И характере взаимоотношений Руси и Орды в XIII в.

1. Греков И. Б. О характере ордыно-русских отношений второй половины XIII - нач. XIV в. // Древности славян и Руси. М. 1988. С. 125 – 133.

2. Котышев Д. М. Ордынское иго как фактор политического развития русского государства XIV – XVI вв. // Проблемы социально-политической и этнической истории России XIV – XX вв. Челябинск. 1995. С. 6 – 14.

3. Крадин Н. Н. Общественный строй кочевников: дискуссии и проблемы. // Вопросы истории 2001. № 4. С. 21 – 32.

4. Кривошеев Ю. В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси. XII – XIV вв. СПб. 1999.

5. Кучкин В. А. Монголо-татарское иго в освещении древнерусских книжников (XIII – первая четверть XIV в.). // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. X – нач. ХХ в. М. 1990. С. 15 – 69.

6. Соловьев К. А. Легитимация государственной власти на Руси в период становления ордынского ига. Сер. XIII – I четв. XIV вв. // Власть и общество в истории России. М., 1999.

7. Трепавлов В. В. Государственный строй монгольской империи. XIII в. М. 1993.

8. Халиков А. Х. Монголы, татары, Золотая орда и Булгария. Казань. 1994.

9. Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие. Алма-Ата. 1992.

10. Федоров-Давыдов Г. А. Общественный строй Золотой Орды. М. 1973.

11. Черепнин Л. В. Монголо-татары на Руси. // Татаро-монголы в Азии и Европе. М. 1977. С. 186 – 209.

[1] Шлецер Г. Изображение российской истории. С. 13.

[2] Ломоносов М. В. Краткий Российский летописец. // Полн. собр. соч. Т. 6. М.-Л. 1952. С. 308, 310-311.

[3] Щербатов М. М. История Российская от древнейших времен. Т. 3. СПб. 1774. С. 32 и 57. Болтин И.Н. Примечания на «Историю» Г. Леклерка. Т. 2. Б. м. 1788. С. 16.

[4] Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 4. М. 1992. С 22.

[5] Погодин М. П. Краткое начертание русской истории. М. 1938. С. 21.

[6] Устрялов Н. Г. Русская история. Т. 1. С. 118.

[7] Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. М. 1993. С. 138.

[8] Багалей Д. И. Русская история. Т. 1. М. 1914. С. 376.

[9] Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. // Избр. произв. в 4 кн. Кн. 1. М. 1966. С. 177.

[10] Греков Б. Д. Татарское нашествие. // Исторический журнал. 1937. № 6. С. 57 и 60.

[11] Насонов Н. А. Монголы и Русь. М.-Л. 1940 С. 22 и 90-91.

[12] Черепнин Л. В. Монголо-татары на Руси в XIII в. // Татаро-монголы в Азии и Европе. М. 1977. С. 198.

[13] Греков И. Б. О характере ордыно-русских отношений второй половины XIII - нач. XIV в. // Древности славян и Руси. М. 1988. С. 126.

и характере взаимоотношений Руси и Орды в XIII в.

 

Вторжение монгольских войск в русские земли, предпринятое в конце 30-х гг. XIII в., привело к утверждению в следующем десятилетии, так называемого «татарского (ордынского) ига», то есть подчинения значительной части Руси власти Орды. В зависимости от понимания и оценки проходивших в то время политических процессов, понятие «иго» трактовалось по разному: от формальных, почти не ощутимых форм подчинения, до полного рабства. При этом сам факт вторжения Батыя и разорения русских земель до второй половины ХХ века сомнению не подвергался, обсуждалось лишь, то каким было влияние этого Батыева нашествия и установившейся затем власти Орды на развитие русских земель.

В исторических сочинениях XVIII в. взаимоотношения властных структур Руси и Орды чаще всего трактовалось как утрата русскими князьями права на самостоятельное управление и переход этого права к Орде. Г. Шлецер однозначно указывал на замену власти русских князей новой - ордынской.[1] М. В. Ломоносов писал о том, что русские князья «принимали» власть от ханов, «выпрашивали» ее и «получали».[2] М. М. Щербатов обозначил отношение русских князей к Орде термином «подданство», которое требовалось «изъявлять» для получения «позволения» владеть своим княжеством, а И. Н. Болтин использовал выражение «рабство».[3] Такова же была позиция Н. М. Карамзина, обладавшего удивительным даром отражать давно прошедшие события в своего рода «живых картинах», сочетающих твердую логику мысли и творческое воображение. Такой «живой картиной» стал тезис о полной передаче властных полномочий русских князей ордынскому хану «Так государи наши торжественно отреклись от прав народа независимого и склонили выю под иго варваров».[4]

Во второй четверти XIX в. М. П. Погодин выдвинул концепцию, согласно которой ордынская власть на Руси, установленная после Батыева вторжения, постепенно, но неуклонно уменьшалась. Сначала существовала единая власть «великих ханов», которые «препоручали русские княжения своим наместникам», а те в свою очередь посылали на Русь чиновников и баскаков. Затем властью над Русью обладали ханы волжской Орды, которые «вообще не принимали никакого участия во внутренних делах русских», довольствуясь получением дани и формальными изъявлениями покорности.[5] С. М. Соловьев, определявший взаимоотношения Руси и Орды тем же термином, что и Погодин – подданство – довел теорию двух параллельно существующих властей до логического предела (см. п. IV).

Абсолютно иного мнения о роли и месте Орды в системе властных отношений Древней Руси, а, главное, о ее влиянии на процесс и характер легитимации власти, придерживались К. Д. Кавелин и Н. Г. Устрялов. Последний, подробно обозначив «главнейшие черты рабства», в которое попала Северо-Восточная Русь, отметил безусловное право ханов отменять и изменять любые традиции, существовавшие на Руси до прихода монголов и, тем самым, присвоил ханам власть столь же абсолютную, каковой, по его мнению, в предыдущую эпоху, пользовались удельные князья.[6]

Среди исследователей второй половины XIX и начала X вв., наиболее распространены были взгляды С. М. Соловьева. Как правило, они описывали властное присутствие Орды, как явление, исключительно формальное и не оказавшее сколько-нибудь серьезного влияния на развитие русской государственности, в третьих, неуклонно сокращающееся в своем объеме и влиянии. Так считали А. Д. Градовский и В. О. Ключевский (с определенными оговорками), а С. Ф. Платонов, отмечал, что «... мы можем дальше рассматривать внутреннюю жизнь русского общества XIII в., не обращая внимания на факт татарского ига».[7] С другой стороны Н. А. Костомаров, Д. И. Багалей в наиболее чистой форме воспроизвели точку зрения Н. М. Карамзина: «Великокняжеская власть получает теперь новый характер: великий князь является представителем в русской земле самого хана, а власть хана над его подданными народами отличалась неограниченным характером».[8] В то же время, в трудах М. С. Грушевского, появляется новая для отечественной исторической науки точка зрения не только на иго, но и на само Батыево нашествие, как на рядовое явление в отношениях Руси и кочевых народов, смысл которого в исторической литературе искажен, а значение преувеличено.

В трудах историков и философов сформировавшейся в 1920-е гг., в эмиграции, школы «евразийства», установление власти Орды на Руси характеризовалось как явление прогрессивное, заложившее основы российской государственности и способствовавшее формированию уникальных черт русского народа (см. мнение Н. С. Трубецкого). В советской же историографии 1920 - 1930-х гг. вопрос об отношениях Руси и Орды не занимал столь важного места, как в построениях евразийцев, а был лишь одним из огромного ряда положений предшествующего периода, подлежавших своего рода «проверке» на соответствие основополагающим постулатам формирующейся марксистской исторической науки. В этой связи М. Н. Покровский ограничился тем, что лишь подчеркнул эксплуататорский характер даннических отношений, установившихся в результате Батыева нашествия, в равной степени выгодных и русским князьям и монгольским ханам.[9]

Этой позиции Б. Д. Греков противопоставил совсем иное понимание характера властных взаимоотношений Руси и Орды. Заглавный его тезис формулируется предельно категорично: «Сами завоеватели не включали непосредственно в состав улуса Джучи русских земель. Русские княжества они рассматривали как государства хотя и зависимые, обязанные платить дань, но имеющие свою собственную власть. (...) Русь и Золотая Орда не слились в один политический организм».[10] Выдающееся место в разработке данной темы, принадлежит А. Н. Насонову и его книге «Монголы и Русь». Прежде всего, Насонов установил хронологический рубеж, начиная с которого можно было бы говорить об установлении собственно ордынской власти в русских землях – 1257 г., начало переписи ордынскими «численниками» всего подвластного русского населения.[11] Главным же в его концепции отношений Руси и Орды стало положение о двух параллельно существующих формах власти (русских князей и ордынских баскаков) с отчетливым разграничением компетенции и непересекающимися функциями.

Во II половине XX в своего рода «базовой» теоретической конструкцией в освещении русско-ордынских властных отношений стала точка зрения Б. Д. Грекова (в интерпретации Л. В. Черепнина, И. Б. Грекова, В. В. Каргалова), для которой наиболее существенны два положения. Первое: монголам не удалось навязать Руси собственного государственного устройства, «политические порядки» существовавшие в русских землях не были сломлены,[12] и более того, завоеватели «вынуждены были с ними считаться и даже к ним приспосабливаться».[13] Второе: у баскаков не было самостоятельных управленческих функций, а только лишь контрольные. Ниже приводятся фрагменты из работ, как отвечающих «магистральному» развитию взглядов исторической науки, так и альтернативных им.