Глава 24. And every color illuminates,

 

So say my name,

And every color illuminates,

And we are shining,

And we’ll never be afraid again

Florence And The Machine, "Spectrum";

 

 

Мистер Мориарти.

Какая дивная песня. Какая острая пика ввинчивается в висок.

В лицо смотрит глушитель, и запястья затекают от наручников. Это хорошо. Очень хорошо. Только не молчи.

— Пока мы заканчиваем с осмотром дома, я хотела уточнить кое-что. О вашей амнезии.

Танцуй для меня, детка, люблю смотреть, как ты танцуешь. Пляшет в петле повешенный, его выпученные глаза отражались когда-то у меня в зеркале. Кто это пляшет? На нитке из ствола с глушителем болтается пустой манекен в дорогом костюме. Наполни его, детка. Хотя бы болью.

У боли красивое лицо. И фигура что надо. Она склоняется ниже, почти шепчет:

— Оба моих босса были уверены, что ты не симулируешь. А я все-таки хочу проверить.

Джим облизывает губы. Железная кислинка пощипывает кончик языка.

— А я хочу увидеть тебя без одежды и с кинжалом в груди. Может, договоримся? — интонация стелется по молекулам кислорода ядовитой змеей, а в голове бьет набат. Песня не замолкает, поднимается все выше по хроматической гамме.

Боль поджимает губы и отстраняется. Вернись. Не смей останавливаться.

Песня срывается в визг, Джим пытается сморгнуть влагу в глазах.

Снова теряю это. Нет, пожалуйста, это мое, сука, мое, назови мое…

— Мистер Мориарти. Мистер М.

… Имя. Да святится Имя.

«Я не люблю просьбы, Басти. Я внемлю только молитвам».

Кто сказал это? Разноцветные вспышки перед глазами. Разноцветные крики, разноцветные церковные витражи.

— Мистер Мориарти, вам знакомо действие скополамина? Его применяют в качестве сыворотки правды. Должна предупредить: он может вызвать амнезию. Кратковременную или даже полную. Но вдруг клин клином сработает?

— Вообще-то, — соскрести собственный голос со связок становится все труднее, его почти не слышно за какофонией в голове, — я готов пойти на уступки. Одежду можешь оставить. Но на кинжале я настаиваю.

Разноцветные точки становятся зловеще-красными. Прицелы. Через эту алую пелену Джим едва разбирает, что Боль мажет чем-то его руку, скорее шестым чувством, чем зрением, улавливает блеск тонкой иглы. Игла останавливается в паре дюймов от его кожи.

— Мне продолжать? Вы, по крайней мере, будете более сговорчивы. Помните бассейн? Бутафорскую бомбу? Интересный был план. Нам со вторым боссом удалось заменить ее в последний момент. Хорошо, что первый босс проинформировал меня о вашем предприятии заранее. Но устройство все равно не сработало в полную силу.

Прекрати. Прекрати. Прекрати. Продолжай, глубже, сильнее. Да, детка, разнеси тут все, разрежь меня по кусочку. Где-то должен быть ключ от клетки. Слышишь птичий крик? Она разобьется о прутья. Открой клетку. Точка катастрофы близко. Надави на нее, дрянь, вонзи наманикюренный ноготь. Я готов!

— Мэм, нужно уходить.

Шум оплетает мысли, давит на черепную коробку. Раскрывается что-то внутри — большое, слишком большое, пожалуйста, не надо, я не...

— Нашли что-то?

— Через десять минут здесь все взлетит на воздух.

Забавно. Этот парень похож на кошку. Стоп. Это Шерлок похож на кошку. Кажется, все похожи на кошек.

Джим начинает смеяться — нет, надсадно хихикать, ненавидя звуки, которые издает его рот.

— Невозможно! Мы все проверили, как только зашли. Это не полковник.

— Это Дэвис, мэм. Он исчез. И убил Сомса.

— Я не понимаю…

Грохот. Осколки кафеля. Обожженный левый бок. Тело безвольной марионеткой отбрасывает назад, тащит по битому стеклу и каменной крошке. БОЛЬ. «Я не понимаю, этого не должно было… этого… этого…»

Песня поднимается до ультразвука, черные крылья полощут по ветру, цветные витражи распадаются как в калейдоскопе, орган давит на уши взрывной волной, «Джим, малыш, не отпускай мою руку», «Джим Мориарти. Привет! Джим? Джим из больницы?», «Я тако-ой непостоянный!», «Я выжгу тебе…»

В артериях беснуется стекловата.

Запах хлорки, гулкое эхо, блики от воды на стенах и потолке — уничтожены. А нам было так хорошо втроем, Шерлок, дорогой. Укрытие пахнет серым, серым в ревуще-красном. Серый — это безопасность, скорее туда. Энергия сминает и подчиняет себе, о, моя голова…ВЗРЫВ.

Не выдерживают решетки в мозгу.

Птица триумфально вскрикивает в последний раз, отряхивает с крыльев пепел и вспыхивает золотом на фоне горящих мостов.

Она не черная. На самом деле это феникс.

— Это феникс, — шепчет Джим Мориарти.

Феникс рождается в агонии, больше похожей на экстаз. Вокруг слишком ярко, и шумно, и его не хотят оставить в покое, а он не может крикнуть им «Хватит!», потому что не знает, как. Ему кажется, что он ослеп. Ему кажется, что он оглох. Ему… невыносимо хорошо.

Джим Мориарти улыбается. Джим Мориарти больше не чувствует пустоты внутри.

— …Мэм, мы не сможем забрать всех троих.

— Значит, доктора придется оставить здесь.

— А с этим что? Он, вроде бы, отрубился.

— Сомневаюсь, но отвязать его все равно придется. Наручники оставь. Быстрее, время идет!

Джим Мориарти послушно обмякает на стуле. Эта сучка даже не представляет, насколько бесполезны наручники при наличии кусочка проволоки.

***

Мастер блефа сродни фокуснику. Главная задача обоих — заставить зрителей поверить в то, чего нет. Главный прием — отвлечение внимания.

Себастьяну было далеко до мастерства шефа, но в покер он играл вполне сносно. Петляя и путая след, создавая видимость бурной деятельности, Моран добивался только одного: достоверности. Чем многослойнее блеф, тем труднее его игнорировать.

Полковник приложил винтовку к плечу, проведя по стволу ладонью с нежностью заботливого любовника.

«Сейчас, милая. Потерпи. Они скоро выйдут».

Все, что они могут найти — пару старых носков. А если это слишком разозлит их…

Рука у приклада дрогнула. Себастьян выдохнул сквозь зубы: так не годится, спокойнее. На этот раз он успеет, шеф нужен ублюдкам живым.

«И мне тоже. Господи, мне…»

… нужно ощущать живым себя. Вокруг Джима Мориарти жизнь заворачивалась спиралью, ее можно было потрогать, вдохнуть в легкие. И потерять от одного неосторожного движения, от призрака неосторожной мысли. Все равно что наступить на мину. Или напороться на засаду. Или оторваться от своих и попасть в руки местных — у них вилы, камни, ножи, а у тебя только две обоймы патронов и молитва. Жить можно только так. Иначе — всего лишь существовать.

Себастьян замер: высококлассная оптика поймала в дверном проеме позеленевшее лицо шефа. Он пустым мешком висел на руках подтянутого парня в гражданском, который вышел за эффектной рыжеволосой женщиной. Последним дом покинул еще один парень. На его плече болталась долговязая фигура консультирующего детектива.

Себастьян выстрелил почти автоматически, направляя холодную ярость в перекрестье прицела: «Hannibal ad portas, выродки».

***

Десять минут. Девять. Уже восемь.

В голове все еще что-то разрывалось, складывалось, щелкало кусочками паззла в броуновском движении, но Джим сосредоточился на цифрах: восемь минут.

Он не стал анализировать, почему разжались удерживающие его руки. Не было времени. Не было желания. Была цель — вырваться.

Захлебнувшись влажным воздухом, Джим нырнул обратно в дом. Позади он слышал вскрики, позади что-то тяжелое падало в весеннюю грязь, но там, в доме, был еще один выход, и если добраться до подвала, можно переждать взрыв. Они не пойдут за ним. Они же не самоубийцы, они не знают о бомбоубежище, а на улице его быстро догонят.

Осталось мало времени. Семь минут. Он успеет.

***

Раз. Два. Иногда боги карают пулями.

Не-Антея обернулась, чтобы отчитать подчиненных за нерасторопность.

— Что… — оборванный вопрос не успел сформироваться на губах.

Три — чувственный вальс смерти закружил ее бесшумно и неотвратимо, последний выстрел завершил ритмическую фигуру.

Себастьян опустил винтовку. Три трупа в оживленном квартале — не лучшая социальная реклама. Если он верно рассчитал, Майкрофт Холмс появится здесь через несколько минут.

Уловив какой-то посторонний звук, полковник задрал голову и, сощурившись, вгляделся в красно-серое небо. Присвистнул. Майкрофт Холмс не любил быть предсказуемым.

«Сегодня у нас осадки из вертолетов. Пожалуй, я пережду их в безопасном месте», — Себастьян быстро разобрал оружие и сел в машину. Он слишком хорошо знал, когда следует отступить. Еще никогда подчинение приказам не давалось ему так тяжело. Инстинкты выли, что нужно следовать за шефом в дом, хватать его и везти в безопасное место, но полковник понимал: до прибытия Холмса-старшего он не успеет.

Еще до бассейна шеф предполагал, что может попасться в когти правительства. «И тогда, Басти, мой рыцарь, ты должен сделать все, чтобы вытащить меня оттуда. Дашь себя поймать — провалишь мне схему».

Себастьян выжал газ, стараясь не обращать внимания на тревогу, от которой сводило зубы.

А где-то на кухне обычного дома в Хаммерсмите взрывное устройство методично отсчитывало минуты.

***

Пять минут. Черт возьми, ноги, шевелитесь, ШЕВЕЛИТЕСЬ, мать вашу.

Джим, прихрамывая и цепляясь за стены, упрямо двигался вперед.

Дверь в подвале, он сам ставил замок — чтобы легко было открыть. Всего лишь добраться до нее. Там не заденет, там можно укрыться, а потом выбраться наружу по подземному ходу. Они с Басти… Басти? Се… Себастьян… Они с Басти пару раз испытывали там взрывчатку. Только надо быстрее идти. Еще немного. Джон как-то приводил точные данные влияния адреналина…

Нет. Нет-нет-нет. Иди дальше. Иди, переставляй ноги. Что ты делаешь, идиот, четыре минуты, слышишь? Живи быстро, умри молодым? Это не твой девиз. Это не твоя роль. Это не твой друг. У тебя в лексиконе нет такого слова, помнишь? Ты ведь помнишь. Помнишь, как весело было придумывать варианты его убийства? Самоубийства, доведения до сумасшествия, банальной подставы, боже, так много возможностей, так мало времени.

Под ногой взвизгнула половица. Как скрипка. Чертова скрипка пела так сладко. Пела для Джима Мортона, успокаивала боль. Шерлок не играл такого раньше, за все месяцы наблюдений ни разу. Шерлок… они забрали его с собой, он в безопасности. Нет возможности проверить, нет времени…

Глотая дыхание, Джим остановился. Внутри натужно рвалась новорожденная оболочка старой личности, и из разрывов проглядывал чужак, на три недели ставший заменой ему, настоящему Джиму, Джиму Мориарти.

«Оставь меня. Убирайся, ты больше не нужен».

«А кто тебе нужен?»

«Не ты».

«А кто?»

Будь все проклято. Он не позволит. Все должно быть по его плану. Его план не предусматривал смерти Джона Ватсона.

Джим решительно развернулся. Где могли держать доктора? Неподалеку. Комната на втором этаже.

— А ты, должно быть, Сомс, — пробормотал криминальный гений, перешагивая через незнакомое тело с натекшей вокруг него кровью. Более знакомое тело развалилось рядом и даже слегка похрапывало. — Ох, Джонни, малыш. Иди к папочке.

Джон всхрапнул громче. Три минуты.

Чертыхнувшись, Джим с трудом взвалил его на спину.

— Больше… никогда… не буду… предлагать тебе… блинчики!

Тащить на себе в меру упитанного взрослого мужчину ростом в пять с половиной футов, возможно, не такой уж подвиг.

— Две…

Но когда в мозгу без остановки трещит таймер, стены разъезжаются в разные стороны, пол уходит из-под ног, а в горле настолько сухо, что дыхание режет связки…

Джим тяжело ввалился в подвал, захлопнул дверь, затем вторую, затем на чистом упрямстве преодолел еще четверть хода, и только после этого рухнул на цементный пол.

Земля затряслась. Джим уткнулся лицом в теплый свитер своей «ноши». Его тоже трясло. Под веками было горячо и мокро.

***

Майкрофт Холмс, подперев рукой подбородок, рассматривал скульптурную группу из своего мирно спящего родственника, его мирно спящего друга и забившегося между ними подобия трепетного олененка Бэмби. Нарочито трепетного. Вертолет покачивало во время полета, и голова Майкрофта рептилоидным движением покачивалась в такт.

— Мой дорогой Джеймс, — прохладно-вежливым тоном произнес он, — воспоминания вернулись к вам очень вовремя.

Джим приоткрыл зубы, изобразив скорее оскал, чем улыбку.

— Мой дорогой мистер Холмс, с чего вы взяли, что ко мне что-то вернулось?

Майкрофт демонстративно пролистал записную книжку. Желание выбросить нахала из вертолета никуда не пропало, но стало не таким назойливо-интенсивным.

— Вы выбрали этот дом из-за бомбоубежища, скрытого в подвале. Под Лондоном осталось много напоминаний о войне, иногда весьма полезных. Вы успели спрятаться от взрыва, потому что точно знали, где именно нужно прятаться. Назовете этот факт счастливой случайностью? Джеймс, не унижайте себя, ваши интеллектуальные способности вполне позволяют проследить эту логическую цепочку.

Мориарти прикрыл глаза и вжался в кресло сильнее. Его покинули краски. Майкрофту показалось, что между двумя людьми сидит сложенный из старых газет манекен. Грязно-серые разводы на одежде и коже — двуцветная типографская печать, учащенное дыхание — шелест смятых страниц.

— Джеймс, — мягко позвал единоличный заменитель правительства Великобритании, — вы нормально себя чувствуете?

Мориарти посмотрел куда-то сквозь него и заявил:

— Между прочим, у меня тоже есть младший брат. Редкостный придурок.

Майкрофт вздохнул.

— Я вас прекрасно понимаю.

Когда среди четырех не подающих признаков жизни тел у дома Холмс-старший заметил Шерлока, самоконтроль изменил ему. Всего на мгновение. За это время у него в груди медленно провернулся кривой ржавый нож, а внутренности резко обожгло жидким азотом. В кишечнике до сих пор что-то неприятно пульсировало.

Шерлока подняли на вертолет за пару минут до взрыва. Мориарти обнаружили в надежном бомбоубежище под развалинами, проникнув туда через небольшой подземный ход (Майкрофт деликатно не стал указывать Джиму на необходимость выпустить из рук свитер доктора Ватсона). На всех троих, по предварительным данным медиков, ни единой царапины.

— Вам не кажется, Джеймс, что удача моего брата заразна?

Джим не ответил. Усталость и шок погрузили его в странное подобие анабиоза, однако тяжелый свинцовый взгляд Майкрофта ощущался даже в бессознательном состоянии. Джим плотнее прижался к длинному телу со знакомым запахом, почему-то ожидая услышать музыку. Музыку? Откуда…

«Сынок, ты можешь сыграть мне воспоминание?» *

В синей дымке туманных мыслей Джима Мориарти едко улыбался Джим Мортон.

____________

* строчка из песни Билли Джоэла «Пианист» строчка из песни Билли Джоэла «Пианист» (Piano Man), в оригинале: «Son, can you play me a memory?» (строго говоря, перевод «воспоминание» некорректен, имеется в виду мелодия по памяти).