Студопедия — Сферология Петера Слотердайка: Запад сто лет спустя после заката
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Сферология Петера Слотердайка: Запад сто лет спустя после заката






- арест и принудительная продажа Вашего имущества в счет погашения долга.

- запрет выезда за пределы Украины.

- отказ банков и других финансовых учреждений в предоставлении Вам кредитов (убедится в нахождении данной информации возможно на сайте Бюро кредитных историй www. ubki.ua)

Во избежание указанных мероприятий незамедлительно требуем:

- оплатить проблемный долг в полном объеме

- предоставить в банк актуальные контактные данные (номер мобильного телефона, адрес регистрации и проживания)

По вопросам погашения долга обращайтесь:

Олег Олегович

Контактный тел.:067 4837426

Контактный адрес: г.Одесса, ул.Жуковского 2А

1-й зал Юридический Департамент ПриватБанка.

Чем больше Вы скрываетесь от оплаты, тем долг увеличивается ещё больше!!!

Сферология Петера Слотердайка: Запад сто лет спустя после заката

 

Жизнь в Крыму и в Средние века бывала порой неспокойна. Обычно она тихо текла своим чередом. Татары пасли себе свои табуны, а генуэзцы, основавшие здесь колонию Кафу (ныне Феодосия), привычно торговали разным товаром, включая рабов. В Средние века такая торговля была в порядке вещей, пробавлялись ею многие.

Заготавливать корма для коней на зиму татарам нужды не было. Зимы в Крыму недолгие, снега выпадает мало. Кони легко разрывают снег копытами и добираются до травы, высохшей на корню.

Однако в XIV веке привычный порядок вещей был нарушен великим погодным бедствием. Во время сильных оттепелей снег в степи растаял, а затем внезапно ударили холода. Сухая трава оказалась под толстой ледяной коркой. Кони не могли пробить ее — и вскоре стали падать от бескормицы. А татары кормились только от коней — никаких продовольственных запасов у них не было. Они тоже оказались на грани голодной смерти.

И тогда предприимчивые генуэзцы из Кафы сделали татарам хорошо продуманное предложение: пусть татары продадут им своих детей в рабство, а на вырученные деньги купят себе еды — у них же, у генуэзцев. И дети выживут, и взрослые. А иначе все умрут от голода, что будет просто нерационально.

Крымским татарам отчего-то не понравилась такая сделка. Будучи народом вольным, жившим по рыцарским понятиям, они ровным счетом ничего не понимали в рациональных коммерческих комбинациях, а потому решили, что купцам из Кафы не место на этом свете. Потому что они — негодяи, каких не должна носить земля.

По этой причине в 1346 году татары осадили Кафу, призвав на помошь могущественных соплеменников. Осадой крепости командовал золотоордынский хан Джанибек. Но она не имела успеха, поскольку Кафа получала необходимое с моря. А у татар-степняков, естественно, не было флота, чтобы устроить морскую блокаду.

И тогда Джанибек в ярости приказал привезти к стенам Кафы катапульты, чтобы перебрасывать через них трупы людей, умерших от чумы. Добыть такое бактериологическое оружие не составило особого труда — чума уже вовсю опустошала Китай, Индию и золотоордынские поселения в верховьях Волги и Дона. Только в Китае чума унесла тринадцать миллионов жизней — цифра по тем временам просто колоссальная.

Применение бактериологического оружия привело к тому, что чума началась в Кафе, а затем стала распространяться из нее по миру. Вначале она поразила портовые города Черного и Каспийского морей: эпидемия здесь достигла пика в 1349 году. Роковой оказалась происходившая в это время мощная миграция серой крысы пасюк в Европу, в результате которой массы чумных блох были доставлены туда.

Последствия были поистине ужасны. В Марселе, Венеции, Генуе чума погубила больше половины жителей. Во Флоренции всего за три летних месяца от нее умерло 100 000 человек. В Лондоне ее жертвой стал каждый третий. В Константинополе чума унесла почти 90% жителей: город так и не оправился от чумного запустения и пал век спустя. Из немецких земель чума проникла в Россию через торговый Новгород — и опустошила Псков, Чернигов, Смоленск, Суздаль. Пострадала и Москва. От «моровой язвы» здесь умер в 1353 году князь Симеон Гордый, старший сын Ивана Калиты. Только отсутствие интенсивной торговли с Европой спасло от чумы другие российские земли. Чума оказалась расплатой за роскошь.

Чума в Европе — как и везде — была бедствием тотальным, то есть всеохватывающим и сплошным, не оставлявшим никаких шансов и просветов. Сила инфекции оказалась просто невероятной: родственники умерших выбрасывали их вещи из дома через окно, свиньи подходили понюхать их — и вскоре падали замертво. Люди, как писал Дж. Боккаччо, садились завтракать со здоровыми друзьями, чтобы отужинать на том свете в обществе умерших родственников.

Средневековые лекари были бессильны. Ничего удивительного — ведь сама причина заболевания и пути распространения инфекции были открыты только в XV веке. До этих пор считалось, что чуму вызывают внезапные дурные испарения, прорывающиеся из земных глубин — так сказать, из самого ада. С ними предлагали бороться с помощью курения опиума или окуривания серой — видимо, полагая, что подобное излечивается подобным. (Использование курения для лечения в прошлые века - вообще уникальная глава истории: ведь еще во времена Б. Спинозы, то есть в XVII веке, табакокурение считалось лучшим средством против легочных заболеваний — предлагалось просто вытравить внутри всю заразу; поэтому великий философ двадцать лет непрерывно курил, борясь с туберкулезом.) У тех, кому курение опиума от чумы не помогло, нарывы-бубоны подвергались мучительному прижиганию каленым железом. Средства для профилактики предлагались разные — вплоть до порошка из рога мифического зверя единорога. Но вылечить не удалось никого. Мэр Лондона спасся тем, что заказал себе куб из стекла и несколько месяцев прожил в нем.

В общем, медицина от чумы не помогла. Не помогла и религия. Священники, которые приходили в дом, чтобы проводить в последний путь умершего, обнаруживали, что никто их не встречает — потому что все остальные члены семьи тем временем умерли тоже.

Перестала действовать и простая человеческая взаимопомощь, основанная на вековечной традиционной морали. Люди перестали помогать своим родственникам, что в те времена считалось просто неслыханным делом. Они не пускали в дом собственных детей и родителей, едва обнаружив у них первые признаки заболевания, — и бросали их умирать на улице.

 

* * *

Всю эту леденящую душу историю — или почти всю, за исключением некоторых деталей, — рассказал 19 апреля 2013 года в актовом зале Санкт-Петербургского университета профессор Петер Слотердайк. Его открытая лекция называлась «Царство фортуны. О счастье и несчастье в эпоху непрерывного Ренессанса». Автор этих строк, которому выпала честь представить лектора и быть одним из модераторов последующей дискуссии, может засвидетельствовать: Слотердайк, как истый европеец, начал прямо с катапульты, не упомянув о предыстории вопроса и о предложении генуэзцев. Впрочем, нас уже не удивляет, что истории, происходящие в Крыму, у разных народов имеют разные версии.

У присутствовавших на лекции возник вопрос: отчего же профессор Слотердайк начал ее с описания ужасов чумы? Ведь он — отнюдь не медик и не эпидемиолог. Сам он говорит о себе как о «философском писателе». В прошлом Слотердайк был президентом Высшей школой дизайна в Карлсруэ, но со временем — он родился в 1947 году — ограничился ролью профессора эстетики и философии в этом учебном заведении. Кроме того, он вел преподавательскую деятельность в Академии изобразительных искусств в Вене.

И все его курсы были эстетическими и культурологическими.

Так отчего же вдруг чума?

Конечно же, знатоки творчества Слотердайка, которые уже выпустили специальный толковый словарь, трактующий его основные понятия, не преминут заметить, что этот человек обладает поистине энциклопедическими познаниями и затрагивает в своих многочисленных книгах самый обширный круг тем. Но мы можем решиться на следующее рискованное утверждение: на все рассматриваемые темы Слотердайк взирает сквозь одну и ту же призму — сквозь призму… технической эстетики. По сути своей, три объемистых тома «Сфер» — наиболее масштабный его проект, прекрасно переведенный на русский язык, — есть не что иное, как своеобразная философия строительства и дизайна. Или, если говорить точнее, видение всего космоса в целом и человеческой жизни в нем глазами дизайнера и строителя.

Может ли строитель окинуть взором Вселенную, оставаясь при этом строителем? Лет двести тому назад подобный вопрос вызвал бы в университетских кругах только ироническую улыбку. Но с появлением позитивизма (его родоначальник О.Конт выпустил свой основополагающий шеститомный труд— «Дух позитивной философии» —в 1830–1842 годах) становилось все больше и больше людей, полагавших, что классическая философия ни на что не годна, а единственной ценностью обладают основанные на опыте науки.

***

Впрочем, атака на философию началась не с О. Конта, а с И. Канта. Тот заявил, что у человека достаточно познавательных способностей, чтобы создать естественные науки, но вот программа, вложенная в него неведомо кем для создания философии, постоянно «зависает»: за две с половиной тысячи лет философия (вместе с теологией и психологией) так и не смогла дать научного, основанного на опыте ответа на четыре основных «метафизических» вопроса:

Что такое мир как целое? Что такое Бог? Что такое душа? Что такое свобода?

По этой причине И. Кант рекомендовал подлинным ученым оставить бесперспективные занятия философией старого типа — «метафизикой» (равно как и занятия теологией вкупе с психологией, которые невозможны как науки). Однако четыре фундаментальных вопроса, перечисленных выше, продолжали терзать человечество — и теперь уже естествоиспытатели поддались искушению самостоятельно ответить на них, не прекращая ругать за увлечение ими традиционную «метафизику». Это отсталые философы не смогут ответить на проклятые «метафизические» вопросы. А передовые естествоиспытатели — смогут. Тут все было как в известном анекдоте о двух деревенских юношах, беседующих с девушкой на трамвайной остановке:

— Девушка, я смогу доехать на трамвае № 4 до вокзала?

— Нет, не сможете.

— А я смогу?

В результате кантовской атаки на «метафизику» и ее развитие в позитивизме, в европейской философии, начиная со второй трети XIX века, не прекращается праздник непослушания и перманентный бунт дилетантов против профессионалов. Философов-профессионалов третируют, презрительно именуя «метафизиками» (Л. Витгенштейн даже гордился тем, что он — единственный профессор философии, не читавший Аристотеля), сложнейшие философские системы деконструируют (точно так же, как маленький В. Ульянов, впоследствии — В. И. Ленин, спрятавшись в прихожей, разломал подаренную ему лошадку, о чем сокрушенно вспоминала его мать). А всякая частная — в смысле специальная — наука пытается доказать, что она — сама себе философия. Представители так называемых специальных или конкретных наук — называемых так именно в противовес философии— сами норовят, очертя голову, броситься в философию: они не просто рассуждают понемножку о культуре в целом и о месте «своей» науки в ней, а толкуют с позиций своей «частной» науки безнаказанно и свободно о бытии, о Боге, о космосе, о познании, об этике и эстетике, о человеке, о королях и капусте. Козьма Прутков сказал, что специалист подобен флюсу, ибо полнота его односторонняя. Но теперь эта односторонняя полнота все чаще объемлет весь универсум.

Подобные упражнения забавны не в меньшей степени, чем известные в недавнем прошлом попытки советских философов рассуждать о металлургии, химии и прочих практических материях. (Нынешняя молодежь уже не знает, что такое диалектико-материалистическая методология доменного процесса или развитая некогда в социалистическом Китае философия продажи арбузов).

Первыми создали себе самопровозглашенную философию европейские физиологи вроде Г. Гельмгольца (1821–1894), автора теории «иероглифов», в соответствии с которой человеческие ощущения не более похожи на то, что они отражают, чем иероглифы — на обозначаемые ими предметы. За ними последовали философствующие естествоиспытатели вроде физика и физиолога Э. Маха (1838–1916), в честь которого в аэродинамике даже названо особое число, и представителей Венского кружка[1] (его лидер Мориц Шлик занимал в Венском университете кафедру истории и теории индуктивных наук, которая в России сегодня именовалась бы кафедрой философских проблем естествознания; кафедра была специально создана для Э. Маха, рассуждавшего о теории познания).

Не отстали от физиков и математики: так, Э. Гуссерль (1859–1939) начинал как философствующий математик, автор «Философии арифметики» (1891), ученик и ассистент великого математика К. Вейерштрасса (1815–1897). При этом он вовсе не стремился приспособить современные представления о математике к классической философии, а, наоборот, желал распространить представления математики на весь мир, создав, таким образом, универсальную математическую философию, главным понятием которой является понятие «очевидность».

Эстафету непослушания и вторжения непрофессионалов в философию приняли так называемые постмодернисты, которые на деле представляли собой философствующих филологов и историков, а также глубинных психологов.

И вот, наконец, в этом ряду появился и собственный философский проект строителей и дизайнеров. Слотердайк воплотил в своих книгах их самобытное видение Вселенной. Собственно, весь масштабный его проект — трехтомные «Сферы» — крутится вокруг двух ключевых тем — жилищное строительство и жилищное сообщество (которое автор всячески рекомендует превратить в жилищное товарищество). Кто же еще, как не философствующий строитель и дизайнер, станет рассматривать одинаково — как человеческое вместилище-жилище — и беременную женщину, и весь космос в целом? Таков уж у него профессиональный взгляд на вещи. Всё у него — вместилище и жилище.

 

* * *

 

Итак, Слотердайк разработал философию строителей и дизайнеров, выражающую их профессиональный взгляд на весь мир, возникновения которой историкам западной философии следовало ожидать — вслед за появлением целой череды самодеятельных частнонаучных универсальных философий. (Сам Слотердайк называет нечто подобное растягиванием пузыря своей исходной сферы обитания на Вселенную.) Но констатация этого факта еще не позволяет нам ответить на поставленный вопрос: для чего было философствующему теоретику строительного дизайна рассказывать про средневековую чуму, да еще и в одной из последних цитаделей просвещения — в классическом университете Санкт- Петербурга. А на следующей день — презентовать в музее Ф. М. Достоевского учрежденную им совместно с друзьями премию, названную в честь «идиота» князя Мышкина?

Как, собственно, связаны между собой беременная женщина, средневековая чума и князь Мышкин?

Они связаны между собой железной логической связью. Но, чтобы раскрыть ее, требуется проникнуть в философии строительного дизайна, развиваемого П.Слотердайка. Само выявление такой связи — дело увлекательное и сулящее бездну интеллектуальных неожиданностей. Этим делом и может заняться читатель, открыв книгу «Солнце и смерть», перевод которой и предлагается его вниманию.

Интеллектуальная пресса ФРГ представляла книгу как лучший обзор всех ключевых проблем современности, а также как панораму творчества Слотердайка, раскрытого в диалогах с интервьюером — писателем и историком культуры Гансом-Юргеном Хайнрихсом.

* * *

Начиная лекцию с описания средневековой чумы, Слотердайк хотел провести параллель между нею — и современным положением дел в культуре на Западе. Вот оно, описание великой духовной чумы у Слотердайка: «…Я делал это <писал «Сферы»> с таким ощущением, что закладываю промежуточный архив, в котором будут храниться ценные данные во времена десятилетий забвения, которые мы переживаем сейчас и конца которым не видно. Если вспомнить, что мы в шестидесятые и семидесятые годы считали делом ближайшего будущего, чего, как мы полагали, вот-вот достигнем, если припомнить, какие открытия и прорывы предвещали тогда, то от сегодняшних отношений просто утрачиваешь дар речи: это — уникальное отупление и оглушение, наподобие наркоза, неомещанство в социальной сфере, неосхоластика в теоретической сфере, наступление идиотизма в сфере массмедиа, злой рессентимент у старшего поколения, ставшее злым честолюбие у многих представителей молодежи; это время, лишенное духовности. Из тех немногих, кто хранит огонь, большинство сидит по своим туннелям в изоляции друг от друга. Самое меньшее, что позволительно сказать, — время ныне неблагоприятно для крупных обобщений и подведения великих итогов. Собственно, моя книга — это не соответствующая циклу инвестиция в интеллект современных и последующих читателей, которые заинтересуются тем, что знали до них»[2].

Настроение, как видим – самое мрачное. На современников надеяться не приходится – большинство из них поражено чумой бездуховности. Остальные сидят в своих пещерах – вернее, говорит П.Слотердайк, копают свои туннели, поскольку продолжают искать что-то ценное. Но наверх они не выходят и между собой не общаются, опасаясь толпы, зараженной массовой культурой, которая сушит мозг с такой же стремительностью, с какой чума убивает тело. Остается одно: собрать все, что накоплено на протяжении многих веков творцами культуры, в несколько томов одного проекта – «Сферы» – и оставить ее для потомков. Даже не надо будет закладывать ее в капсулу времени и замуровывать в бетон – никто на эту толстую книгу не посягнет, поскольку современники читают «твиттер» и много думают над написанным там. Но, возможно, второе пришествие – оно же вечное возвращение - культуры произойдет снова и далекие потомки снова захотят читать книги. Их не испугают три толстых тома общим объемом в 2500 страниц…

Эх, чума, сплошная чума, беспросветная…

Но… Нет ли во всех этих рассуждениях П.Слотердайка некоторого позерства?

***

 

Ведь культурная чума – это диагноз серьезный.

 

О культурной чуме – как полном крахе всей западной культуры – не говорил даже О.Шпенглер, хотя он и дал своему фундаментальному двухтомному опусу эпатирующее название – «Закат Западного мира»[3].

Об О.Шпенглере П.Слотердайк часто упоминает в книге «Солнце и смерть», признавая весомость его вклада в морфологию культуры. Так, быть может, нужно считать П.Слотердайка современным последователем О.Шпенглера? Тот описывал «Закат Западного мира» в начале ХХ века, а П.Слотердайк говорит о том, чем завершился этот процесс век спустя?

***

«Закат» - «der Untergang»- обозначает в немецком языке трагическую гибель чего-то великого – например, нисхождение героя в подземное царство мертвых. Значение «гибель» дают для этого слова немецко-русские словари, иные даже говорят о «закате мира» как «светопреставлении».

Но если не ограничиваться прочтением броского заголовка опуса О.Шпенглера, а прочитать хотя бы предисловие, легко можно убедиться, что ни о какой гибели Западного мира у О.Шпенглера речи не идет. Больше того: он даже не говорит и о каком-то заболевании, которое сведет Западный мир в могилу.

Нет, говоря о «закате», О.Шпенглер описывает всего лишь начало старости Запада – то есть начало того неизбежного периода в жизни каждого живого организма старости, при он, как выражаются медики, «практически здоров», то есть здоров сообразно возрасту.

Некоторые читатели – особенно молодые - имеют обыкновение досадливо пролистывать предисловия, чтобы не тратить времени впустую, а начинать сразу «с существенного». И – совершенно напрасно: ведь в предисловии автор обычно выступает как историк философии по отношению к своему собственному творчеству. Так вот: в предисловии О.Шпенглер пишет, что «Закат западного мира» был задуман задолго до первой мировой войны. В предисловии к первому изданию первого тома книги, которое последовало в 1918 году, О Шпенглер сообщает, что работал над ней десять лет, то есть начал ее приблизительно в 1908 году[4]. А название –«Закат Западного мира» - определилось еще в 1912 году и, по словам автора, было призвано обозначать «охватывающую несколько столетий всемирно-историческую эпоху, в начале которой мы теперь находимся»[5].

И.И.Маханьков, блестящий и скромнейший переводчик О.Шпенглера, очень тонко пошутил по этому поводу: «Что главное в труде Шпенглера? Вовсе не апокалиптические предсказания, которые прежде всего усмотрела в ней публика и которым книга и обязана шумным успехом. Громких и грозных прорицаний конца здесь нет. Да и пессимист ли тот, кто скажет собеседнику:¨Друг мой, через сто лет нас с тобой не будет на свете¨?»[6]

Вдумаемся: О.Шпенглер назвал происходящее в культуре Западного мира «закатом» еще до начала мировой войны – этой первой в истории войны машин, которая привела к колоссальным человеческим жертвам (цифра 10 миллионов представляется заниженной, поскольку не учитывает тех, кто умер вскоре от ран, и просто не вынес тягот жизни в тылу, вызванных войной). Когда О.Шпенглер задумал свою книгу под столь мрачным названием, еще ничто не предвещало такой беды. Наука и техника развивались победительно, вызывая аплодисменты всего цивилизованного человечества. В начале ХХ века Запад находился в полном расцвете, точнее – на стадии изобильного плодоношения. Если бы О.Шпенглер объявил тогда о конце Западного мира как о свершившемся факте, его просто никто не понял бы. (А то и объявили бы, чего доброго, сумасшедшим – как в свое время П.Я.Чаадаева).

Потому О.Шпенглер, объявив о конце Западного мира, тут же пошел на попятную. Вначале он заявил, что наблюдается еще не конец конца, а самое его начало – конец продлится еще несколько веков. Потом уточнил: никакого заката, даже самого начального, еще, собственно, и не наблюдается. Его можно только предвидеть. И даже не то чтобы предвидеть, а предугадать: «В этой книге впервые предпринята попытка предугадать историю. Речь идет о том, чтобы проследить судьбу одной культуры, а именно западноевропейско-американской, которая – единственная на планете - пребывает сейчас в совершенной форме, причем проследить ее на стадиях, этой культурой еще не пройденных»[7].

Предвидят что-то тогда, когда это что-то еще не наблюдается, но есть, однако, несколько признаков, на основании которых можно построить теоретическую гипотезу – и предвидеть, таким образом, ту картину, которую во всей полноте увидят потомки. Когда и таких признаков еще не видно, остается только предугадывать.

***

Что же позволяет О.Шпенглеру предугадывать закат и гибель еще совершенно здоровой и плодоносящей Западной цивилизации?

Исключительно аналогия.

В предисловии к первому тому он сам говорит о том, что на него повлияла своим названием вышедшая незадолго об этом книга о «закате античности». О.Шпенглер стал размышлять о закате (и, соответственно, о восходе) великих культур – и пришел к выводу, что каждая из них, подобно живому организму, переживает рождение, детство, юность, зрелость, старость и «закат», то есть смерть. Он пришел к выводу, что культуры – это формы организации живого, и они вполне могут пониматься как живые организмы особого рода. Ни один из них не может избегнуть судьбы – последовательной смены перечисленных нами стадий в своем развитии, и повернуть вспять это развитие они не могут. Каждая из культур развивается от восхода к закату – а всего О.Шпенглер насчитал восемь типов культур, которые прошли полный цикл такого развития (античную «аполлоническая», западно-европейскую «фаустовскую», арабскую, египетскую, вавилонскую, индийскую, китайскую, культуру майя). На момент написания книги, по его мнению, на планете сохранилась только одна, пребывающая, как мы помним, «в совершенной форме», то есть достигшая пика развития - культура западноевропейско-американская. Но теперь ей предстоит «закатиться», повинуясь судьбе.

Да, каждая культура – это живой организм высочайшего уровня развития, превосходящий сложностью своей не только устройство инфузории, но и устройство человека. Но если говорить о живых организмах, то О.Шпенглеру больше нравится сравнивать культуры с цветами разных видов, растущими на лугу. (Это как-то более романтично, а О.Шпенглер рассматривает себя как последнего благородного рыцаря культуры, тяготеющего ко всему высокому). Каждый из цветов на лугу всходит, распускается и увядает в свое время, никак не сообразуясь с другими и не состязаясь с ними, и даже в течение одного дня живет в своем собственном темпе, в свое время раскрываясь утром и закрываясь к вечеру. Так и культуры нельзя сопоставлять друг с другом – ведь не выясняем же мы, какой цветок более прогрессивен, более быстр в развитии, более эффективен и т.п.

 

Тем не менее, при всех различиях культуры (как и цветы, и все прочие живые органзмы) сходны в том, что все составляющие их судьбу этапы в развитии можно свести к двум стадиям - к стадиям восходящего развития и стадии нисходящего развития. Вторая из этих стадий и представляет собой закат культуры – длительный период ее деградации от пика жизни организма до его смерти, Древние греки полагали, что вершина жизни человека, на которой он еще находится в прекрасной физической форме, а интеллектуальные способности развились полностью – это сорок лет. Иначе говоря, о закате Западного мира можно говорить в той же мере, в какой можно говорить о начале умирания цветущего сорокалетнего человека.

***

Впрочем, определяя, какой стадии в своем развитии достигла культура, нужно сообразовываться не столько с хронологией (ведь и цветы на поляне живут не по секундомеру), сколько с общим стилем жизни организма. («Блажен, кто смолоду был молод»,- прекрасно сказал об этом А.С,Пушкин). Восходящее развитие - детство, юность, молодость культуры как организма - сопровождается активным поиском нового, стремлением спорить с авторитетами, непослушанием и тягой ко всяческим нововведениям. Это – творчество, которое непредсказуемо в каждый следующий миг - в отличие от технических инноваций, которые вполне предсказуемы. Главные люди на восходящей стадии развития культуры - это гении, поэты-пророки, герои. Так же, как художник, рисующий картину в порыве вдохновения, не может предсказать, что у него получится в итоге, поэт-пророк не может знать заранее, когда к нему придет откровение и что именно в нем откроется. Политик, именуемый героем, тоже полагается на творческую импровизацию, ничего не планируя заранее - он действует по принципу «пришел, увидел, победил». Гений, господствующий на восходящей стадии развития культуры, создает то, чему его никто не учил; его творчество невозможно вывести с необходимостью из контекста культуры. Оно – прорыв в неведомое. Восходящее развитие – сплошная импровизация, отказ от любых правил и канонов, время, когда повторять что-то дважды, просто «тиражируя» - так же стыдно, как петь под фонограмму.

Но вот наступает зрелость, а с нею начинается жизнь совсем в другом стиле - развитие по нисходящей, которое О.Шпенглер именует «цивилизацией» или «закатом». То, что когда-то родилось в результате героической импровизации, теперь превращается в образец, в стандарт, закрепляемый инструкцией, которую блюдут чиновник и служащий – фигуры абсолютно не творческие. У них творчество называется самоуправством или превышением полномочий. На стадии заката педант-юрист начинает на стадии заката доминировать над политиком: он превращает решение, некогда принятое творчески и свободно, в прецедент и делает его на будущее обязательным для всех образцом действий. Политики героического типа изживаются, их вольные импровизации сковываются законами. Не поощряется и художественное творчество: упор делается на копирование образцов. И вообще слово «субъективный фактор» в период «заката» приобретает осуждающий оттенок. Хуже его может быть только «отсебятина» - творчество, абсолютно неприемлемое и наказуемое. Образование прекращает быть вдохновенным актом – даром учителя ученику; оно стандартизируется, предполагая однообразность обтачивания человеческих болванок по всей стране, а затем – и по всему миру. В сфере экономики импровизации тоже прекращаются, действия становятся автоматическими, стандартными, заученными, скованными регламентацией. Жизненный порыв, желание бороться и состязаться, бросая вызов всему миру, ослабевает.

Общий стиль жизни в период «заката» прекрасно выражает такой афоризм жизненной мудрости: «В пятьдесят лет мир уже порядочно надоел тебе, а в шестьдесят ты уже окончательно надоел миру». Впрочем, сегодня, когда общая продолжительность жизни людей значительно увеличилась, старшему поколению приходится управлять миром и в значительно более зрелом возрасте – со скукой, переходящей в неприкрытое отвращение. Это поколение и ввело в оборот поговорку:«Отсутствие новостей – хорошая новость».

Гибкий и подвижный в юности, организм начинает свой «закат» именно с того момента, когда прекращает обновляться и заканчивает творчески импровизировать. Это может произойти в любом возрасте – точно так же, как в любом возрасте человек может сохранить способность к развитию (по крайней мере, сам он убежден в этом). И.Кант говорил, что в семьдесят лет только начинаешь что-то понимать в философии – но приходится уступать место первоклашкам. Так и организм культуры закатывается не тогда, когда становится совсем уж нежизнеспособным, а тогда, когда он впадает в застой и начинает просто тиражировать себя. Такое вполне может произойти и в молодости – при отсутствии конкуренции.

***

Подытожим сказанное. О.Шпенглер говорит о закате Западного мира, но пациент у него, скорее, жив, чем мертв - и, скорее, здоров, чем болен. Мы предугадываем закат Западной культуры по аналогии с другими культурами, которые закатились, и вообще по аналогии с судьбой всех живых организмов:«Средство познания неживых форм – математический закон. Средство для понимания живых форм – аналогия»[8].

Последуем этому принципу – и проведем аналогию между развитием культуры и развитием, например, дуба. Человек наивный будет полагать, что могучее дерево обладает значительно большей жизненной энергией, чем росток, едва пробившийся из желудя. И – ошибется. Росток значительно сильнее. Он обеспечивает такую силу давления на единицу площади, которую не может развить самый большой и мощный пресс, созданный человеком. Это позволяет нежному на вид ростку взламывать асфальт. (Такое свойство ростка ныне именуется «мягкой силой» и вдохновляет партии «зеленых», которые реализуют такую же стратегию на практике – давят мягко, с виду – ненасильственно, но постоянно и мощно. Эту же тактику в последнее время осваивает «неформальная оппозиция». Впрочем, дамам, состоящим в браке, такая жизненная практика известна давным-давно). Росток, пробившийся из желудя, жизнеспособнее взрослого дуба. И врачам известно о поразительной живучести новорожденных детей: брошенные без помощи, они порой способны сохранять жизнь в таких ужасных условиях, в которых человек взрослый давно умер бы.

В принципе, та же закономерность наблюдается и в жизни государств, фирм и организаций – если их тоже, по примеру представителей «философии жизни», к которой принадлежат Ф.Ницше, О.Шпенглер и П.Слотердайк, рассматривать как биологические организмы особого рода. Эти «социальные организмы» наиболее жизнеспособны и динамичны именно тогда, когда находятся на стадии на стадии новорожденного, на стадии ростка - а гибнут они, казалось бы, «безвременно» - достигнув полного расцвета. Пока фирма располагается в единственной тесной комнатушке, где сотрудники, что называется, толкаются головами и пишут друг у друга на коленке, она бурно развивается. Как только она строит себе солидный офис – или какой-нибудь Дворец Съездов – она начинает закатываться и умирает. Так буря ломает утративший гибкость, чересчур одеревяневший дуб, но ничего не может сделать с молодой порослью.

Стадия восхода и стадия заката, повторим, есть у всех живых существ. Есть она и у всех культур, которые представляют собой материльные воплощения различных исторических душ. По О.Шпенглеру, нельзя представлять себе историю как единую для всех дорожку стадиона, по которой бегут все культуры, вот только одни лидируют, а другие - отстали и растянулись по дистанции. Нет, культуры не состязаются в беге на какой-то одной дистанции – они играют в совершенно разные игры, каждая – в свою, в зависимости от специфики своей души. А специфика души определяется спецификой переживания пространства и времени, уникальной для каждой культуры.

В отличие от И.Канта, который полагал, что пространство и время – это общечеловеческие априорные формы чувственности, одинаково присущие всем людям в мире и позволяющие им выстраивать из материала своих ощущений представления о предметах и о самих себе как личностях, О.Шпенглер пытается доказать, что душа каждой человеческой культуры имеет собственное априорное пространство и время. Выражаясь языком современности, можно сказать, что в каждую из культур кто-то установил, как в компьютер, особую индивидуальную программу, которая обрабатывает вводимые данные на свой лад – и в результате получает свою уникальную картину мира.

***

Индийская душа, например, имеет свое уникальное априорное представление о времени – такое, что оно повергает в шок европейца или представителя иной культуры. Индийцы полагают, что живут в эпоху, которая продлится … 450 000 лет! Это – эпоха богини Кали – последняя эра, после которой начнется обновление времени. Кали-юга началась 5000 лет назад и продлится еще 400 тысяч лет.

Возникает вопрос: а откуда индиец знает, что эра богини Кали продлится именно столько? Из опыта? Конечно же, не из опыта. Быть может, он основывается на каких-то рациональных вычислениях? Тоже нет. Он как-то заранее, неведомо откуда знает об этом – от рождения, еще до всякого опыта, априорно. Это для него самоочевидно. Так подсказывает ему душа его культуры, воплощаясь в нем. В его душу это знание просто установлено – так, как устанавливается программа в компьютер. Компьютер тоже не знает, как в него «загружается» программа и откуда берется ее содержание. Индиец просто знает, что время течет – точнее, практически не течет - именно в этом темпе, при котором одна эпоха длится приблизительно полмиллиона лет. То есть предполагается, что это время ничего принципиально не меняется.

Именно потому в индийском кино господствует так называемый волшебный реализм: глубокая (по европейским понятиям) древность мирно соседствует с суперсовременными явлениями. Для индийца в этом нет ничего удивительного – ведь вся история человечества за последние пятьдесят веков представляет собой одну и ту же эпоху. А потому индийцы называют свои космические спутники именами древних божеств. Это для советских конструкторов было бы странно назвать спутники и космические корабли «Перун», «Велес» и «Мокошь». А для индийца – нет. Ведь на дворе - один и тот же бесконечный день. Точнее, и дней-то по отдельности, в сущности, нет. Отдельные дни – это одна только видимость. Есть только одна эпоха богини Кали. Мудрецы знают это.

 

 

***

Так специфическое переживание времени, присущее индийской душе, определяет всю индийскую культуру, весь образ жизни. Если временной период, в который мы живем, измеряется несколькими сотнями тысяч лет, то жизнь отдельного человека – ничтожный миг по сравнению с ней. За этот миг просто не успеешь ничего понять толком. Поэтому индивидуальной философии, по индийским понятиям, нет - и быть не может. Любой индивид должен быть настолько скромен, настолько удручен ничтожностью своих познаний и незначительностью своих произведений, что будет стыдиться давать им какие-то названия и подпис







Дата добавления: 2015-08-31; просмотров: 476. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Важнейшие способы обработки и анализа рядов динамики Не во всех случаях эмпирические данные рядов динамики позволяют определить тенденцию изменения явления во времени...

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ МЕХАНИКА Статика является частью теоретической механики, изучающей условия, при ко­торых тело находится под действием заданной системы сил...

Теория усилителей. Схема Основная масса современных аналоговых и аналого-цифровых электронных устройств выполняется на специализированных микросхемах...

Логические цифровые микросхемы Более сложные элементы цифровой схемотехники (триггеры, мультиплексоры, декодеры и т.д.) не имеют...

Закон Гука при растяжении и сжатии   Напряжения и деформации при растяжении и сжатии связаны между собой зависимостью, которая называется законом Гука, по имени установившего этот закон английского физика Роберта Гука в 1678 году...

Характерные черты официально-делового стиля Наиболее характерными чертами официально-делового стиля являются: • лаконичность...

Этапы и алгоритм решения педагогической задачи Технология решения педагогической задачи, так же как и любая другая педагогическая технология должна соответствовать критериям концептуальности, системности, эффективности и воспроизводимости...

Мотивационная сфера личности, ее структура. Потребности и мотивы. Потребности и мотивы, их роль в организации деятельности...

Классификация ИС по признаку структурированности задач Так как основное назначение ИС – автоматизировать информационные процессы для решения определенных задач, то одна из основных классификаций – это классификация ИС по степени структурированности задач...

Внешняя политика России 1894- 1917 гг. Внешнюю политику Николая II и первый период его царствования определяли, по меньшей мере три важных фактора...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.012 сек.) русская версия | украинская версия