Действие второе.

Художник:

Забегает в комнату, падает на пол или кровать

Нет… Нет… Нет! Этого не может быть! Какой рак!? Какой, к чертям, рак!? Этого не может быть! Не может этого быть! Не может! Не может! Какой рак!? Какая, к чертям, быстро прогрессирующая опухоль!? Что значит, осталось не больше года!? Я – здоров! Полностью здоров! Нет! Нет! Какая, к чертям, химиотерапия!? Что значит, поможет немного продлить жизнь!? Нет!!! Нет…

Слегка успокаивается

 

Я зашел к доктору и мне сразу что-то не понравилось в его взгляде. Теперь-то я понимаю… Он же смотрел на меня, как на живого мертвеца. Тихим голосом, как бы собираясь с мыслями, он сказал, что у меня рак желудка на поздней стадии. Он пытался мне что-то разъяснить, но у меня будто в ушах загудело. Я видел, как шевелятся его губы, как он кивает головой в разные стороны, но я ни слова не слышал. Я соскочил с места и бросился бежать. Кажется, доктор побежал за мной, но я не останавливался. Я бежал и понимал, что не смогу убежать. Убежать от своего приговора!

До вечера я неподвижно лежал под мостом. На холодном бетоне. Уставившись глазами в одну точку. Там никого не было. Кроме парочки бродяг. Но и те не задерживались. Увидев меня, практически сразу уходили. Может принимали за труп? Хотя… Я и есть труп, хоть и живой пока. Ближе к ночи я вышел на берег реки. Туда, где меня никто бы не увидел и не услышал. Бился в истерике. Я кричал. Ревел. Проклинал все! Ползал по берегу. Песок залезал под ногти. Камни царапали руки. А я ничего не чувствовал. Потом я заползал в воду. Чуть успокаивался. Выбирался. И снова: ревел, кричал, проклинал… Ближе к утру уснул, но ненадолго. Поднялся, и подворотнями, чтобы меня никто не увидел, пришел домой. Кажется, я простудился. В горле першит. Но что такое простуда по сравнению…

Как так могло случится!? Я ведь ничего плохого никому не сделал! За что!? И как быть дальше!? Вернуться в больницу? Вот уж нет! Она для меня теперь, как гроб открытый. Теперь все ясно! Ясно, почему уже около года были эти странные боли. Надо было сразу идти к врачам! Черт! Чего ж теперь-то думать об этом?

Что же делать!? Черт! Черт! Черт! А я, кажется, знаю!

Раздается звонок телефона

Телефон звонит! Мама!? Боже, нет!!!

Подымает трубку

 

Алло, мам.

Привет!

Все хорошо. Я дома сейчас.

Почему трубку не брал вчера? С приятелями уезжал на природу.

Да, с ночевкой. У вас как дела? Так… Ага… Молодцы!

Что? Ничего не случилось…

Голос дрожит? Тебе кажется, мам. Может со связью что-то не так…

Да, точно, точно…

Ну кто меня обидит!? Сам кого хочешь обижу.

Хорошо. Буду на неделе звонить.

Пока, мам…

Мама! Погоди! Я вас с папой очень сильно люблю…

Ну вот захотелось мне так сказать. Пока, мам…

Бросает трубку

 

Они ничего не должны знать! Ничего! За что!?

Так! Хватит! Не могу больше этого терпеть! Раз такое дело! Раз я скоро умру, зачем оттягивать этот момент!? Я сейчас спокойно сяду. Порисую. И покончу с собой. А! Стоп! Теперь на старт! Последние минуты пошли!

Вы не подумайте, что это сиюминутная слабость. Я провел целую ночь наедине со своими мыслями. Целую! Уже тогда я все решил.

 

Садится за мольберт

 

Что такое жизнь? Это не ко мне вопрос. Что может о ней знать человек, толком ее не видевший!? Она была для меня ожиданием. Ожиданием чего-то большого, значимого, не скажу, что чего-то великого, но уж большого так это точно. Большой картины. Большого приключения. Большой любви. А на деле – я получаю большую болезнь. И все… Нет больше вариантов. Закончились.

Я очень долго искал настоящую любовь. Очень долго. Красивую. Крепкую. Настоящую. Мне нравились многие девушки, но, как оказалось, любил я и буду любить всегда лишь одну. Слишком легко я ее повстречал, слишком легко я ее потерял.

Мы жили в соседних домах. Часто виделись во дворе. Странно смотрели друг на друга, проходя мимо. Но ни слова не говорили. Ни здравствуй, ни до свидания. Лишь смотрели друг другу в глаза. Сначала пристально, потом медленно, как бы нехотя, отводя взгляд. Ее глаза, пожалуй, не смог бы описать ни один поэт. Ни из давно ушедших, ни из ныне здравствующих. Все эти сравнения с чистотой горных озер, с глубиной океана и синевой неба – показались бы настолько ничтожными, если бы вы могли моим взглядом посмотреть в ее глаза.

Никто не мог начать, хотя чувствовалось, как нас тянет друг к другу. Это ведь даже боязнью не назовешь. Тут что-то другое. Наверно, Цезарь испытывал подобное, стоя на берегу Рубикона. Остается вроде бы всего один решительный шаг, но и на него еще нужно решиться. По ночам я думал о ней. Гулял, веселился, проводил ночи с другими, а думал о ней. А потом меня охватило настолько долгожданное и настолько же неожиданное, то самое, вдохновение, что я, как будто на крыльях, полетел к себе домой. Я сел перед мольбертом и начал творить. Творить ее образ. Я три дня… Тут не скажешь, что я сидел. Даже не скажешь, что я существовал. Я не знаю в каком пространстве был. Но я творил. Творил ее образ. Неземной образ. Я три дня не пил, не ел, не спал. Я не жил три дня. Я творил.

Когда работа была практически закончена и оставалось добавить еще несколько деталей, я упал без чувств. Не знаю, сколько я проспал. Может полдня, может день, а может и час всего. Но, проснувшись, я точно знал, что мне нужно делать дальше.

Поднялся с пола. Занавесил ее портрет. Съел на бегу кусок хлеба. Собрал все свои жалкие сбережения и побежал в цветочный магазин. Там купил не самый дорогой, но самый красивый букет. А потом… Потом направился прямиком к ней домой.

Я знал номер ее квартиры. Я знал, что живет она одна. И в этот момент она точно будет дома. Медленно, но, тем не менее, решительно я поднялся по ступеням ее подъезда. Позвонил в дверь. Она открыла и без малейшего удивления сказала: «Здравствуй». Я ответил: «Здравствуй! Это тебе», - и протянул букет. Она впустила меня, и я словно опять перестал жить и существовать. Мы о чем-то говорили. Я не сводил глаз с нее. Она не сводила глаз с меня. Мы сидели. Говорили. Говорили. Говорили…

Я искал всю жизнь ее, она всю жизнь ждала меня. Прямо, как у писателей в романах… И вот! Мы встретились! Я ни понимал ни одного ее слова. Точнее, понимал, даже отвечал на них, что-то сам ей рассказывал, но это был другой я. Какой-то другой, которого я слабо ощущал. А я сам тем временем не жил и не существовал.

Проснулись мы вместе. Вернее, проснулся первым я. И около часа любовался на нее спящую. Потом тихонечко поднялся, чтобы не разбудить, и написал записку: «Люблю тебя. Приду завтра».

Зачем ушел? Но ведь я побежал дописывать ее портрет. Просто понял, каких деталей не достает. Но просидел за работой дольше, чем думал. А потом опять уснул.

Утром следующего дня я пошел к ней. Я постучался тихонечко, потом погромче, потом позвонил в дверь. Она не открывала. Я стучался минут десять, пока на шум не вышла соседка. Бабушка. Божий одуванчик. Она протянула мне записку. Сказала, что попросили передать молодому человеку, который, наверно, будет долго стучаться. Сказала и ушла.

Я развернул листочек. На нем было написано: «Уехала навсегда. Больше не увидимся. Люблю тебя». У меня чуть сердце не разорвалось от удивления и непонимания. Я вернулся к себе домой. Посидел там минут десять без малейшего движения. А потом побежал обратно, чтобы узнать у бабушки-соседки, а не сон ли это был. Она только посмотрела на меня, как на умалишенного, и закрыла дверь на три замка. И я опять пошел к себе домой.

Не хочу вспоминать, что творилось со мной после. Я сжег портрет на свалке за домом. И вновь начал жить, как прежде. Произошедшее – иначе, как видениями душевнобольного не назовешь. Раньше я думал, что такие сценарии только в кино бывают. И то, таких не видел и никогда не увидел бы.

Слишком легко я ее повстречал. Слишком легко я ее потерял. И была ли она вообще?

Я никогда никому не рассказывал об этом, словно хранил историю о своей любви до лучших времен. Но они не наступили. И никогда не наступят.

Повеситься? Нужна веревка. Какое-то, к чертям, мыло еще. Крюк нужен в комнате. Столько хлопот! Да еще язык после будет длинным-предлинным. А тот, кто меня первым найдет, явно удовольствия не испытает.

Застрелиться? Ага! Конечно! Мозги по всей комнате. Череп вдребезги. Красоты мало. А родственникам за мной еще все стены и пол отмывать. Зачем кого-то утруждать? Да и пистолета у меня нет.

Выпить яду? Вроде бы что-то аристократическое. Но яда у меня нет. Наглотаться таблеток? От единственной в доме пачки анальгина я вряд ли умру.

Резать вены? Фу! Это же больно! И долго! Да и ванную пачкать не хочется. Здесь же кто-нибудь когда-нибудь будет жить!?

Утопиться? Я плавать умею. Можно, конечно, привязать камень к шее, но… Представляете, как я буду выглядеть, когда меня все-таки выловят. Разбухший, синий, объеденный рыбами…

А!!! Что же я за сволочь такая!? Ищу красоту и эстетику в собственной смерти. Мама!!! Папа!!! Простите меня!!!

Простите меня все! И за все! Я не хочу писать никаких записок. Просто встаю, подымаюсь на крышу и лечу с шестнадцатого этажа. С парашюта не прыгал ни разу, хоть сейчас ощущу свободный полет. Я всегда чувствовал себя свободным, а теперь буду еще свободней… Как птица! Пусть, даже в последние секунды своей жизни. Разбегусь и прыгну. Надо присесть на дорожку.

 

Садится на пол.

Хорошо в детстве летом в деревне у бабушки. Утром, чуть свет, встанешь, позавтракаешь. Нальешь в пластиковую бутылку заварки, потом кипятка, закинешь несколько кубиков сахара и взболтаешь. Кинешь в свой рюкзачок ее, полбуханки домашнего, еще горячего каравая, и вареных яиц парочку. В спичечный коробок насыплешь соли. И в огород. А там: огурцы, помидоры, яблоки. Нарвешь всего понемногу, чтоб дед не заметил и не ругался. Потом хватаешь удочки и бежишь вниз к реке через большое поле с картофелем.

А на речке тебя уже ждут ребята. Терпения хватало, чтобы поймать парочку окуней и карасей. А дальше – костер. Скидываешь всю еду на покрывало. На палочки одеваешь рыбу, еще живую и в огонь. Поешь. Попьешь своего чая, который или совсем несладкий, либо слишком приторный. Никогда с ним не угадывал. И купаться. Купаться без взрослых. Хоть и родители не разрешают. Всей гурьбой носишься по берегу, стараешься прыгнуть в воду, как можно изощреннее. Нужно ведь показать деревенским, что в городе ребята тоже чего-то стоят.

Потом прячешь удочки в кустах позади своего огорода и окольными путями бежишь с ребятами на гору. Там облазишь все небольшие скалы. Больших попросту нет. А солнце уже высоко-высоко. Значит полдень. Пока идешь с горы обратно на речку, залезешь на старую заброшенную базу для скота. Заберешь себе еще рог какой-нибудь на память. Но уже минут через пять выкинешь его в траву.

Выкупаешься и бежишь в поле. Там, где тракторами собирают сено. Родной дядя посадит к себе в кабину. И ты до самого вечера ездишь на тракторе, смотришь на эти нескончаемые поля и ловишь такой, извините, кайф от всего. От природы. От погоды. От своего детства.

Потом, вновь собравшись с ребятами, бежишь встречать телят на окраине деревни. Прокатишься с пастухом не лошади до самого дома. Где тебя, конечно, поругают за то, что непонятно где пропадал целый день, но в душе по-хорошему позавидуют. Ведь ты еще можешь радоваться всему этому: природе, погоде, детству. Детству…

 

Встает и идет к выходу. Резко возвращается.

Возьму ломик на всякий случай. Вдруг, чердак будет закрыт.

 

Уходит. Через некоторое время начинает звонить телефон. Включается автоответчик.

Голос художника:

Вы посмели позвонить в мое отсутствие? Верх неприличия! Что же… Надеюсь, у вас есть на то причины. Говорите, что хотели. Возможно я вас прощу. Главное, не обижайтесь! Я пошутил. Оставьте сообщение после «пи-и-ип».

Голос из телефона:

Константин Григорьевич… Как бы вам так сказать… В общем, я звоню вам из поликлиники номер два… У вас нет рака. Анализы перепутали. Там такое дело… Мне безумно стыдно перед вами. Приходите завтра на прием. Без очереди. Я объясню вас всю ситуацию. До свидания. Еще раз простите.

 

Начинает играть музыка. Через некоторое время врывается художник.

Этого не может быть! Я наверно обознался! Да нет же!!! Нет!!! Это шла она. Шла своей привычной дорогой в свой подъезд. Я увидел ее. Я увижу ее. Я увижу! Она вернулась! Теперь каждая секунда будет дорога, если она будет рядом. Я что-то хотел с собой сделать? Какое, к чертям, самоубийство, если там шла она!? Немедленно побегу к ней. А это что за лампочка мигает?

 

Подходит к автоответчику и нажимает на кнопку. Медленно ползет занавес.