КЛЮЧ ОТ ЦВЕТКА ЛЮЦЕРНЫ

 

Ни мне, ни Сергею, ни дочери Оле (они теперь у меня тоже биологи и тоже художники) не забыть два лета — 1983 и 1984 годов. Совсем небольшой колочек под Новосибирском, в нем — простецкий навес от дождя, у края — сооружения для насекомых нашей конструкции (о них — чуть ниже), все это обнесено аккуратной оградкой, на столбиках которой ярко натрафаречено: «Не входить: пчелы!» К югу от пчелопитомника — так мы его назвали — большое поле, пестреющее густыми кистями цветов: белыми, желтыми, голубыми, лиловыми: это — люцерна. К востоку — массив цветущего эспарцета: ярко-розовые волны уходящего в далекое марево сказочного моря. Над полями порхают бабочки, гудит и звенит множество шмелей и пчел — серых, рыжих, продолговатых, почти круглых, больших и совсем — с муравья — крохотных.

Жарит полуденное солнце. Высоко в небе на недвижных крыльях парит широкими кругами канюк. Над полями плывут невидимыми, но приторно-густыми облаками ароматы цветущих растений. В знойных травах стрекочут неумолчные кузнечики. А мы втроем, вооружившись фотоаппаратами, «охотимся», каждый за своим сюжетом — очень нужным для дела и в то же время захватывающе интересным.

 

Я, например, стою на коленях на луговинке, что внутри колка, и, нацелившись видоискателем на лист земляники, терпеливо жду. Листик не простой: кто-то с краю вырезал очень аккуратные и одинаковые овалы, и один кружочек поменьше — тоже очень правильный. Меня немилосердно едят комары, струйки пота норовят забраться в глаза. Но вот в поле зрения появилась серая пчелка, села на лист, нашла еще нетронутое место и, быстро-быстро работая жвалами, выстригает из листика овал. Я хорошо вижу, как, задрав конец брюшка, пчелка ведет им по внутренней поверхности вырезки: это чтоб не нарушить размер. Быстро взводя затвор, щелкаю кадр за кадром.

Секунд через восемь работа закончена: овальчик вырезан, насекомое, держащее его всеми шестью лапками, падает вниз (а я едва успеваю нажать затвор), но тут же взмывает вверх и летит в сторону наших устройств, краснеющих за леском.

Здесь — Сергей, тоже с фотоаппаратом. Он навел его на концы бумажных трубок — великое множество их упаковано нами в круглые обоймы, которые вложены в большие треугольные укрытия. Здесь — гудение и толчея: сотни таких же пчелок то вылезают из трубок и уносятся вдаль, то затаскивают в них зеленые овальчики и кружки, то влезают в леток без листа, но с необычным грузом на брюшке: весь низ его облеплен желтой, белой, а то и лиловой цветочной пыльцой. Проверив что-то в глубине трубки, пчела выползает, разворачивается и снова исчезает в туннеле — уже брюшком вперед. Через четверть минуты низ брюшка чист, и неутомимая труженица снова уносится вдаль... Эти интереснейшие картины Сергей также едва успевает запечатлевать на фотопленке.

 

У Оли работа сегодня потруднее. Нужно хорошо отснять моменты работы пчел-листорезов на цветках люцерны, когда они собирают на них пыльцу — корм для своих личинок. Пчелка на каждом цветке задерживается лишь какие-то секунды: сядет, подастся вперед (а ты успей поймать ее в кадр, навести резкость, установить диафрагму!), и тут вдруг происходит нечто вроде взрыва: цветочек, как-то резко извернувшись и изменив форму, выстреливает маленьким облачком пыльцы: пчеле, однако ж, это явно правится, и она летит к другой люцерновой кисти с еще нетронутыми цветками...

Пчелки этого вида называются по-латыни Мегахиле ротундата, приходясь отдаленными родственниками медоносной пчеле. Вообще семейство мегахилид большое: тут и пчелы-листорезы множества видов, пчелы-шерстобиты, пчелы-смолевщицы... Есть мегахилы очень крупные: однажды мы «воспитали» большую колонию почти двухсантиметровых пчел-листорезов вида Мегахиле бомбицина специально для наблюдения их поведения во время солнечного затмения 1981 года — это небесное событие их так потрясло, что они его помнили по меньшей мере сутки. Гнездились они у нас в чурбачках, вдоль которых были насверлены сотни туннелей 9-миллиметровой ширины, «пчелоград» этот занимал всю южную стенку полевого домика в микрозаказнике под Новосибирском.

Вообще мегахилы занимают для гнезд готовые полости такого диаметра, какой нужен для данного их вида. В природе это — ходы жуков-древогрызов, норки дождевых червей, полые стебли растений (есть в Сибири вид мегахил, гнездящихся на огородах внутри цветоносных стеблей лука!). Найдя подходящую полость, самка мегахилы делает в дальнем ее конце ячейку из нескольких овальных кусочков листьев, вырезанных ею из различных растений, доставленных в гнездо и склеенных. Получается дивно сработанный зеленый упругий стаканчик. Затем летит к цветкам, богатым пыльцой — сложноцветным, крупным бобовым — загружает цветнем специальную «широкозахватную» щетку, закрывающую весь низ брюшка (вспомним, медоносные пчелы и шмели носят пыльцу только на «корзиночках» задних ног). В зеленой ячейке мегахила быстро освобождается от пряного груза, летит за следующей порцией, и через час-другой ячейка заполнена душистым цветнем.

 

Тогда пчела откладывает на поверхность этого медвяного «хлебца» яйцо и вновь улетает к тому растению, где резала зеленые «блоки». Но выстригает уже не овал, а круг, как раз по горловине зеленого стаканчика. Он входит сюда как влитый; пчелка поддавливает его головой, чтобы диск слегка прогнулся, тщательно приминает края и летит за следующим. Плотнейшая вогнутая крышка из нескольких кружков, наглухо закрывая ячейку, служит основанием для выпуклого донышка следующей зеленой колыбели... Строительство гнезда в трубке в зависимости от ее длины, наличия растений-пыльценосов, погоды занимает несколько дней; завершается оно устройством многослойной, иногда в несколько десятков круглых дисков, зеленой же «пробки», наглухо закрывающей леток.

К концу лета родительницы гибнут, зато вышедшие из яиц личинки поедают медвяные хлебцы, ткут овальные шелковые коконы, и превращаются в куколок — будущих молодых пчел, которые повторяют все это на следующий год.

Почему мы сейчас работаем здесь с мегахилками этого столь некрупного вида — чуть больше комнатной мухи? А вот почему. Они охотно посещают (если поблизости нет других растений) цветки люцерны, которая очень нужна и как питательный высокобелковый корм скоту, и как естественное удобрение: корни ее богаты азотом. Но для новых посевов люцерны не хватает семян, они очень и очень дороги; причина этому одна: люцерна — столь энтомофильное («насекомолюбивое») растение, что без насекомых-опылителей семян и не даст вовсе; количество же опылителей в природе катастрофически быстро снизилось под натиском хозяйственной (а, может быть, — точнее — безхозяйственной?) нашей деятельности, и природа не в состоянии обеспечить ими все растущие тысячегектарные площади семенных посевов люцерны.

Для медоносной же пчелы — вроде бы универсального опылителя полей и садов — цветочек люцерны, похожий на безобидный горошек, хранит весьма неприятный сюрприз. Неопытная молодая пчела, впервые пытаясь достать нектар из его глубины, раздвигает лепестки, не подозревая, что как будто безопасная тычиночная колонка, спрятанная в «лодочке» цветка, сейчас неожиданно соскочит со специальных защелок и со страшной силой, снизу, ударит своим концом ничего не подозревающую бедолагу в подбородок, да так, что та, перекувыркнувшись в воздухе несколько раз, будет отброшена далеко от цветка.

 

Говоря «со страшной силой» — я не преувеличиваю. Ученые измерили тургор — давление сока внутри напряженной тычиночной колонки люцерны — и он оказался равным 28–32 атмосферам. Для сравнения: автомобильная шина накачивается до 2,5–3 атмосфер, то есть в 10 раз слабее люцерновой колонки. Или же такое: чтобы испытать давление в «одну люцерновую силу», нужно опуститься в воду на триста метров! А если осторожно сорвать молодой цветочек люцерны, взять его пальцами за чашечку, а другой рукой ввести в глубь его былинку или проволочку — произойдет вскрытие цветка, ощутимо вздрогнут пальцы держащей его руки, выгнувшаяся колонка вмиг сильно изменит форму цветочка, а если это делать против солнца на темном фоне, то вспыхнет желтое облачко пыльцы — словно выстрелила маленькая пушечка.

После такого не всякую медоносную пчелу заманишь на люцерну. Правда, те из них, кто похитрее, изловчаются достать нектар из щели сбоку лепестков, не вскрывая цветок. Но опыления его, то есть оплодотворения, при этом не происходит: через несколько дней он вянет и опадает пустоцветом, не произведя ни единого зернышка, хотя и отдав исхитрившимся пчелам весь свой нектар.

А вот мегахилам нектар ни к чему. Им нужна пыльца — на корм личинкам. Мегахила смело, «грудью», вторгается в недра люцернового цветка, по-хозяйски в нужном порядке раздвигая детали сложного «биологического замка» люцернового цветочка. И происходит чудо. Тычиночная колонка высвобождается из лодочки, но не ударяет насекомое, а быстро, аккуратно, но с силой «проезжает» по всему низу мегахильного тела; влажное рыльце пестика, находящееся между тычинками, но при освобождении колонки продвигающееся впереди их, счищает с тела пчелы те пыльцовые зерна, которые налипли на нее раньше на другом кусте люцерны.

Тычинки же вскрытого цветка отдают свою пыльцу брюшной щетке мегахилы, которая проделывает всю эту работу с видимым удовольствием и тщательностью. Труженица улетела на другой куст люцерны, а изогнувшаяся теперь колонка с силой прижалась к самому большому лепестку цветка — парусу, отогнув его назад, и в крохотной влажной камере, образовавшейся между парусом и вогнутым рыльцем пестика, уже начался следующий процесс оплодотворения — рост пыльцевых зерен.

За короткое время они прорастают до самого основания колонки, где их в специальном нежном футляре, наподобие сосисочной шкурки, уже ждут семяпочки: круглые зеленые зачатки зёрен. Перекрестное опыление произведено, зернышки начинают быстро наливаться, вскоре делаясь похожими на мельчайшие фасолинки. К осени они совсем созреют, скошенную люцерну обмолотят, и посевной материал — семена, похожие на мелкий золотой песок, — готов.

«Стреляющий» люцерновый цветок разового действия — это ли не чудо эволюции?

Основные же опылители люцерны — несколько видов гнездящихся в земле диких одиночных пчел, наши старые знакомые — шмели, ну а теперь вот — мегахилы. И почему люцерна не доверила опыление своих цветков медоносным пчелам, коварно их «нокаутируя», — еще одна из множества загадок эволюции, миллионы лет подгонявшей люцерновый хитрый цветочек к пчелам лишь определенных видов, а пчел этих, с их «щетками», повадками, гнездами — к люцерне...

 

Разведение люцерновых пчел-листорезов вида Мегахиле ротундата начато в нашей стране совсем недавно. Вообще с ней получилась очень интересная история, противоположная той, когда безобидное животное, завезенное в другую страну, становилось там вредителем (кролики в Австралии, колорадский жук в Европе). Этот вид листорезов обитает в Евразии, в том числе в нашей стране, ничем не выделяясь среди сестер по семейству. В тридцатые годы, будучи случайно завезенной в Америку с какими-то товарами, наша пчелка неожиданно быстро там размножилась, заселяя дырочки, щели, замочные скважины... Фермеры, обнаружив, что она отлично опыляет люцерну, предложили ей в качестве «квартир» поначалу пучки... соломок для коктейля. Сплошное их заселение — новая полезнейшая привычка, по-научному колониальность, — почему-то появилась у этого вида пчел только там, за океаном... Это заставило тамошних исследователей искать более технологическое решение «квартирного вопроса» для листорезов. Быстро родилась совершенно новая отрасль биоиндустрии с многомиллионным бюджетом. И сейчас мегахил разводят в деревянных или пенопластовых пластинах с желобками; сложенные они образуют гнездовые каналы, глубиной около дециметра, используются несколько лет. Именно такие «ульи» канадского типа применяют теперь на люцерновых пчелофермах, которые выстроены и работают в Краснодарском крае, Шушенском, Чечено-Ингушетии, Киргизии, Куйбышевской и Саратовской областях. И, конечно же, в Омской (совхоз «Коммунист») — в ней, если помните, впервые в Сибири успешно началось разведение диких насекомых-опылителей клевера и люцерны, велась широкая агроэкологическая пропаганда.

В общем же, произошло редкое в сельскохозяйственной биологии событие: потомки наших, евразийских мегахил, обретя за морями-океанами генетически стойкий инстинкт колониальности (раньше они избегали селиться «кучно»), вернулись на свою прародину полезнейшими труженицами.

И все-таки мы под Новосибирском, испробовав канадскую технологию и убедившись на деле в том, что, в общем-то, она дорога, громоздка, ненадежна, требует строительства специальных цехов, сотен кубов леса для желобчатых дощечек, используемых от силы два-три года (коробятся, трескаются), пошли по другому пути, который, дав отличные результаты, оказался доступным не только энтомологам и агрономам, но просто любителям природы и юннатам. Тем более что развитие мегахил, их поведение, устройство гнезд, работа на цветках — все это хорошо наблюдается и настолько своеобразно, что лучшего курса экологического воспитания и не придумаешь.

Вы спросите еще: а как эти пчелки насчет ужалений? Спешу успокоить: это в семье медоносных пчел защитницы гнезда — рабочие особи — не жалеют своей жизни, чтобы прогнать врага, оставляя в его теле зазубренные жала с мешочком для яда и некоторыми внутренностями. Основоположница рода — «царица» (самка) — глубоко в улье, наружу не вылетает. А мегахилы, живущие не семьей, а поодиночке, такой «роскоши» допустить не могут: у них нет грех каст, как у медоносной (царица, рабочие, трутни), лишь две: самки и самцы. Каждая самочка, строя гнездо, должна беречь себя ради продолжения потомства. Потому жало применяют они в крайнем-прекрайнем случае — лишь будучи схваченными. Да и жальце у них тонкое, гладкое, без зубцов и яда. Работа в мегахильем рое совершенно безопасна, следует лишь либо раздеться до пояса, либо не заправлять рубашку в брюки, чтобы попавшая за шиворот пчелка, перепугавшись, не уколола бы вас, а выпала наружу.

Описывать в тонкостях нашу «новосибирскую» технологию разведения мегахил не буду — интересующихся отошлю к литературе, которую упомяну ниже. И все же — несколько слов о самых интересных особенностях нашей работы.

 

Как видите из рисунка, наши «ульи» — круглые: это тугие пучки бумажных трубок, — склеенных лишь в двух точках — длиной около двадцати сантиметров и внутренним диаметром пять-шесть миллиметров — мегахилы этого вида гнездятся в каналах только такого диаметра. Сзади улей сплошь заклеен, а спереди трубки выступают на разную длину, что очень облегчает мегахилам ориентировку, экономит их силы и время: самке проще и быстрее сделать одно длинное гнездо, чем два-три коротких. Очень помогают ориентировке и... газетные шрифты (это лишь одно из преимуществ старых газет, используемых нами для гнездовий). Наблюдаешь, и кажется, что в поисках своего летка прилетевшая с листиком пчела читает буквы... Впрочем, почему «кажется?» Это ведь так и есть!

Для этой же цели наши укрытия с ульями были выкрашены в яркие цвета: и пчелкам видно издалека, и поле с питомником стало красивее.

Мало того, что мегахильи жилища нашей конструкции оказались намного легче и удобнее канадских. У них обнаружилось еще одно, совсем уж неожиданное преимущество — защитное физическое поле, резко усиливающееся по мере строительства ячеек крылатыми труженицами. Об этой своей находке, несомненно, самой замечательной из тех, которыми одарили меня мои друзья-насекомые — следующая глава «Секрет пчелиного гнезда».

Так вот, это силовое поле отпугивает мелких паразитов от улья — а у листорезов их множество, начиная от наших знакомцев-мелиттобий, ос-блестянок, разных наездников, кончая «пчелами-кукушками» нескольких видов и даже кой-какими жуками; из-за нахлебников этих размножаемость пчел-листорезов на многих пчелофермах, устроенных по канадскому образцу, резко упала. Размножаемость же в нашем пчелограде увеличилась, так как на самих пчел это поле действует стимулирующе, ободряюще: они здесь куда шустрее и активней, а постройку гнезд, и следовательно, опыление растений завершают на две-три недели раньше, чем в желобчатых ульях, где эти поля едва выражены. Благодаря новинке почти все наши трубки — 94% — были запечатаны мегахилами уже к началу августа, в то время как рядом, у «канадских пластин», мегахилки копались почти до сентября.

До середины лета мы хранили коконы в холодильниках (хотя куколки неплохо перезимовывали и на улице под снегом), затем помещали в очень жаркую комнату с тридцатью пятью градусами тепла и высокой влажностью — почти баня... А когда в этом «инкубаторе» начали выходить взрослые пчелы — переносили коконы в коробки, находившиеся в пчелопитомнике в укрытиях перед ульями. Чтобы коконы не пересохли — регулярно их поливали, благодаря чему все наши питомцы вылуплялись крупными и жизнедеятельными, да вдобавок работающими в довольно прохладную погоду — а в Сибири это качество очень ценно. В жаркие же дни у наших разноцветных укрытий вились, жужжали, мельтешили веселые рои мегахил, доставляющих в гнезда пыльцу, кусочки листьев. Картина, радующая и глаз натуралиста, и его слух: здесь стоит слитный, своеобразный — этакого высокого тона — ни с чем другим не сравнимый звон...

Еще одно существенное отличие нашей зоотехнии. Оказалось, что первый год мегахил можно не только не «кормить» люцерной, но, более того — не следует этого делать вовсе! Они ведь предпочитают сложноцветные, а если бобовые, то с более крупными, чем у люцерны, цветками. Наш пчелопитомник — вспомните начало главы — примыкал к двум полям: люцерны и эспарцета. Так «люцерновые» пчелы-листорезы (а за ними утвердилось у нас именно такое название) почти все работали на розовом эспарцетовом море, наполняя не люцерновой, а эспарцетовой пыльцой свои зеленые домики. А пуще всего обожали отпетые сорняки — желтый (полевой) и фиолетовый осоты. «Осотовая добавка» была им явно желательна... Уж не засевать ли сорняком-осотом полевые делянки у пчелопитомников?

 

А что? Мало ли примеров, когда вчерашний сорняк — сегодня ценная культура? Например костер — теперь отличное кормовое растение, и выведено много его сортов. Сорняк-одуванчик в ряде европейских стран культивируется в виде столово-деликатесных сортов. А ершистую разлапистую злюку-щирицу ученые уже всерьез предлагают разводить и как кормовую, и как зерновую культуру, правда, пока стыдливо называя ее в газетах латинским именем — амарант. Чем же «хуже» осот, способный дать полноценный пыльцевой корм миллионам наших друзей-мегахил? Важно лишь скашивать его до того, как созреют семена, снабженные пушистыми летучками — «аэростатами», — чтобы они не улетели на поля других культур.

 

Плодились наши пчелы-листорезы отменно: каждый прошлогодний кокон дал пять-шесть новых. В то время как по стране в целом размножаемость мегахил была отрицательной: на десять прошлогодних коконов — лишь девять коконов следующего года, и потому приходилось их ежегодно закупать за границей за большие деньги. Но стоило отойти от заморской технологии, правда, немного усложнив ее питомником первичного размножения, но зато смело упростив и удешевив во всем остальном, — как благодарная Природа тут же одарила нас небывалыми результатами. Вероятно, нужно уметь ладить с насекомыми, любить их с детства, даже жалеть, знать их повадки, язык, понимать их «с полуслова»...

Например, вот лишь одно из множества условий, которые поставили нам сами листорезы — трудноватое, но совершенно оригинальное. Не только вблизи укрытий, но и вообще в радиусе видимости не должно быть никаких человечьих построек — домов, ферм, сараев и тому подобного. Иначе многие молодые самки, как ни жаль, улетают туда, и если даже не находили там нужные полости для гнезд, тем не менее попусту убивали там дни и недели своего короткого — с месяц — века, тщетно разыскивая «квартиры». Если же находили какие подходящие щели — усиленно гнездились в них; но нам с этого что было проку? Собрать все те коконы — а это было в предшествующие пчелопитомнику годы — мы ведь не могли... Именно поэтому из пчелопитомника не было видно даже будочки — вокруг лишь поля, да колки, да дороги — а такое место под Новосибирском было найти ой как трудно: это ведь не Исилькуль с его безбрежными и почти безлюдными окрестностями. Кстати, о дорогах. Вспоминается: кто-нибудь из начальства, желая посмотреть, чем это мы тут занимаемся в рабочее время, останавливает машину на дороге в полусотне метров — ближе не подъехать, — как через несколько минут его автомобиль «атакуют» наши мегахилки: скорехонько обследуют капот, колеса, днище кузова; другие, влетев внутрь, спешно ищут дырочки в сиденьях, приборном щитке, рукавах, обуви, за шиворотом у шофера...

Ну хорошо — на эспарцете, осоте ли, иль еще на чем, выплодили мы много мегахил; а что же с главным — с люцерной? Да очень просто. Избыток мегахильего потомства — а счет шел уже на десятки тысяч коконов — можно использовать в точно таких же укрытиях и ульях, на люцерне, урожай семян которой прибавлялся по сравнению с соседними полями до пяти с половиной граммов на квадратный метр. При цене пятнадцать рублей за килограмм семян люцерны это составит более восьми копеек дополнительной прибыли с этого же метра, а на гектар — более восьми тысяч рублей. Или, иначе: стоящий на ровном поле человек видит поле это вокруг на пять километров — так вот такой «пятачок» с помощью мегахил даст дополнительной прибыли — сколько бы вы думали?

Миллион рублей!!!

Впечатляет, а?

И не правда ли, тут есть над чем поразмыслить не только любителям природы?

Тем же, кто хочет прочесть о мегахилах подробнее, рекомендую книжку Ю.А. Песенко «Люцерновая пчела-листорез и ее разведение для опыления люцерны», Ленинград, «Наука», 1982 г. А о новой интенсивной технологии разведения мегахил и физических полях гнездовий — статьи в журналах: «Пчеловодство», 1984, № 12; 1986, № 6; «Сибирский вестник сельскохозяйственной науки», 1984, № 3, 1986, № 4.

Вообще же мегахилы дали нам столько материала, большей частью никому не известного, что получилась бы толстая увлекательная книга об одомашнивании еще одного вида насекомых — со множеством иллюстраций, и рисованных, и фото: недаром мы в те счастливейшие дни нашей жизни то едва успевали щелкать затворами фотоаппаратов, то часами на жаре терпеливо ждали момент для редкого, но нужного кадра. Именно там мы научились фотографировать живых насекомых в природе.

Нет, что ни говорите, эти серые крошки — дальние родственницы медоносной домашней пчелы — стоят того, чтобы посвятить им если не всю жизнь, то хотя бы несколько лет.

Не удержусь: еще совсем немножечко цифр. Один закупаемый за рубежом кокон обходится нам около трех копеек, а то и пятак. Даже маленький любительский или школьный пчелопитомник может ежегодно давать десять-двадцать тысяч избыточных коконов, и если сдавать их на люцерновую пчелоферму, то группа из трех-четырех юннатов заработает для кабинета биологии школы и живого ее уголка с полтысячи рублей за сезон. А сами ребята замечательно отдохнут, загорят, получат ценнейшие навыки и знания.

Читатель спросит: ну а как сложилась дальнейшая судьба потомков тех, гребенниковских, мегахил? Плохо. Злые люди, воспользовавшись короткой нашей отлучкой, варварски разгромили все пчелиные домики, со знанием дела вырвали и истоптали заселенные ими трубки... И все это сразу после показа пчелопитомника в передаче ЦТ «В мире животных». К нам летом восемьдесят четвертого года специально приезжала киногруппа во главе с В.М. Песковым. Вскоре была снесена оградка самого дорогого нам детища, оставшиеся коконы — сожжены, научная тема по мегахилам — закрыта.

 

А ведь Оле и Сергею мегахилы приоткрыли дверь в совершенно новый, неведомый мир, полный вдохновения и радости, мир наиболее слитного, цельного общения человека с Природой, да и серьезных научных надежд: размножаемость листорезов по нашей новой биотехнологии была самой высокой в СССР. Обидно мне — и за поруганный кусочек природы, и за своих ребят, и за десятки тысяч загубленных магахильих детей — сожженных куколок. В Новосибирской области теперь никто ими не занимается.

А там, где гуляли-перекатывались упругие розовые волны эспарцетового океана и пестрели до горизонта душистые соцветия люцерны, усеянные насекомыми-опылителями, сейчас — картошка...

Но я, в общем-то, оптимист: хочу надеяться, очень хочу, что юные читатели этой книги, повзрослев, будут лучше нас, умнее, человечней по отношению друг к другу.

А к Матери-Природе — рачительней.

И — главное — милосердней.

...И все же, как видно, впрямь не бывает худа без добра: со всех концов нашей огромной страны к нам (Краснообск, Новосибирской области, Сибирский НИИ земледелия) продолжают поступать просьбы выслать наши «Рекомендации по упрощенному разведению мегахил» — из колхозов, совхозов, агропромов, институтов, техникумов.

И что меня особенно радует и обнадеживает — из многих школ страны.