219].

Размышляя над проблемами человеческого духа, рус­ские мыслители достаточно определенно высказывались о судьбах современной цивилизации. Коренное зло исто­рии, по их мнению, заключается в неправильном соотно­шении между целью и средствами: человеческая лич­ность, признанная только средством, бросается к подно­жию возводимого здания цивилизации, и никто не может определить, в каких размерах и до каких пор это может быть продолжаемо. "Человечество обоготворяет себя, — писал В.В.Розанов, — оно прислушивается теперь только к своим страданиям и утомленными глазами ищет крутом, кто бы утолил их, утешил или, по крайней мере, заглушил. Робкое и дрожащее, оно готово кинуться за всяким, кто что-нибудь для него сделает, готово благоговейно прекло­ниться перед тем, кто удачной машиной облегчит его труд, новым составом удобрит его поле, заглушит хотя бы путем вечной отравы его временную боль. И смятенное, страдающее, оно точно утратило смысл целого, как будто не видит за подробностями жизни своей главного и чудовищного зла, со всех сторон на нее надвигающегося: что чем более пытается человек побороть свое страдание, тем сильнее оно возрастает и всеобъемлющее становит­ся, — и люди уже гибнут не единицами, не тысячами, не миллионами, а народами, все быстрее и все неудержимее, забыв Бога и проклиная себя" [10, с.143].

С не меньшей силой тревога за исторические судьбы человека и человечества выражена философами и учены­ми Запада. Оценка трагической ситуации индивида внут­ри исторического процесса дана Гегелем в его Введении в "Философию истории". Макс Вебер описал трагическое саморазрушение жизни в условиях господства индустри­ально-технического разума. Разрушение традиционных ценностей и саморазрушение "твари" в человеке для самосозидания в нем "творца", названного "сверхчелове­ком"— основной мотив философии Ф.Ницше. Отчужде­ние человека от его сущностной природы раскрывается С.Кьеркегором в терминах тревоги и отчаяния.

Тревога человечества в XX веке расчленяется Пау­лем Тиллихом на три типа — тревогу судьбы и смерти, тревогу вины и осуждения, тревогу пустоты и отсутствия смысла. Характеризуя последнюю, философ констатиру­ет, что человек XX века утратил осмысленный мир и то Я, которое жило в этом мире смыслов, исходящих из духовного центра. Гарантии, которые предоставляют хо­рошо отлаженные механизмы технического контроля над природой, изощренные методы психологического кон­троля над личностью, быстро развивающийся организа­ционный контроль над обществом — такие гарантии до­рого стоят: человек, для которого все это было изобретено в качестве средства, сам стал для этих средств вспомога­тельным средством. Человечество и каждый из нас на пороге XXI века уже не столько заботится о жизни, сколько с тревогой думает о выживании.

Наивысшая форма человеческой тревоги родилась и нашла выражение в связи с поиском ответов на три взаимосвязанных вопроса по поводу всеобщей в XIX веке веры в бесконечный прогресс человечества: какова обя­зательность нравственных норм, повелевающих жертво­вать этому безличному прогрессу или благу других людей

свое личное благо и интересы? что можно назвать ценой прогресса, в котором счастье будущих поколений поку­пается за счет несчастья настоящих? что это за будущее человечества, для которого приносятся все эти жертвы? "Представьте, — говорил Ф.М.Достоевский в «Пушкин­ской речи»,— что вы сами возводите здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой. И вот представьте себе тоже, что для этого необходимо и неминуемо надо замучить всего только лишь одно человеческое существо... Согла­ситесь ли вы быть архитектором такого здания на этом условии?" [11, с.424].

Перед < архитекторами и создателями одного из самых грандиозных "зданий" в истории человечества, носящего название техносферы, проблема такого выбора зачастую просто не возникает. Несколько дней спустя после аварии на Чернобыльской АЭС Председатель Гос­комитета по использованию атомной энергии СССР про­изнес на пресс-конференции чудовищные слова, оправ­дывая катастрофу: "Наука требует жертв". И это при том, что у Чернобыля были свои предвестники. Первая атом­ная авария произошла в 1949 г. на предприятии по про­изводству плутония "Маяк" на Урале, в 1957 г. там же произошла вторая авария. Значительная часть сотрудни­ков предприятия в первые годы его работы получила высокие дозы облучения, 10 тысяч работников предпри­ятия за время его сорокалетней истории, в основном в первые годы, получили профессиональные заболевания, 4 тысячи умерли от острой лучевой болезни. Жители близлежащих к предприятию деревень и сел в силу секретности длительное время ничего не подозревали о грозившей им опасности. Здесь так же, как и в Чернобы­ле, были засекречены последствия влияния радиацион­ных выбросов на здоровье населения. Шок у местного населения вызвали сообщения в последние годы о том, в каких экологических условиях они жили почти полвека и продолжают жить сегодня. Такое может происходить только в тоталитарном и технократическом обществе, где методы инженерного проектирования применяются к целой нации, где человеческие судьбы — это ряды цифр, определенный статистический материал, где человека систематически приучают, что он лишь средство, что для политических целей можно поступиться интересами и даже жизнью любого человека.

Самая страшная катастрофа, лежащая в основе тех­ногенных и других, — это катастрофа антропологичес­кая, о которой впервые у нас начал говорить М.К.Мамар-дашвили. Это деградация человека как лица, способного к индивидуальному сознанию, возникающая в ситуации, когда человека систематически приучают, что он лишь средство. "...Ситуация мысли, — говорил М.К.Мамарда-швили, — всегда есть ситуация добавления к логическо­му акту мышления некоего независимого от него данного фактического основания. Добавляемая фактичность, или проблема синтеза, как говорил Кант... Следовательно, всякий действительно исполненный акт мысли можно рассматривать как событие. Событие, отличное от своего же собственного содержания. Помимо того, что мысль утверждает какое-то содержание, сам факт утверждения и видения этого содержания есть событие. Событие мысли, предполагающее, что я как мыслящий должен исполниться, состояться" [12, с.103].

Суть антропологической катастрофы, которая гро­зит не только отдельным нациям или народам, но и всему человечеству, в том, что многим людям не удается "ис­полниться, состояться" в качестве мыслящей и предмет­но-действующей личности, ответственной за себя и за созданный им мир. В такой ситуации опасно ослабевает как в сознании индивида, так и в менталитете нации, страны, человечества в целом энергия мышления, рассуд­ка и разума. Терзаясь сомнениями относительно способ­ности людей к раздумьям о самих себе и окружающем мире, А.Швейцер высказывал более категоричное сужде­ние: "Современный человек — явление патологическое" [13, с.75]. Диагноз — у него резко ослаблена потребность мыслить, тогда как призвание каждого человеческого существа состоит в том, чтобы выработать собственное мыслящее мировоззрение, стать подлинной личностью.

Лозунгом нашего времени, с тревогой заметил как-то один итальянский дизайнер, по всей видимости, стал тезис "делаю, значит существую", и можно лишь сожа­леть, что "делаю" заменило "мыслю". Внутренняя пози­ция творцов техносферы определяется как деловитость, для которой характерны не рассуждения, а знания, не размышления о смысле, а умелые действия, не чувства, а объективность, не раскрытие действия таинственных сил, а ясное установление фактов. Быть, отмечал К.Яс-перс, означает быть в деле; там, где ощущалась бы личность, деловитость была бы нарушена. Вопрос, что важнее — быть порядочным или только деловым, — часто решается в нашей стране, печально констатировал однажды Б.Г.Раушенбах, в пользу последнего, не говоря уже о совести и чувстве долга.

Организация и содержание подготовки и воспитания специалистов технического профиля, а затем и их про­фессиональная деятельность ориентированы на движе­ние от низшей к высшей ступени рациональности, с жестким требованием следовать доводам рассудка и от­вергать любые поползновения иррациональности. Доми­нируют дискурсивный, формально-логический, аналити­ческий подходы и одновременно происходит умаление интуитивного, внелогического, синтетического. Форми­руется специалист, лишенный субъектности, человек, который не осознает, что должен, как писал М.К.Мамар-дашвили, превосходить себя, чтобы быть самим собой. И это не чей-то злой умысел или ошибка, а ответ на запросы развивающихся техники, технологии, производства. При­чем такое положение сложилось не только в сфере тех­нического образования, но оно серьезно коснулось и подготовки специалистов во многих прикладных облас­тях гуманитарного знания, где царит вялая гуманитар-ность, которая утрачивает гуманизм.

Преподаватель Массачусетского технологического института Дж.Вейценбаум постоянно сталкивался со сту­дентами, которые уже отвергли все способы познания, кроме научного, и искали лишь более глубокого и более догматического наставника в этой вере. Другие студенты подозревали, что даже все машины и приборы, имеющие-

ся в институте, не могут существенно помочь в наполне­нии смыслом их жизни. Они чувствовали наличие дилем­мы в образовании, ориентированном на служение науке и технике, образовании, подразумевающем претензии на получение привилегированного доступа к истине, не спо­собном объяснить им, как узнать, что именно нужно считать истиной.

Формулу К.Пруткова "Специалист подобен флюсу" расшифровал А.Камю в повести "Посторонний". Ее герой выступает не как личность, а как абсолютно обусловлен­ный психологический процесс: он или работает, или любит, или убивает, или ест, или спит. Он объект среди объектов, лишенный смысла в себе и поэтому неспособ­ный найти смысл в своем мире. Он непримиримо и в наиболее радикальной форме символизирует предрешен-ность абсолютной объективации. "Кажется, что объекти­вированный, оторванный от своих корней человек, — писал К.Ясперс, — утратил самое существенное. Для него ни в чем не сквозит присутствие подлинного бытия. В удовольствии и неудовольствии, в напряжении и утомле­нии он выражает себя лишь как определенная функция" [14, с.311].

Руководствуясь старинным правилом "По плодам их узнаете их", следует обратиться к тому историческому факту, что на пути восхождения от низшей к высшей ступени рациональности, истоки которой усматривают в греческой науке, создана современная цивилизация, ко­торую называют индустриальной, или машинной. Ничего существенного не меняет, но заслуживает внимания тот факт, что астрономами уже более 30 лет назад на теоре­тическом уровне выделены два типа цивилизации: так называемые техногенная и психогенная. В сравнитель­ном культуроведении были попытки перенести эти тео­ретические положения на изучение конкретных обществ. Техногенная цивилизация — это цивилизация Европы, США, Канады. Психогенная цивилизация, выраженная ис очень четко, — это все, что имело место в культурной истории Индии [15, с.7]. Не касаясь дискуссионных во­просов, связанных с многозначностью термина "цивили­зация", отметим только, что он появился в середине XVI века и употребляется для обозначения определенной стадии исторического развития общества. Его противо­поставляют, как правило, периодам дикости и варварства, или первобытнообщинному периоду истории человечест­ва.

Наиболее распространенное описание индустриаль­ной цивилизации содержится в книге Олвина Тоффлера "Третья волна". Менее известна характеристика данного типа цивилизации, содержащаяся в статье Н.А.Бердяева "Человек и машина": "Техническая цивилизация по су­ществу своему имперсоналистична, она не знает и не хочет знать личности. Она требует активности человека, но не хочет, чтобы человек был личностью. И личности необыкновенно трудно удержаться в этой цивилизации. Она прежде всего есть единство в многообразии и це­лостность, она из себя полагает свою цель, она не соглас­на быть превращена в часть, средство и орудие. Но техническая цивилизация, технизированное и машини­зированное общество хотят, чтобы человек был их час тью, их средством и орудием, они все делают, чтобы человек перестал быть единством и целостностью, т.е. хотят, чтобы человек перестал быть личностью" [16, с.158-159].

Прогресс еще не означает, отмечал А.Швейцер, что человек получил преимущества для своего развития. В одной из книг Чжуан-цзы рассказывается, что, когда ученик Конфуция увидел садовника, несущего воду для полива своих грядок, которую он каждый раз доставал из колодца, опускаясь в него вместе с сосудом, он спросил его, не хочет ли он облегчить свою работу. "Каким образом?" — спросил садовник. Ученик Конфуция отве­тил: "Надо взять деревянный рычаг, передний конец которого легче, а другой конец тяжелее. Тогда можно легко черпать воду из колодца. Такой колодец называется колодцем с журавлем". Садовник, который был мудре­цом, сказал: "Я слышал, как мой учитель говорил, что если человек пользуется машиной, то он все свои дела выпол­няет, как машина. У того, кто выполняет свои дела, как машина, образуется машинное сердце. Тот же, у кого в груди бьется машинное сердце, навсегда теряет чистую простоту".

На Востоке особенно болезненно воспринималось, что машинизированный мир проникался пафосом раци­онально-технологического управления людьми. Р.Тагор считал этот пафос своеобразным видом бесоодержимости. Опасности, о которых догадывался садовник еще в V веке до н.э., выросли в наше время, констатировал А.Швейцер, до угрожающих размеров [13]. Не без осно­ваний высказываются опасения, что в будущем обществе будут превалировать такие ценности, как эффективность, надежность, скорость и предсказуемость, и что люди вынуждены будут приспосабливаться к каждому ново­введению, боясь оказаться несовременными.

Техника означает переход всего человечества к ор­ганизации огромных человеческих масс, организации техники жизни, хозяйства, организации научной деятель­ности и т.д. Сверхорганизованность нашей обществен­ной жизни выливается, заметил как-то А.Швейцер, в организацию бездумья. Однако человеческая жизнь не может быть окончательно и без остатка рационализиро­вана, всегда остается иррациональный элемент, всегда остается тайна.

Такая характеристика машинной цивилизации не ставит цели умалить достижения научного и техническо­го прогресса, лежащие в ее основании и радикально изменившие качество и условия человеческого сущест­вования. Человек создал технику, она продукт его гения, разума, его изобретательности, она детище человеческо­го духа. "Техника имеет безмерно более глубокое значе­ние, — подчеркивает Н.А.Бердяев, — чем обычно о ней думают. Она имеет космогоническое значение, она созда­ет совершенно новую действительность. Ошибочно ду­мать, что действительность, порожденная техникой, есть старая действительность мира физического, действитель­ность, изучаемая механикой, физикой, химией. Это дей­ствительность, которой не было в истории мира до от­крытий и изобретений, совершенных человеком" [17, с.218].

Парадокс состоит в том, что человек создал цивили­зацию, которая отказывается от ценности человека. "То, что ни один бог за тысячелетие, — писал К.Ясперс, — не сделал для человека, человек делает сам. Вероятно, он надеялся узреть в этой деятельности бытие, но испуган­ный, оказался перед им самим созданной пустотой" [17,с.299].

В XIX столетии основная проблема человечества состояла в том, что умер бог. Ныне же человечество сталкивается с еще более острой проблемой, заключаю­щейся в том, как считают Н.А.Бердяев, Э.Фромм и др., что умирает сам человек: в недалеком будущем может случиться, что человек перестанет быть человеком и превратится в немыслящую и бесчувственную машину. Однако в существе техники, утверждал М.Хайдеггер, коренится и прорастает спасительное.

Реалистический позитивный подход к рассматривае­мой глобальной проблеме — "не слепая оппозиция про­грессу, а оппозиция слепому прогрессу". В сознании людей планеты происходят существенные изменения, связанные с отказом от слепой веры в научно-техничес­кий прогресс и пониманием того, что развитие нельзя сводить только к экономическому росту. "Созданный человеком мир объектов,— писал П.Тиллих,— подчинил себе того, кто сам его создал и кто, находясь внутри него, утратил свою субъективность. Человек принес себя в жертву собственному созданию, однако он все еще со­знает, что именно он утратил или продолжает утрачивать. Он еще достаточно человек для того, чтобы переживать свою дегуманизацию как отчаяние. Он не знает, где выход, но старается спасти свою человечность, изобра­жая ситуацию как «безвыходную». Его реакция — это мужество отчаяния, мужество принять на себя свое от­чаяние и сопротивляться радикальной угрозе небытия, проявляя мужество быть собой" [18,с. 161].

Человечество находится в начале процесса глубин­ных изменений, на ранней стадии принципиально иной, по сравнению с технической и постиндустриальной, ци­вилизации. Процесс этот знаменуется зарождением новых, идей и подходов, пересмотром устоявшихся кон­цепций и отказом от сложившихся стереотипов, форми­рованием новых областей научной и практической дея­тельности в различных сферах жизнедеятельности чело­века. Для многих из них характерны поиски нового типа рациональности, которая позволила бы внести корректи­вы в научно-технический прогресс, развивающий основ­ные характеристики современного производства — обес­печение ближайшего непосредственного его эффекта и потребления, и оставляющий в небрежении его отдален­ные последствия. Проблема не только в производстве, но и в культуре, уже пропитанной тем, что экономисты Запада называют "принципом свиньи": если что-то хоро­шо, то чем его больше, тем лучше.

Необходимо перевернуть все оценки и исходить не из их количества, а из их качества. Тогда человек, его дух и культура становятся венцом и целью мироздания. Мысль эта, высказанная в 1944 г. философом культуры Г.П.Федотовым [19],близка многим русским мыслителям.

А.Печчеи выдвигает свою идею "человеческой рево­люции", которая призвана дополнить или восполнить промышленную и научно-техническую революции, так как в центре ее находятся целостная человеческая лич­ность и ее возможности, являющиеся важным резервом человечества. Словосочетание "человеческая револю­ция" не кажется самым удачным, но позволяет оттенить тот факт, что осознание тенденции утраты смысла суще­ствования людей и определение путей его реального изменения — дело крайне сложное и трудное.

Революция подобного рода будет возможна, убежден А.Швейцер, если мы решимся стать мыслящими сущест­вами. Содержанием новой грядущей эпохи, по мысли Э.Фромма, станет синтез духовных устремлений поздне­го средневековья с достижениями постренессансной ра­циональной мысли, а имя этому синтезу будет Град Бытия. Осуществить идеалы рассматриваемой револю­ции можно посредством утверждения своего Я вопреки небытию, т.е. посредством того, что П.Тиллих называет "мужеством быть". Речь идет именно о мужестве, так как существует сильнейшее сопротивление тех, кто непоко­лебим в своем мужестве быть частью как в его коллекти­вистском, так и конформистском варианте. Они неспо­собны понять, что происходит в наше время, нападают на то, что им кажется болезненной склонностью к отри­цанию, но что на самом деле есть мужественное непри­ятие негативного существующего. Они порицают за бес­смысленность осмысленную попытку выявить отсутствие смысла в сложившейся ситуации. И, в конечном счете, убеждены в том, что в устах Великого Инквизитора звучит следующим образом:

"О, никогда, никогда без нас они не накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас»" [10, с.30].

"Мужество быть" — это ответ на вопрос, который вынес в название своей книги Э.Фромм "Иметь или быть?", хотя на первый взгляд альтернатива "обладание или бытие" противоречит здравому смыслу, особенно принимая во внимание реалии жизни в современной России. Если в западном мире большая часть населения изведала радости и счастье потребления, и множатся ряды тех, кто вкусил этих благ и не получил удовлетво­рения даже при наметившейся тенденции учитывать специализированные и индивидуализированные потреб­ности в "массовом масштабе", то в нашей стране иллюзия возможного "счастья через потребление" затмевает мно­гие другие проблемы, так как страна не достигла осущест­вления этой буржуазной мечты. Нашей.стране предстоит прежде всего решить задачу достижения определенного уровня материального обеспечения, без которого реализа­ция способностей каждого человека просто невозможна.

Обладание представляется нормальной функцией нашей жизни: чтобы жить, мы должны обладать вещами. Более того, мы должны обладать вещами, чтобы получать от них удовольствие. Тем не менее различие между принципом обладания и принципом бытия находит отра-

женив в нашей повседневной жизни. В сфере знания это различение находит выражение в двух формулировках: "У меня есть знания" и "Я знаю". Обладание знанием означает приобретение и сохранение имеющихся знаний (информации); знание же функционально, оно участвует в процессе продуктивного мышления. Оптимальное зна­ние по принципу бытия — это знать глубже, а по прин­ципу обладания — иметь больше знаний. Людям присуще глубоко укоренившееся желание быть: реализовать свои способности и активносты, общаться с другими людь­ми, вырваться из тюрьмы своего одиночества и эгоизма. Иметь и быть — два универсальных подхода к жизни; равновесие их создает норму, потеря равновесия — кри­зис. Изучая на протяжении многих лет различия между бытием и обладанием, Э.Фромм пришел к выводу, что "обладание и бытие являются двумя основными способа­ми существования человека, преобладание одного из которых определяет различия в индивидуальных харак­терах людей и типах характера" [20, с.22].

"Мужество быть" — это путь обретения современ­ным человеком утерянной целостности, возвращение ко­торой возможно, по М.М.Бахтину, через участный собы­тийный поступок. М.М.Бахтин считал, что "вся жизнь в целом может быть рассмотрена как некоторый сложный поступок: Я поступаю всею своей жизнью, каждый от­дельный акт и переживание есть момент моей жизни — поступления" [21,с.83]. Все дело в том, что надо строить это поступление, имея в виду аксиологичность ("нетех­ничность"), единственность, ответственность и событий­ность поступка. Сознательность, т.е. наша культура мыш­ления, понимание, способность к самостоятельному гражданскому поступку — вещи взаимосвязанные. "...Может быть, понимание начинается с того момента, — говорил М.К.Мамардашвили, — когда ты начинаешь ясно сознавать некую возможность невозможного. То есть сознавать «должное», человеку «подобающее» — и не­возможность именно этой возможности! Когда от тебя требуется мужество невозможного" [22,с.26].

"Благоговение перед жизнью — это безграничная ответственность за все живое на земле". Слова эти при­надлежат Альберту Швейцеру и являются, как он считал, основополагающим принципом обновления человечест­ва, формирования универсальной космической этики. На опыте собственной жизни Швейцер стремился показать, что воплощение этого принципа на практике может и должно стать делом каждого человека и всего человече­ства. "Когда одной-единственной бомбой убивают сто тысяч человек — моя обязанность доказать миру, на­сколько ценна одна-единственная человеческая жизнь" — сказал Швейцер своей помощнице Матильде Коттман 6 августа 1945 г. [13, с.522].

Этика благоговения перед жизнью есть этика лич­ности, она может реализоваться только в индивидуальном выборе. А.Д.Сахаров, так же, как и А.Швейцер, явил миру образ личности, проверенный собственной жизнью, "му­жеством быть".

Представители наук о человеке и его деятельности внесут реальный и наибольший вклад в развитие технос­феры, если, понимая ее создателей и всю сложность разработки современной техники, систем, программного обеспечения, смогут утвердить свое Я посредством "му­жества быть" во всех случаях превознесения машинного над человеческим, что Норбет Винер назвал грехопаде­нием нашего времени. Только тогда их знания, методы и средства, при открытости к ним инженерно-технических специалистов, явятся своеобразным катализатором каче­ственно нового развития техносферы, которая будет ста­новиться сферой нормальной жизнедеятельности людей. Одновременно существенно уменьшится угроза конца жизни на Земле, которая, как считают некоторые ученые, может наступить на границах техники в результате ката­строф.

Мужество ученого или специалиста быть самим собой в нашем предельно технизированном и бесчело­вечном мире —¹ это не громкие и пустые слова, а суровые реалии наших дней. Показательно, что первый доклад Римского клуба (Международная неправительственная некоммерческая ассоциация), подавший "сигнал трево­ги" человечеству и способствовавший пробуждению со­знания человека, освобождению его от иллюзий, связан­ных со слепой верой в научно-технический прогресс, встретили в штыки две категории специалистов — тра­диционные экономисты и наиболее ярые представители технической интеллигенции. Анализируя роль и место науки и техники в современном мире, Дж.Холтон прихо­дит к выводу:

"...те люди, которые осознали необходимость принципиально нового этоса глобального поведения человечества, сталкиваются с ситуацией, когда их точку зрения разделяют сравнительно немногие представители мира академической науки и новей­ших технологий. И уже совсем редки их единомыш­ленники в сфере индустриального производства" [23, с.32].

Человеческое измерение техники, технологии, про­граммных продуктов, производства в целом и соответст­венно вовлечение в процесс их проектирования наук о человеке и его деятельности связаны с изменениями в самом проектировании, в сознании проектировщиков. "И чтобы человек стал внимателен к существу техники, чтобы между техникой и человеком в их сущностной глубине окрепло неповерхностное отношение, для этого человек, каким он стал с Нового времени, должен сперва, опомнившись, снова ощутить широту своего сущностно­го пространства.... Иначе как укоренившись сперва в своем сущностном пространстве и начав обитать в нем, человек не способен ни к чему значительному внутри ныне господствующего способа исторического бытия" [24, с.254].