В.И. Будько

Концепция трех типов отношений управления и пяти влечений, составляющих основу характера индивидуальной личности, позволяет хорошо объяснить удивительные загадки и парадоксы, связанные с сексуальным влечением мужчин к мужчинам и женщин к женщинам.

* * *

Судя по сообщениям этнографов, на тех стадиях переходного периода от первобытного коллективизма к классовому обществу, на которых полупервобытные люди еще в большой мере остаются коллективистами и не прочувствовали всей "прелести" входящих в их жизнь цивилизованных отношений, гомосексуальность (как женская - "лесбийская любовь", - так и мужская) практиковалась крайне редко. Очень немногочисленные случаи гомосексуальных влечений и поведения либо встречались среди уродливых, дефективных индивидов, не способных найти себе партнеров среди лиц другого пола, либо являлись результатом влияния колонизаторов-европейцев. (Именно так, к примеру, обстояло дело у тробрианцев, как об этом свидетельствует Малиновский, а вслед за ним - цитирующий его Райх [см. 861, р. 31-37].) Подавляющее большинство людей с первобытной

коллективистской психологией относилось к гомосексуальности с отвращением, хотя и без особой ненависти - гомофобии (то есть хотя и презирали однополый секс и тех, кто его практикует, но не усматривали в них никакой угрозы для себя и своих детей - и не стремились их преследовать и подавлять).

Положение быстро меняется по мере того, как движущиеся к цивилизации люди прочувствуют психологический вкус авторитарных отношений, играющих в их жизни все большую и большую роль. Гомосексуальные связи быстро входят в их жизнь и начинают занимать в ней очень важное место [см. об этом 297, с. 113-120]. И вот что важно: с самого своего возникновения гомосексуальность (особенно мужская) оказывается тесно связана с отношениями авторитарного управления и авторитарной собственности. Гомосексуальные связи, ставшие регулярной практикой многих людей, изначально оказываются связями между старшими и младшими, руководителями и подчиненными. Однако (как это ни покажется нам удивительным) чем менее цивилизованным было переходящее к классовому обществу племя, чем более ранней была цивилизация уже вошедшего в классовое общество народа - тем меньше иерархии и больше равенства было между гомосексуальными партнерами, тем большим уважением пользовался подчиненный, "пассивный" партнер, тем гуманнее были отношения между старшим и младшим партнерами, тем меньше власти имел старший партнер над младшим и в тем более мягких формах проявлялась эта власть. Напротив, чем дальше шло развитие классового общества, тем ближе гомосексуальные отношения подходили к тому "идеалу", который был достигнут в "советских" концлагерях - к отношениям "трубочиста" и "пидора", "кобла" и "ковырялки". Кроме того, чем менее цивилизованным было переходящее к классовому обществу племя, чем более ранней была цивилизация уже вошедшего в классовое общество народа - тем реже встречалось деление людей на гомосексуалов и гетеросексуалов, практикующих только одну из этих двух форм секса, тем в большей мере была распространена такая практика, при которой индивид (во многих полупервобытных и раннецивилизованных народностях - практически каждый) за свою жизнь перепробует и пассивную, и активную гомосексуальную роль, и разнополым сексом вдоволь позанимается; напротив, чем дальше шло развитие классового общества, тем в большей мере большинство пассивных гомосексуалов-мужчин и активных гомосексуалок-женщин (особенно первых) на всю жизнь загонялись только в одну эту роль (та же тенденция коснулась и многих активных геев и пассивных лесбиянок)

Интересно, что дольше всего сравнительно гуманные отношения между "старшими" и "младшими" любовниками удержались в Японии, о чем свидетельствуют многочисленные литературные источники по этому вопросу (среди них - новеллы Ихары Сайкаку [см., напр., 572, с. 97-108 и др.] и трактат "Хагакурэ" Ямамото Цунэтомо [см. 724, с. 114-115 и др.]).

Этот "идеал" был достигнут совсем недавно: еще в XIX веке, в острогах Российской империи, отношение заключенных к пассивным гомосексуалам было намного менее жестоким и унизительным, чем то, которое возникло на "зонах" в СССР. Когда читаешь "Записки из Мертвого дома" Достоевского - диву даешься: арестанты не гнушались общаться с пассивными гомосексуалистами, хотя и смеялись над ними, но относительно добродушно, зачастую жалели их, дарили им подарки [185, с. 44-46]... Вот что значат остатки коллективных отношений, еще сохранявшиеся в русской (а также лезгинской, тюркской и т. д. - с Достоевским сидели не только русские) крестьянской общине: при всей своей темноте, дикости и озлобленности жизнью, российский земледелец и скотовод все же был заметно менее садомазохистом, чем одиночка в толпе, сформированный урбанистическим, высокоиндустриализованным обществом.

Все эти тенденции очень хорошо прослеживаются в истории гомосексуальности, изложенной в фундаментальной монографии И. С. Кона "Лики и маски однополой любви. Лунный свет на заре [297]. К сожалению, высокую научную ценность этой книги несколько снижает антимарксизм ее

Итак, однополый секс изначально, по своему происхождению оказывается орудием власти и получения удовольствия от власти - причем в тем большей мере, чем меньше остатков коллективных отношений сохранялось в классовом обществе. Однако надо признать, что на протяжении всей истории классового общества существовало некое меньшинство среди самих гомосексуальных мужчин и женщин (более значительное именно среди последних - лесбиянки всегда более тяготели к равноправию в своей собственной среде, чем геи: тот факт, что в классовом обществе именно мужчины чаще всего господствуют над женщинами - а следовательно, напряженнее, чем женщины, выясняют в своей собственной мужской среде, кто из них хозяин, а кто раб, - всегда сильнее раскалывал на господ и подчиненных геев, чем лесбиянок), стремившееся внести больше равноправия в гомосексуальные отношения. Особенно много таких хороших людей стало в наше время (хотя они, к сожалению, так и остаются по сей день меньшинством в меньшинстве). Все-таки последние триста лет, в течение которых энтузиасты пропагандировали лозунг "Свобода, Равенство, Братство" во всех частях света, не прошли даром.

"В романтической дружбе эротические обертона приглушены и даже не осознаны. Чем больше подростки знают о себе и об однополой любви, тем скорее эта

либерального автора: задавшись целью изобразить как можно большее число крупных марксистских теоретиков и идеологов гомофобами, Кон ради этого готов искажать исторические факты самым беспардонным образом. Например, он объявляет В. Райха гомофобом - это Райха-то, бескомпромиссно и последовательно выступавшего против всякой дискриминации гомосексуалов! [См. 549, с. 274-278.]

Этим хорошо объясняется та вражда к гомосексуальности, которую начали испытывать многие гетеросексуалы по мере того, как гомосекс становился все авторитарнее и отчужденнее. Так, враждебное отношение христианства к гомосексуальности (так же, как и сильное стремление этой религии ограничить всякий секс вообще) по своему происхождению явилось не чем иным, как реакцией на ту крайнюю степень опошления и загрязнения, до которой дошел секс в Римской империи эпохи упадка. Развитие товарно-денежных отношений, превращение низших и средних классов античного общества в толпу одиночек, беспредел рабовладельцев по отношению к рабам, богатых - к бедным, императоров и государственной бюрократии - к подданным (в т. ч. и к римским гражданам) до такой степени превратили секс в не более, чем торговлю и насилие, до такой степени противопоставили его чувству дружбы (а древние греки и римляне прекрасно помнили учение Пифагора о том, что "у друзей все общее" и "дружба есть равенство"! [См. 179, с. 309.]) и подлинной любви, что возникшее в Римской империи христианство навеки сохранило взгляд на секс как на грех. Особенно бесчеловечным Римская империя сделала гомосекс - и потому нет ничего удивительного в том, что христианство стало гомофобной религией (так же, как, кстати, и талмудический иудаизм, в огромной мере сформированный в той же Римской империи. Гомофобия ислама также объясняется не только влиянием доктрин христианства и иудаизма, но и постоянным интенсивным общением арабов с подданными сперва Римской, а затем Восточной Римской - Византийской - империи).

Тот факт, что весь современный мир (а особенно - республики бывшего СССР) напоминает Римскую империю эпохи упадка, исчерпывающе объясняет широкое распространение гомофобии во всем мире (и, в частности, в бывшем СССР). Вообще говоря, Римская империя и современный мир очень наглядно демонстрируют нам, что секс может выступать как орудие власти эксплуататорских классов не только тогда, когда он регламентируется и жестко ограничивается церковью и государством, но и тогда, когда государство не прилагает усилий для преследования тех или иных форм сексуальности. Совершенно верны слова Жана Бодрийяра:

"...подавление, в своем крайнем понимании, это никогда не подавление секса во имя чего бы то ни было, но подавление посредством секса... И подавленный секс только лишь скрывает подавление сексом" [55, с. 48].

Хоть подавляй секс в классовом обществе, хоть не подавляй - в любом случае эксплуататорские классы в той или иной степени задействуют его как орудие своей власти... Впрочем, следует дополнить этот вывод: даже в условиях наибольшей сексуальной свободы, какая только возможна в классовом обществе, секс в нем все равно будет в большой мере подавлен тем, что в этом сексе будет очень мало настоящей любви - предполагающей, как мы помним, коллективные отношения между людьми. Только коллективистское общество есть общество любящих и любимых.

дружба превращается в осознанную влюбленность, которая по своей эмоциональной тональности ничем не отличается от "обычной" любви.

Мне больше ничего не снится -

Лишь только ты, лишь только ты.

Как будто на пустой странице

Я создаю твои черты.

Ты - как высокое заглавье,

Ты - как мечты и яви связь,

Ты - как мечта, что стала явью,

Да только в руки не далась. Эти стихи пятнадцатилетнего москвича посвящены мальчику, в которого он был безответно влюблен. Но разве девочкам пишут иначе? Только однополая любовь гораздо чаще остается безответной" [297, с. 398].

"Самый знаменитый любовник Кокто - Жан Марэ. 22-летний красавец, который в детстве любил переодеваться в женское платье и уже имел связи с мужчинами, познакомился со знаменитым драматургом и режиссером исключительно ради карьеры и с первой же встречи был внутренне готов к тому, что тот предложит ему переспать. Кокто дал ему желанную роль, не спросив ничего взамен. И вдруг -телефонный звонок: "Приходите немедленно, случилась катастрофа!" Эгоцентричный актер подумал, что у него хотят отобрать роль или что-то в том же роде, но, когда Марэ приехал, Кокто сказал: "Катастрофа... я влюблен в вас".

Что оставалось делать Марэ? "Этот человек, которым я восхищаюсь, дал мне то, чего я хотел больше всего на свете. Ничего не требуя взамен. Я не люблю его. Как может он любить меня... это невозможно". Марэ солгал и ответил: "Я тоже влюблен в вас"... Под влиянием таланта и доброты Кокто ложь стала правдой, Марэ полюбил Кокто, они поселились вместе. Но возраст берет свое, Марэ увлекается молодыми мужчинами, Кокто это видит, и однажды Марэ находит под дверью письмо: "Мой обожаемый Жанно!

Я полюбил тебя так сильно (больше всех на свете), что приказал себе любить тебя только как отец... Я смертельно боюсь лишить тебя свободы... Мысль о том, что я могу стеснить тебя, стать преградой для твоей чудесной юности, была бы чудовищна. Я смог принести тебе славу, и это единственное удовлетворение, какое дала моя пьеса, единственное, что имеет значение и согревает меня.

Подумай. Ты встретишь кого-нибудь из твоих ровесников и скроешь это от меня. Или мысль о боли, которую мне причинишь, помешает любить его. Лучше лишить себя частицы счастья и завоевать твое доверие, чтобы ты чувствовал себя со мной свободнее, чем с отцом и матерью"...

Растроганный Марэ порвал легкомысленные связи, но ненадолго. Со временем у Кокто появился другой любовник, однако дружба между писателем и актером сохранилась до самой смерти Кокто" [297, с. 429-430].

"...мы съехались и стали жить вместе на 4-м году постоянных партнерских отношений. До этого каждая проведенная вместе ночь была не то чтобы событием -это было бы слишком громко сказано, - но неким отдельным, специальным мероприятием: ее надо было организовывать, готовить, будь то ситуация отъезда моих родителей или его соседей по комнате, визит к тем немногим из моих друзей (его друзья были не в курсе), у кого была лишняя комната... Жизнь в одной комнате в этом смысле перестраивает восприятие: заниматься любовью становится возможным в принципе в любой момент. И потому часто сексуального контакта (в узком, так сказать, смысле слова, потому что, шире говоря, жизнь вместе с любимым человеком наполнена бесчисленными мелочами, жестами, движениями более или

менее эротического характера - поцелуями, касаниями, ласками мимоходом...) не происходит потому, что до него, что называется, руки не доходят: пока оба вернемся с работы или после каких-то дел, пока приготовим ужин, потом ежевечерний ритуал

- новости на канале НТВ, и после тоже какие-то любимые и часто совместные занятия, так что когда где-нибудь в третьем часу доползаем до кровати (а вставать-то в девять!), то сил уже хватает только на то, чтобы теснее прижаться друг к другу,

- и это не вызывает особого огорчения, потому что ведь никакие совместные удовольствия теперь уже от нас никуда не денутся..." [297, с. 425].

"Гораздо серьезнее был роман 47-летнего писателя (Андре Жида. - В. Б.) с его 16-летним племянником Марком Аллегрэ. Жид знал Марка с раннего детства и, когда тот превратился в обаятельного подростка, страстно влюбился в него, заботился о его развитии, возил с собой в Швейцарию, Англию, Тунис и Конго. О силе этой любви говорят многочисленные дневниковые записи... Жид любуется стройным телом и нежной кожей мальчика, "томностью, грацией и чувственностью его взгляда" (21 августа 1917). "Я не обманываюсь: Мишель (Марк часто фигурирует в дневниках Жида под этим именем или просто как "М.". - И. К.) любит меня не столько таким, каков я есть, сколько за то, каким я позволяю ему быть. Зачем спрашивать большего? Я никогда не испытывал большего удовольствия от жизни, и вкус жизни никогда не казался мне таким восхитительным" (25 октября 1917). "Воспитание - это освобождение. Вот то, чему я хотел бы научить М." (1 ноября 1917). "Мысль о М. поддерживает меня в постоянном состоянии лиризма... Я не чувствую больше ни своего возраста, ни ужаса времени, ни погоды" (15 декабря 1917). "Я уже не могу обходиться без М. Вся моя молодость - это он" (4 мая 1918). "Самое большое счастье, после влюбленности, - это признаваться в любви" (11 мая 1918).

Когда Марком заинтересовался Жан Кокто, это вызвало у Жида первый и единственный в его жизни жестокий приступ ревности, он готов был убить Кокто. Эта страсть, о которой знали все друзья писателя, настолько встревожила Мадлен (Мадлен Рондо, кузина Андре Жида, состоявшая с ним в фиктивном браке. - В. Б.), что она сожгла его интимные письма этого периода. Но этот роман был скорее платоническим. Несмотря на привязанность к знаменитому дядюшке, Марка больше интересовали девушки. Жид уважал и поощрял любовные связи племянника, и в дальнейшем их взаимоотношения переросли в прочную дружбу" [297, с. 238].

Этот пример очень поразителен и редок: Андре Жиду удалось превратить в подлинную любовь не просто авторитарную, но артсиавторитарную по своему генезису страсть. Мало того, что это была страсть уже почти пожилого человека к юноше (уже признак того, что подсознательной закваской такой страсти является воля к власти) - так это еще и не просто юноша, но едва лишь достигший половой зрелости подросток (то есть мы имеем дело с педофилией, когда лежащая в основе страсти воля к власти еще более несомненна), да еще и родственник Жида (половое влечение к близким родственникам в цивилизованном обществе обычно свидетельствует о страхе индивида перед поиском партнера за пределами своей "ячеечной" семьи, среди совершенно чужих людей - то есть инцестуозное половое влечение является свидетельством не просто воли к власти, но еще и комплекса неполноценности, а значит, крайней дисгармонии, крайней уродливости данной личности). В развитом классовом обществе (лишившемся остатков коллективизма, ограничивающих произвол взрослых по отношению к детям и препятствующих - например, у некоторых папуасских племен и в древнегреческих полисах в период подъема их культуры - превращению сексуального влечения взрослых к детям в крайний произвол. Подробнее об этом еще пойдет речь ниже) такая страсть, как правило, не только является свидетельством крайнего убожества испытывающих ее личностей, но и превращает в полных уродов тех несчастных детей, на которых она оказывается направлена. Но в случае с А. Жидом и М. Аллегрэ мы видим нечто совершенно противоположное: Жид построил свои отношения с мальчиком как с равным, как с подлинным другом, исключил из них всякое насилие и оказал на Марка только благотворное влияние (в частности, ничуть не помешал развитию его гетеросексуальной половой ориентации).

"А рядом - письмо 27-летнего Дмитрия: "Я не знаю, что такое проблема постоянного партнера. Просто с тех пор, как год назад он вошел в мою жизнь, она стала наполненной и осмысленной. Я хочу его постоянно, все время, но дело не в этом: уже достаточно давно секс отошел куда-то на второй план, к тому же жить нам негде, так что вместе мы по большей части гуляем по городу и пьем чай в гостях у его или моих друзей, давно уже ставших общими... Наверно, нас можно назвать постоянными партнерами, а для меня он - никакой не "партнер", а любимый. И это навсегда"* [297, с. 422].

"Самый знаменитый пример таких отношений, которому посвящено несколько романов, - жизнь так называемых "леди из Лланголлена", Элинор Батлер (1739-1829) и Сары Понсонби (1755-1831)... Воспитанная во французском монастыре дочь знатной ирландской семьи Элинор Батлер отказалась думать о браке и целиком погрузилась в книги. В 1768 г. 29-летняя Элинор познакомилась с 13-летней Сарой, и их сразу же связала "особенная дружба". Десять лет спустя, переодевшись в мужское платье, подруги сбежали из дома. Их догнали, вернули и решили поместить Элинор в монастырь, а Сару принудить к замужеству. Но девушки не смирились с давлением своих семей, и, после того как Сара пригрозила разоблачить сексуальные приставания своего опекуна, от них отступились. Девушки вместе поселились в Уэльсе и прожили долгую счастливую жизнь.

Официально никто не считал их отношения сексуальными, Англия ими восхищалась, Уордсворт и Саути посвящали им стихи, и даже знаменитая ханжа, сплетница и гомофобка миссис Срейл, прославившаяся тем, что отравила жизнь многим достойным современникам, в данном случае держала свои подозрения при себе и писала им (и о них) теплые письма. Вполне возможно, что их дружба-любовь

Это не означает, что Жид построил свои отношения с Марком вопреки тому, как общество детерминирует сексуальное влечение людей, вопреки социальной природе человека. Просто дело в том, что общество детерминирует людей диалектично - то есть закладывает в них такие противоречивые (в классовом обществе - непримиримо, антагонистически противоречивые) потребности, интересы и установки, в результате которых мотивы и поступки людей иногда оказываются в конечном счете совершенно, полностью противоположными тому, чем эти же самые мотивы и поступки являлись в своем корне, по своему первоисточнику. Все в мире превращается в свою противоположность - и, если мы будем помнить это, нас не удивит тот факт, что любовь А. Жида к своему племяннику была порождена теми же самыми отношениями авторитарного и индивидуального управления (а значит, и авторитарной и индивидуальной собственности), доминирующими в классовом обществе, которые порождают и страсть маньяка, насилующего и убивающего ребенка.

К сожалению, в развитом классовом обществе садизм и педофилия слишком редко превращаются в свою противоположность. Таких людей, как Андре Жид, сегодня днем с огнем не сыщешь, а вот маньяков-убийц, насильников и растлителей малолетних - хоть пруд пруди. - В. Б.

Читаешь это письмо - и хочется ткнуть в него гомофобов носами и спросить их: ну, и чем эти чувства отличаются от самой возвышенной любви между мужчиной и женщиной? Чем такие переживания ниже, хуже, порочнее, дегенеративнее прекраснейших гетеросексуальных любовных переживаний?

Но вот чего обычно не понимают ни сами любящие друг друга современные люди (как гомосексуалы, так и гетеросексуалы), ни современные ученые, делающие любовь объектом своего исследования - так это того, до какой огромной степени случаи подлинной любви (столь редкие в цивилизованном обществе, в том числе и в современном) обязаны сегодня своим существованием классовой борьбе сперва буржуазии против феодалов, а затем пролетариата против буржуев. Именно эта борьба на протяжении сотен лет внедряла в сознание хотя бы какой-то части цивилизованных людей идеалы свободы, равенства и братства, инфильтровавшиеся в мораль, интересы и установки этих людей и находящие свое выражение, среди прочего, и в редких случаях подлинной любви. Если бы не эта классовая борьба, мы давно бы уже впали в предсказанное Бердяевым "новое средневековье" с правом первой ночи и общепринятым обьгааем выплаты калыма за невесту, а чувство подлинной любви возникало бы раз в столетие - и исключительно среди представителей высшей аристократии. - В. Б.

и вправду оставалась платонической. Правда, Анна Листер, имевшая собственный осознанный гомосексуальный опыт, посетив Лланголлен в 1822 г., в этом усомнилась: "Прости мне, боже, но я всматриваюсь в себя и сомневаюсь". Но не все ли нам равно?" [297, с. 265-266].

* * *

Все сказанное выше наводит нас на мысль о том, что выбор гомосексуальной или гетеросексуальной половой роли обусловлен социально, что "тендер" (социальный пол) не определяется никакими генетическими программами или нарушениями гормонального баланса у женщины, беременной будущим геем или лесбиянкой. И действительно, если присмотреться к аргументам в пользу гипотезы о биологической обусловленности гетеро- или гомосексуальности, то мы обнаружим, что они не выдерживают столкновения с аргументами в пользу социальной сущности сексуальной ориентации человека.

История поисков генов, "ответственных" за гомосексуальность, а также отличий гормонального баланса и обмена веществ у гомосексуалов от таковых у гетеросексуалов, как две капли воды похожа на историю поисков биологических причин шизофрении. На протяжении вот уже более чем ста лет постоянно появляются сообщения о том, что у гомосексуалов найдены то сходные гормональные нарушения, то сходные нарушения обмена веществ, то сходные цепочки генов; затем оказывается, что у одних гомосексуалов они есть, а у других нет, и что у многих гомосексуалов генотип и физический статус вообще не имеет никаких характерных отличий от гетеросексуалов. Пробуют делать гомосексуалам инъекции разных гормонов и всяких химикатов - но достигают только усиления или ослабления полового влечения без изменения ориентации, и, если избавляют человека от гомосексуального влечения, то ценой избавления, временного или постоянного, от всякого полового влечения вообще (точно так же, как электрошок или всякие химикаты снимают симптомы шизофрении посредством торможения психических процессов - иначе говоря, избавляют больного от шизофрении, превращая его в идиота, иногда на время, а зачастую и навсегда). И если сегодня очень точно известно, какие именно сочетания генов ведут к дальтонизму, гемофилии и болезни Дауна, то общепризнанных представлений о том, какие гены или условия формирования плода в чреве матери делают девочку лесбиянкой или мальчика геем, как не было до сих пор, так и нет сегодня.

Зато точно известны следующие факты:

"... если совращение происходит до 9-летнего возраста (т. е. еще до образования правильной гетеросексуальной ориентации), молодые люди приобретают исключительно гомосексуальные тенденции. При совращении в период с 9 до 14 лет возможно формирование как "чистых" гомосексуалистов, так и бисексуалистов. Лица, совращенные в возрасте старше 14 лет, т. е. после формирования гетеросексуальной ориентации, как правило, становятся бисексуалистами" [583, с. 88].

"Социализация мальчиков идет одновременно по вертикали (взрослые мужчины передают опыт мальчикам) и по горизонтали (через принадлежность к группе сверстников), причем в обоих процессах могут быть - символические или реальные -сексуальные элементы. Самый распространенный тип институционализированных мужских гомосексуальных отношений (однополые отношения между женщинами нигде не институционализировались и существовали только на бытовом уровне) -ритуализованные сексуальные контакты между мальчиками-подростками и

взрослыми мужчинами. Многие народы считали их необходимой формой обучения и передачи мальчику силы или мудрости взрослого мужчины и оформляли специальными ритуалами.

Ритуалы "осеменения" мальчиков широко распространены у народов Новой Гвинеи и Меланезии... Мальчик из племени маринд-аним живет в материнской хижине до 12-13 лет, затем его переселяют в мужской дом и он становится наложником своего дяди по материнской линии; эти отношения продолжаются около семи лет, до вступления юноши в брак. Мальчик племени эторо должен иметь старшего сексуального партнера, чаще всего - это муж или жених его старшей сестры (считается желательным, чтобы брат и сестра получали одно и то же семя); эта связь продолжается до полного возмужания, после чего молодой мужчина сам становится сексуальным партнером допубертатного мальчика.

Эти обычаи и связанная с ними символика подробно описаны Гилбертом Хердтом... у папуасского племени самбия (название условное, чтобы защитить племя от западных визитеров). Когда мальчикам этого маленького воинственного горного народа исполняется семь-восемь лет, их отбирают у матерей и помещают в замкнутый мужской мир. Самбия верят, что, для того чтобы созреть и вырасти, мальчик должен регулярно пить мужское семя, как младенец - материнское молоко, недаром обе жидкости - белые. Сосание члена для мальчика - то же, что сосание груди для младенца. До начала полового созревания мальчики "высасывают" старших подростков и юношей, а затем их самих обслуживают новички. Юноши и молодые мужчины некоторое время ведут бисексуальную жизнь, а после вступления в брак целиком переключаются на женщин. Взрослая гомосексуальность в племени неизвестна. Символическая основа этой практики - стремление "возвысить" мужское начало, "очистив" мальчиков от женских элементов. Обряды, закрепляющие чувство мужской солидарности, хранятся в тайне от женщин и возводятся к мифическому прародителю племени Намбулью. Первоначальная сексуальная социализация принудительна, партнеры не выбирают друг друга, а назначаются старшими. В дальнейшем у них могут появиться индивидуальные предпочтения, но отношения и сексуальные роли остаются строго иерархическими: старший не может сосать младшего, а между близкими друзьями это вообще не принято.

Способы "осеменения" мальчиков у разных племен различны... У самбия, эторо, баруйя, чечаи и куксов это оральный контакт, фелляция. У калули (восточный берег Новой Гвинеи) вместо орального осеменения практикуется анальное. Поскольку калули - традиционные враги эторо, оба племени с одинаковым отвращением рассказывают о соседских методах: вы только подумайте, какой противоестественной мерзостью занимаются эти люди! У кераки анальные сношения были общеприняты среди молодых холостяков и совершенно обязательны в процессе инициации. На вопрос этнографа, подвергались ли они сами такому обращению, мужчины-кераки отвечали: "Ну, конечно! Иначе как бы я мог вырасти?"

...Хотя обряды разные, отношения старших и младших остаются асимметричными, а способы инсеминации строго фиксированы. В течение жизни каждый мужчина последовательно выполняет функции донора и реципиента, не утрачивая своей маскулинности. И делается это не ради удовольствия, а для продления жизни и выращивания полноценного потомства.

...Очень важно учитывать воинственность папуасских обществ, где социализация мальчиков целиком подчинена воинскому обучению. Жесткая половая сегрегация, взаимное недоверие и зависть (женщины завидуют мужской власти, а

мужчины - женской магии и детородной силе) порождают потребность в самодостаточности, так что общая цель всех подобных ритуалов - маскулинизация мальчиков. Если на Западе считается, что инсеминация феминизирует реципиента, то в Меланезии она, наоборот, помогает мальчику мужать и взрослеть.

Однако все эти ритуалы и обычаи не создают какой-то особой "гомосексуальной идентичности" и самосознания. Если у кого-то и возникают специфические эротические предпочтения, которые мы назвали бы гомосексуальными, общество не обращает на них никакого внимания, а индивид послушно и последовательно выполняет все свои "нормальные" обязанности: сначала отсасывает дядю или старшего мальчика или подставляет для осеменения собственный зад, потом женится, зачинает детей и осеменяет следующих мальчиков или жертвует для этого свою сперму. Что из этого ему больше нравится - никого не волнует. Он такой же мужчина, как все остальные" [297, с. 112-116].

"Древнейшие описания институционализированных гомосексуальных отношений относятся к Криту и Коринфу VII в. до н. э. Там существовал обычай похищения мальчика-подростка взрослым мужчиной, который вводил его в свой мужской союз, обучал воинскому мастерству, после чего мальчик, вместе с подаренным ему оружием, возвращался домой.

В описании Страбона... это происходило так. Минимум за три дня до намеченного срока влюбленный оповещал своих друзей о намерении похитить некоего мальчика. Если друзья находили этого мальчика недостойным любви, они могли его спрятать или как-то иначе воспрепятствовать похищению, но это делалось только в крайнем случае и было весьма оскорбительно для мальчика. В большинстве случаев друзья влюбленного собирались группой и помогали ему осуществить свой замысел. Если семья мальчика считала эраста достойным, похищение было условным, символическим, если нет - приходилось применять силу.

В принципе этот обычай мало отличался от широко распространенного у народов мира брака посредством умыкания. Только место девушки-невесты занимает мальчик-подросток, которого увозили на два месяца в горы, где эраст не только спал с ним, но и обучал воинскому мастерству. С мальчиком-эроменом обращались весьма уважительно, а когда срок обучения заканчивался, эраст вручал ему три ритуальных подарка: воинское снаряжение, кубок и быка, которого мальчик тут же приносил в жертву Зевсу, приглашая всех участников приключения

То есть перед нами уже далеко не первобытные племена: они находятся на весьма поздних стадиях перехода от первобытного общества к классовому, на которых власть старших над младшими уже очень властна, женщины уже подчинены мужчинам (хотя еще и не в той мере, как в собственно классовом обществе), и между соплеменниками уже существует много недоверия и зависти. Именно в этот исторический период (как мы уже отмечали выше) и возникает гомосексуальность, до того практически неизвестная. - В. Б.

Что нетрудно понять, если учесть, что между взрослыми соплеменниками-мужчинами еще осталось очень много отношений коллективной собственности и коллективного управления. Эти отношения ограничивают власть - в том числе и сексуальную - каждого старшего юноши или мужчины над каждым младшим подростком, не допускают ее превращения в унизительный произвол, навеки вбивающий психику мальчика в подчиненную, рабскую "женскую" роль. Чем меньше остается между людьми коллективных отношений по мере становления и развития классового общества, тем гнуснее становится гомосексуальная (так же, как и гетеросексуальная) педофилия - пока не превращается в сплошную мерзость, каковой она является (за крайне редкими исключениями, вроде отношений А. Жида и М. Аллегрэ) сегодня. - В. Б.

Эраст - старший гомосексуальный любовник, эромен, соответственно, - младший (древнегреч.). -В Б.

Нечему удивляться: в древнегреческих полисах между мужчинами - гражданами полиса существовало еще немало остатков коллективных отношений, предохранявших эромена от произвола со стороны старших мужчин. - В. Б.

принять участие в трапезе, во время которой мальчик должен был публично сказать, доволен ли он своими отношениями с любовником, не применял ли тот силу, не был ли груб и т. д. Отношения между эрастом и эроменом считались священными и почетными, а инициированный мальчик отныне начинал носить мужскую одежду и полностью освобождался из-под опеки женщин.

Хотя эти обряды похожи на меланезийские ритуалы "осеменения мальчиков", в отличие от сравнительно безличных меланезийских ритуалов, где сексуальных партнеров назначали старейшины или жрецы, древнегреческая педерастия индивидуально-избирательна и подразумевает не столько инсеминацию мальчика, которая нигде прямо не упоминается, сколько его одухотворение и воспитание.

В Элиде кроме обычных воинских и спортивных состязаний между мальчиками проводились специальные конкурсы красоты. В Мегаре особо почиталась память Диокла, который в битве спас своего эромена ценой собственной жизни; ежегодно в начале весны мегарские юноши собирались у могилы Диокла и соревновались за право поцеловать его статую; победитель возвращался к матери, увенчанный венком.

В древних Фивах существовал особый "священный отряд" из 300 любовников, который считался непобедимым, потому что, как писал Ксенофонт (Киропедия, VII, 1, 30), "нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов"... Обнаружить страх перед лицом возлюбленного, не говоря уже о том, чтобы бросить его в бою, было неизмеримо страшнее смерти. По словам Плутарха (Лелопид, XVIII), "родичи и одноплеменники мало тревожатся друг о друге в беде, тогда как строй, сплоченный взаимной любовью, нерасторжим и несокрушим, поскольку любящие, стыдясь обнаружить свою трусость, в случае опасности неизменно остаются друг подле друга"... В битве против македонцев при Херонее (338 г. до н. э.) все эти воины погибли, но ни один не сбежал и не отступил.

В воинственной Спарте... каждый мужчина принадлежал к определенному возрастному классу, членство в котором определяло его права и обязанности. Право на женитьбу занятые войной мужчины получали довольно поздно, да и после этого много времени проводили вне семьи. Сексуальные связи с незамужними женщинами были строго запрещены. Единственным средством сексуальной разрядки были отношения с мальчиками. Спартанские мальчики от 7 до 17 лет воспитывались не в семьях, а в собственных возрастных группах. Огромное значение придавалось гимнастическим занятиям, причем юноши и девушки тренировались голыми, натирая тело оливковым маслом. Каждый "достойный" мальчик от 12 до 16 лет должен был иметь своего эраста, воинская слава которого распространялась и на его эромена. Эрастами были, как правило, неженатые мужчины от 20 до 30 лет. По словам Плутарха (Ликург, XVIII), "и добрую славу, и бесчестье мальчиков разделяли с ними их возлюбленные"... Если эромен проявлял трусость на поле боя, наказывали эраста. Между прочим, в отличие от большинства греков, спартанцы верили, что вместе со спермой мальчику передается мужество его возлюбленного. Мужчина, уклонявшийся от почетной обязанности во