Детерминанты вины

Эйбл-Эйбесфельдт (Eibl-Eibesfeldt, 1971) доказал, что развитие этических норм имеет под собой биологическую основу, и в полном соответствии с теорией дифференциальных эмоций предположил, что связанное с этическими нормами развитие чувства ответственности и вины также имеет генетическую основу. Осьюбел (Ausubel, 1955) не указывал прямо на.биогенетический механизм вины, однако утверждал, что эта, по сути своей очень человеческая, эмоция лежит в основе развития и упрочения социальных норм и потому с неизбежностью представлена во всех культурах, при минимально благоприятствующих тому условиях. Он выдвинул три психологические предпосылки развития эмоции вины: 1) принятие общих моральных ценностей;

2) интернализация этих ценностей;

3) способность к самокритике, развитая настолько, чтобы воспринимать противоречия между реальным-поведением и ин-тернализированными ценностями.

Кроме того, Осьюбел (Ausubel, 1955) предполагал существование некоторых общекультурных механизмов усвоения вины и обусловленного виной поведения. В корнях этой общности лежат:

1) базовые аспекты взаимоотношений между родителями и ребенком;

2) минимум навыков социализации ребенка, предполагаемый в каждой культуре;

3) определенная последовательность этапов когнитивного и социального развития. Осьюбел отмечал, что в роли одной из самых существенных предпосылок развития совести и эмоции вины можно рассматривать мощное желание родителей и всего общества в целом воспитать у подрастающего поколения чувство ответственности.

Детерминанты вины более очевидны, чем детерминанты любой другой отрицательной эмоции. Основанием для переживания вины является «неправильный» поступок. Результатом поступка, вступившего в противоречие с моральными, этическими или религиозными нормами, будет переживание вины. Обычно эмоция вины напрямую связана с осознанием факта проступка или предательства собственных взглядов и убеждений. Кроме того, переживание вины может быть связано с безответственным поступком. Пытаясь определить детерминанты эмоции вины, как и любой другой эмоции, мы поневоле сталкиваемся с неопределенностью. Вина связана с поведением, отличающимся крайним разнообразим моральных, этических и •религиозных норм, и потому причины для переживания вины могут быть очень разными у разных людей, у представителей различных народов и различных культур. Некоторые люди испытывают вину, вкушая мясную пищу в пятницу, другие — в любой день недели, а третьи никогда и ни при каких обстоятельствах не испытывают вину, связанную с пищей. Некоторые люди винят себя за леность, за то, что они не соответствуют стандартам, которые установили для себя они сами, или их родители, или референтная группа (ближайшее социальное окружение), а другие чувствуют вину из-за чрезмерной увлеченности работой, которая мешает им исполнять семейные и дружеские обязанности.

Неверный поступок может вызвать и стыд, но в том случае, когда поступок осознается неверным не вообще, а только в связи с чувством поражения, несостоятельности, неуместности. Если человек, нарушивший моральные, этические или религиозные нормы, испытывает стыд, то, скорее всего, потому, что ему не удалось скрыть свой проступок. Стыд в данном случае нужно рассматривать как результат повышенного самосознания, вызванного разоблачением неверного поступка.

Причиной для переживания стыда, в отличие от переживания вины, могут стать такие поступки индивида, которые не вступают в противоречие с моральными, этическими или религиозными нормами. Такую разновидность стыда Осьюбел (Ausu-bel, 1955) назвал «неморальным стыдом». Предпосылкой для «морального стыда», по мнению Осьюбела, является осуждение вашего поступка другими людьми с позиций нравственности, причем не обязательно, чтобы вы разделяли мнение окружающих о предосудительности вашего поступка. Кроме того, порой достаточно просто представить себе, как оценят ваш поступок другие люди, чтобы вы испытали приступ морального стыда. Осьюбел придерживается мнения, что в основе стыда лежит осуждение, идущее извне, либо реальное, либо воображаемое. В противоположность стыду, вина не зависит от реального или предполагаемого отношения окружающих к проступку, переживание вины сопровождается самоосуждением, снижением самооценки, раскаянием и, по мнению Осьюбела, особой разновидностью морального стыда.

Нужно отметить, что эмоция вины не зависит от убеждений человека и от степени его согласия с формальными или очевидными нормами морали, этики или религии. Нормы могут восприниматься безотчетно, а согласие или несогласие с ними может формироваться на интуитивном уровне. Практически каждый человек, строя свое межличностное и социальное поведение, руководствуется неким личным этическим кодексом, но очень немногие люди в состоянии постоянно осознавать его структуру, сложную иерархию и взаимосвязь отдельных принципов.

Вина возникает в ситуациях, связанных с чувством ответственности. Существует тесная связь между чувством ответственности и порогом эмоции вины. Поводом для'стыда, как правило, становятся действия окружающих людей, для вины, напротив, — собственные действия человека или неспособность к действиям. Следует подчеркнуть, что причиной для переживания вины с равной легкостью и с равной вероятностью может стать как действие, так и бездействие — то есть как имевшие место чувство, мысль или поступок, противоречащие этическим нормам, так и чувство, мысль или поступок, отсутствовавшие в определенное время и в определенной ситуации, в которой они были уместны и желательны.

Эмоция вины, как и любая другая эмоция, одинаково понятна любому человеку, и все-таки причины для ее переживания и последствия, к которым приводит это переживание, у разных людей и в разных культурах очень отличаются друг от друга. Однако нельзя обойти вниманием некоторые сферы жизнедеятельности человека, в которых практически любая культура устанавливает жесткую взаимосвязь между проступком и виной. Практически обязательную силу у любого народа и в любой культуре имеют запреты, связанные с сексуальными отношениями (например, табу на кровосмешение); нарушение этих запретов жестко влечет за собой обвинение. Те же последствия имеет убийство, особенно неприемлемо убийство родственника или члена группы. Моральные и этические нормы любой культуры не ограничиваются осуждением крайних форм правонарушений, все они каким-либо образом определяют общие стандарты сексуального и агрессивного поведения. Эти наблюдения могут объяснить тесную связь эмоции вины с чувствами, мыслями и поступками сексуального и агрессивного характера.

Попросту говоря, главной причиной вины является проступок. Мы можем определить проступок как аморальное деяние, как нарушение внутреннего стандарта, или как предательство. Хотя каждое из этих определений привносит свой нюанс в понимание сущности проступка, понятно, что мы говорим об одном и том же.

То, что одному человеку кажется грехом, другой воспримет как невинное развлечение. Есть люди, которые сочтут за грех съесть гамбургер в «Макдональдсе», поскольку их религия требует от них следовать специальной диете или есть специально приготовленную пищу. Для одних тяжким грехом будет употребление алкоголя, для других — современные танцы и так далее и тому подобное. Главное, что объединяет эти столь разные по форме поступки — это ощущение совершаемого греха, которое является универсальным активатором эмоции вины. Грехом, как правило, считается причинение нравственного или физического вреда живому существу, хотя понимание греха во многом определяется религией, воспитанием и культурой.

Несмотря на то что основной причиной вины является проступок, человек может чувствовать себя виноватым даже в тех случаях, когда на самом деле он не совершил никакого проступка или не имел возможности поступить иначе. Свидетельством тому служит рассказ Джейн. Девушка чувствовала себя виноватой в разводе родителей. Однажды, приехав домой на каникулы, она обнаружила, что у нее пропали все вещи.

Я не могла поверить в случившееся, у меня не укладывалось в голове, что мои родители теперь живут порознь. Вещи, которых я не нашла дома, оказались в другом месте — в той квартире, куда переехала моя мать. Я страшно рассердилась на мать за то, что она вывезла все из дома, и огорчилась за отца, который остался^овсем один. У меня было ощущение, что они пренебрегли мною, ведь они даже не посчитали нужным спросить моего мнения. Я разрывалась надвое, я понимала, что теперь мне придется ночевать то в одном, то в другом доме, и это рождало у меня чувство нестабильности. Я не знала теперь, где мой дом, где мое место. Было бы вполне естественно, если бы я жила с матерью, но я чувствовала себя виноватой перед отцом, я просто не могла оставить его одного. Но в конце концов мне пришлось смириться с мыслью о том, что отныне моим домом будет эта квартира.

Джейн чувствовала себя виноватой перед отцом, хотя посторонний человек вряд ли возложит на нее ответственность за одиночество отца. Ее вина была рождена преданностью отцу, чувством долга перед ним, которое заслуживает одобрения и похвалы. Она чувствовала себя виноватой, поскольку ей казалось, что она отказалась от отца, предала его. Однако мы не только не можем винить ее в разводе родителей, но и должны признать, что страдающей стороной здесь был не столько ее отец, сколько она сама. В каком-то смысле будет верно сказать, что девушка страдала чужой виной, той, которую, вероятно, испытывали ее родители. Джейн оказалась перед тяжелым выбором, она должна была решить, где теперь будет ее дом. Ее выбор в пользу матери вполне естественен и разумен, но он усугубил ее чувство вины перед отцом, чувство, которого девушка не заслужила.

Для возникновения чувства вины необходима «интернализация» определенных стандартов поведения. Это значит, что диктуемые обществом стандарты поведения переходят из разряда внешних в разряд внутренних норм. Сам человек становится источником и хранителем этих норм, он сам следит за их соблюдением. Он несет ответственность за свои поступки в первую очередь перед собой, и поэтому чувствует себя виноватым, если его поведение не соответствует усвоенным им нормам'.

Хотя вина Джейн и кажется безосновательной, она вполне закономерна. Джейн — хорошая дочь. Ценности, связанные с семейной жизнью, стали ее собственными ценностями, именно они определяли ее поведение по отношению к родителям. Развод родителей неизбежно разрушал сложившуюся модель ее дочернего поведения, вынуждал ее «встать на сторону» одного из родителей. Она не могла жить и с отцом и с матерью, не могла жить сразу в двух домах, в каждом из которых недоставало одного из родителей.

Стандарты поведения различны в разных культурах и даже семьях внутри одной и той же культуры. Кроме того, нормы многих типов поведения могут изменяться от поколения к поколению. Читая рассказ Сильвии, нетрудно понять, что ее стандарты сексуального поведения отличны от стандартов ее родителей; возможно, они отличны и от ваших стандартов. У девушки было много сексуальных контактов, и этот факт многими людьми рассматривается как нарушение нравственных или религиозных норм. Как мы увидим, ее поведение в конце концов вступило в противоречие с совестью и породило у нее сильное чувство вины. Однако это чувство вины было связано не столько с нарушением норм сексуального поведения, сколько с представлениями девушки о дружбе и преданности.

В седьмом и восьмом классах я подружилась с «распутными девицами» (конечно, они были «распутными» по мерке католической школы, то есть вполне нормальными). Одна из них, Мария, научила меня краситься, целоваться и показала мне, «чем занимаются мальчики с девочками». Она вела себя так, словно была мальчиком, и это коробило меня, потому что меня вполне устраивало, что она была девочкой. Я и сейчас бисексуальна. Моей лучшей подругой стала Изабель.

Во время летних каникул меня изнасиловал один парень. Ему было 19 лет, и я была едва знакома с ним. Я никому не рассказала о случившемся и даже не очень переживала по этому поводу, я тревожилась только оттого, что боялась забеременеть. Тогда я просто не сочла это насилием, гораздо позже, когда я стала работать в SOS (телефон доверия для жертв насилия, который действует в нашем в студенческом городке), я поняла, что это было насилие. После этого случая у меня были интимные отношения с другом нашей семьи (он был старше меня на восемь лет), я отбилась от рук и стала вести довольно беспорядочную сексуальную жизнь. Все мои мужчины были, как правило, старше меня. Я понимала, что не могу рассчитывать на любовь этих мужчин и на сколько-нибудь прочные отношения с ними, ведь мне было только 14 лет, неважно, что физически я была развита не по годам и мне часто давали все 20.

Я была уже на втором курсе колледжа, когда изнасиловали мою лучшую подругу Изабель. Как мне представляется сейчас, случившееся больше расстроило меня, чем саму Изабель. Мы с Изабель были так похожи, что порой не могли удержаться от ревности по поводу успехов друг друга. Мы обе хорошо рисовали, обе писали стихи и обе претендовали на исключительность.

Вскоре Изабель сошлась с одним парнем, они быстро сблизились. Однако спустя некоторое время я также стала встречаться с ним. До сих пор я до конца не понимаю, почему пошла на это. Я чувствовала себя злой, порочной и страшно виноватой перед Изабель. Даже сейчас, по прошествии многих лет я считаю, что это был самый дурной, самый глупый поступок в моей жизни. Наша связь была мимолетной, но только через восемь месяцев я призналась в ней Изабель. После этого она целый год не разговаривала со мной, она словно не замечала меня, несмотря на то что пять раз в неделю мы виделись с ней на уроке живописи, где кроме нас и преподавателя никого не было.

На старшем курсе колледжа у меня появился постоянный друг. Мы познакомились с ним на семинаре по психологии общения. Это была любовь с первого взгляда. Ему тогда было уже 25 лет, и он только две недели как вышел из тюрьмы (хотя ничем не походил на обычного уголовника). Целый год я была от него без ума. На мой выпускной бал мы пришли вместе. Я знала, что Изабель посещает тренинг сенситивности, куда ходил и мой новый друг, я очень боялась, что, узнав о нашей связи, Изабель захочет отомстить мне. Но мои опасения оказались напрасными. На выпускном балу она неожиданно заговорила со мной, впервые после целого года молчания, и это был самый счастливый момент в моей жизни. Пока шла торжественная церемония, мы все были рядом — я, мой друг Джон, Изабель, ее друг Ник (тот самый, с которым у меня была связь), мои родители, — как это было чудесно. На следующий день мы с Изабель сходили на могилу нашего любимого учителя. Впервые после целого года ссоры мы были вместе всю ночь. Мы смеялись над разлучившими нас обидами и подозрениями. Я помню охватившее меня в ту ночь чувство, что Изабель я люблю даже больше, чем Джона, но к утру это чувство прошло. ·

Рассказ Сильвии показывает нам, как осознание совершенного предательства вызывает чувство вины. Предательство, особенно предательство друга или любимого человека, по-видимому, можно считать универсальной причиной вины, поскольку предательство нарушает стандарты поведения, общие для всех культур. Сильвия любила Изабель как подругу или даже как любовницу, и потому предательство породило у нее сильное чувство вины.

Вот как она описывает свои переживания.

В юности я испытала мучительное чувство вины, причиной которому в какой-то степени послужила моя беспорядочная сексуальная жизнь, но в большей степени — связь с любовником подруги. К тому времени у меня был довольно богатый сексуальный опыт, но никогда прежде я не чувствовала себя виноватой по этому поводу. Связь с другом Изабель породила у меня чувство собственной ущербности, порочности, — вероятно, потому, что я понимала, что поступаю «неправильно». Я перестала уважать себя, я называла себя «грешницей», что само по себе уже было странно, потому что я никогда не была особенно набожной. Я чувствовала себя грешницей еще и потому, что отчетливо видела, к чему меня приведет эта связь, но ничего не могла с собой поделать. Я чувствовала себя виноватой не только в том, что «кручу роман» с парнем подруги, но и от того, что видела, что творится с Изабель и понимала, как она будет после этого относиться ко мне. Я чувствовала, что уже не смогу прямо посмотреть в глаза не только своей подруге, но и любому порядочному человеку.

История Сильвии еще раз подтверждает тезис о том, что существенные события в жизни человека всегда сопровождаются целым комплексом эмоций.

Основной эмоцией в этой ситуации была, конечно же, вина, но мои переживания усугублялись и другими, не менее сильными эмоциями. Я тревожилась и боялась разоблачения. Мысль о разрыве с Изабель вызывала у меня глубокую печаль. Я стыдилась того, что делаю, но в то же время я испытывала огромное возбуждение и радость от близости с обаятельным, интеллигентным и остроумным человеком, каким оказался друг Изабель. Была какая-то злая ирония в том, что я испытывала вину именно тогда, — когда я не просто занималась любовью, а на самом деле полюбила. Даже теперь, после того как все благополучно разрешилось, когда все закончилось примирением и слезами радости, стоит мне только вспомнить о том времени и я вновь испытываю вину.

Понятно, отчего день окончания колледжа принес мне столько радости "и облегчения. Он означал, что пришел конец непониманию, терзаниям и самобичеванию, чувству неполноценности.

Как мы уже не раз отмечали, даже отрицательные эмоции, даже эмоции, неприятные для человека, выполняют адаптивную функцию. Чувство вины, испытанное Сильвией в связи с совершенным ею предательством, породило у нее чувство ответственности за страдания жертвы. Именно вина, подкрепленная радостью примирения, стала основой личностного роста.