Моим первым настоящим героем стал Микки Мэнтл, если кто не знает - гениальный центральный нападающий бейсбольной команды "New York Yankees". У него были мощнейшие ноги - невероятные, огромные, мощные ноги, - потрясающее телосложение и чудесные светлые волосы, такие светлые, что почти не видно. И мне страшно нравилось это движение, как он замахивается битой по мячу. Он многое для меня значил. Это была сгущенная сила - а ведь я в детстве так часто и болезненно ощущал собственное бессилие. Почему-то он был очень важен для меня - и он, и вся команда. Тогда еще Уайт Форд, другой чрезвычайно светлый блондин, был у них питчером, вообще много было отличных игроков. Команда что надо. Я жил в Детройте, а болел за "New York Yankees", это, наверное, папа меня на них подсадил. Классная команда, настоящее братство. Мне это страшно нравилось. Это был класс!
Мой отец до войны был профессиональным спортсменом. Играл в низших лигах - в местных командах за "Brooklyn Dodgers" - и неплохо. Звезда местного значения. А потом разразилась война. Он так и не попал в высшую лигу - из-за войны.
После войны он решил получать образование - ему этого сильно не хватало. Учился с той же легкостью, что и я, получил несколько стипендий, чтобы учиться на врача-остеопата, но скучно стало.
Как и его сын, он все время убегал от успеха, и я считаю, правильно, потому что успех - он превращает тебя, не знаю, в "ангела Чарли". Успех лишает тебя запаха. Перестаешь хорошо пахнуть. То есть, прошу прощения, стерильность, стерильность, стерильность заебывает. Стерильность бесит. Да, я - за детей, если они случайно получаются, понимаете меня? Пусть дите живет как хочет. В конце концов, они, когда нас делали, не спрашивали нашего позволения - так пусть оставят нас в покое.
Короче, поразмыслив, не стать ли ему зубным врачом - отец в конце концов стал учителем.
В раннем детстве я проявлял способности к его игре - бейсболу. Всегда, даже маленький, норовил играть его битой. Мой отец здоровый мужик, гораздо крупнее меня: больше 6 футов росту и очень сильный. И бита у него тяжеленная, 44 унции, но я хотел играть именно ею. В детстве получалось. Но он никогда не пускал меня в "детскую лигу". Не позволял заниматься организованным спортом. Говорил: "Тебе, Джим, пока не понять, а потом спасибо скажешь. Иначе принесут тебя в жертву". Я догадываюсь, чего он боялся: мне будут льстить и толкать меня в профессиональный спорт, а это, по его мнению, не лучшее место для меня.
А я, кстати, огорчался. Все ребята играют в "детской лиге", а мне нельзя? Мне оставалось самоутверждаться только в индивидуальном спорте. Единственное, где мне разрешили поиграть со всеми в бейсбол - это в лагере, где папа случайно оказался вожатым - ну, чтоб я был под присмотром даже на летних каникулах, так? И он был питчером и играл с нами, детьми, в бейсбол.
Однажды я решил, что могу с ним так поступить - у меня уже был такой удар, что я мог это сделать: он кинул мне быстрый мяч прямо в середину, а я отбил, целясь ему в зубы. И сбил его с ног. В зубы не попал, но с ног сшиб. Он, конечно, на следующий же день встал с постели, но шишка была серьезная. И все-таки через несколько лет я попал ему по зубам, когда мы играли в гольф, - к гольфу у меня тоже талант, с удовольствием бы на нем деньги зарабатывал. Самое лучшее в гольфе - это огромная дистанция между тобой и партнером. Вы встречаетесь только при первом ударе и в самом конце.
Все равно что жизнь. А в промежутке делай что хочешь. Там много одиночества и сосредоточенности, и прекрасное ощущение силы, когда можешь - просто своими руками и маленьким металлическим инструментом - отправить мяч на сотни ярдов, просто силой рук, не напрягаясь, одним изящным движением, - да не просто на сотни ярдов, а на сотни ярдов точно туда, куда надо. Прикол. Мой переход от гольфа к музыке воплотился в паре тапочек для гольфа, стоящих на гальванизированной стали и снабженных контактными микрофонами - это мои танцевальные тапочки.
